Блекнут в памяти встречи и даты... Поэт и писатель Алексей Домнин.

Много у нас в Перми литературных талантов. Вот, например, сенатор в международном комитете Совфеда Андрей Климов. Писатель. Во время оное работал в университете на кафедре учёта и финансов, вёл у нас семинары по бухучёту. Потом подался в коммерсанты по профилю. Потом в области стал самым большим специалистом по бюджетному процессу, и вдруг - раз! Стал международником. Работящий и думающий человек. А писал он вместе с журналистом Аликом Бердичевским "юмористическую сатиру" в областную "Звезду" и пермскую "Вечерку". Дрянь унылая. Хорошо, что бросил. Не его.

 А вот другой пермяк - Алексей Домнин, писал хорошо и стихи и прозу.

 НОЧЬ

Течёт покой по воспалённым нервам,

И сонный мир ничем не омрачён.

Я сызмала крещён в лесную веру

И с первою грозою обручён.

И вот открылось внутреннему взору

То, что почти незримо на миру, —

Как дороги мне люди, от которых

Ушёл я к одинокому костру.

А если всё заветное возможно?..

Какую бы ни сватали беду,

Из этой жизни, горькой и тревожной,

Я ни за что на свете не уйду.

Алексей Михайлович Домнин родился в Пензе 24 октября 1928 года. В возрасте шести лет он вместе с родителями переехал в Пермь, где окончил школу, а затем, в 1951 году – историко-филологический факультет Пермского государственно университета. В качестве своей дипломной работы Алексей Михайлович выбрал «Слово о полку Игореве» – произведение, над которым он трудился буквально до последних дней своей жизни.

Вот, что вспоминает о нём, его сын Илья:

"Весельчаком и шалуном отец был с детства. Досталось, наверное, шороху в воспитании его матери, нашей бабушке Наталии Яковлевне. Женщина простая, но строгая, в прошлом - воспитательница детдома для беспризорников. Работая после войны акушеркой в роддоме Грачевской больницы, она половину населения Мотовилихи приняла на руки, в том числе и всех своих внуков.

Примером для отца был старший брат Виктор, жизнь которого сожрала война на Невской Дубровке под Питером.

Уже учась в университете, отец в творческих состязаниях с В. Астафьевым, мог запросто сочинить озорные частушки на социально-бытовую тему с марксистско-ленинским уклоном:

«Эх, тетушка моя, матушка Лукерья.

Первично сознание; вторична материя».

«Как у тетки Марфы в п...пе разорвалась клизма.

Призрак бродит по Европе; призрак коммунизма».

После окончания ПГУ отец был распределен в г. Ижевск, для работы в местной газете. Здесь он в кабинете стоматолога повстречал и без памяти влюбился в худенькую девчушку Тамару, нашу маму. Она была направлена в Ижевск по распределению после окончания Казанского юридического института. В Ижевске мама работала следователем, а затем инспектором по делам несовершеннолетних. В Пермь они вернулись уже вдвоем.

По себе теперь уже знаю, каково поднимать троих детей. Нас, детей Домниных трое - сестры Лена старше меня на 5 лет и Наташка на 15 минут. Авторитетом в обеспечении и воспитании была всегда наша мама, Тамара Сергеевна. Увы, доходы литератора невелики и крайне непостоянны. Скромный достаток семьи не позволял шиковать но мы, дети, всегда были одеты, обуты и сыты.

День на день не приходится; отец порой пропадал по редакциям, на радио и телевидении, где писал тексты к документальным фильмам, в театре Юного зрителя и Кукольном театре, где писал стихи к спектаклям. Вечером он запирался в кабинете, и творил. Уходя утром в школу, мы заставали отца крепко спящим в своем прокуренном кабинете после всенощного сидения за рукописями и печатающей машинкой.

Дом наш всегда был полон гостей: главным образом – «старая гвардия» писателей: Лев Кузьмин, Владимир Воробьев, Лев Давыдычев, Авенир Крашенинников, Андрей Ромашов, журналист Роберт Белов; частыми гостями были артисты ТЮЗа, режиссер документального кино Михаил Заплатин, литераторы Перми, художники Петр Оборин и Александр Зырянов. Бесчисленное количество творческих споров выслушали и выдержали стены кабинета Алексея Михайловича.

Мало кто знает, что персонаж Капризки – героя сказок Владимира Воробьева придумала наша мама. Однажды, укладывая нас с Наташкой спать, она громко и строго сказала: «Где этот Капризка, а ну гоните его прочь, и спать!». Владимир Иванович услышал это, и сказочный герой обрел своего творца.

Зачастую мы, домашние, становились первыми читателями рукописей соратников отца по перу – это и стихи Кузьмина, и «Капризка – вождь ничевоков», «Царь – рыба» Астафьева и множество других.

С бурной радостью отец встретил наше с сестрой начинание - мы с Наташкой, едва научившись писать, подражая папе, написали первые рассказики из двух–трех предложений. «Два тигренка играли в шашки. Выиграл старший тигренок. Младший заплакал, а старший утешил его конфеткой». Папа отпечатал на машинке маленькие книжки, и мы украсили их рисунками. То-то радости было показать книжки родным и знакомым!

Застолья с друзьями отца по праздникам и по поводу никогда не обходились без искрометного юмора и подковырки в стихах.

Мне было лет уже лет 13; в двери нашей квартиры сломался замок. Мои неуклюжие попытки его починить привели лишь к его поломке. Назавтра у нас случился какой–то праздник с гостями. Папа вручил нам с Наташкой текст частушек и просил его озвучить для гостей. Мы завесили дверной проем простыней и с настоящими дареными куклами из кукольного театра: волк и собака, сыграли:

«Мы – Висимские робята

Говорим среди зимы:

Говорят, что счастье в детях,

Значит счастье – это мы.

В книжках мы собаку съели,

Нам науки – пустяки.

Потому в квартире нашей

Переломаны замки.

Шик - усы у дяди Саши,

Мы завидуем усам.

Пусть по ним течет сегодня,

Ну а что, - он знает сам!»

Летом, в пору отпусков, отец снимал где-то в глуши, вдалеке от города деревенский домик, где мы всей семьей проводили 2-3 недели.

Почти всегда в нашем доме были собаки. Предмет нашей гордости – лайка Путик, по документам - потомственный северный оленегон.

Уже другим летом в Молебке (той самой, с природными аномалиями и странностями) мы отправились всей семьей на Змеиную горку. Увидав на противоположном склоне распадка мирно пасущееся стадо, Путик счел своим долгом удрать на поляну к коровам. Нашему вниманию был представлен процесс сбора скота в кучу, как собирают собаки на севере оленей. Большой круг, поменьше ... Когда все стадо предстало мычащей кучей и ощерилось рогами на мохнатого помощника, Путик, не обращая внимания на матерившихся пастухов и брехающих вокруг псов, с гордостью помочился на кустик и с чувством выполненного долга прибежал к нам.

Охота – особое пристрастие Алексея Михайловича. Ей он увлекся еще с юношеской поры. Трудно найти, наверное, место в Пермской губернии где бы он не побывал со своим лучшим другом и напарником Андреем Ромашовым. «Сижу с женой, пью чай ...» - так начинаются множество баек, сложенных отцом на тему лесных похождений.

«Однажды, - рассказывал нам папа, - я чуть не замерз в лесу; сил не осталось дойти до вокзала. Сел в снег под елку и стал забываться. А как подумал, что завтра кому-то надо Илюшку с Наташкой поднимать, одевать и в садик везти – подняла меня какая-то неведомая сила и заставила дальше идти».

Виктор Астафьев писал про отца: «Есть у меня друг, что на охоту выйдет за околицу, и сразу садится пить чай ...». Костерок, котелок, смородинка в чай – традиционная церемония в каждом его походе. На дальних кордонах и чекушечка порой выныривала из рюкзака. Запасшись папироской отец начинал долгую беседу с попутчиком под аккомпанемент птичьих трелей из ближайшего леска.

Меня папа стал таскать с собой по лесам лет с 13-ти. Постепенно его страсть к таежному бродяжничеству привилась и мне. Порой, сижу у костерка с кружкой чая; дежурный солист – рябчик выводит свою трель на взгорке и вспоминаются походы на моховые болота за брусникой и клюквой всем семейным гамузом. Батя говорит мне: «Илюшка. Пока наши ягодИцы (читай - ягодницы) собирают урожай на болоте, мы во-о-н там, на вырубке косачика проверим». И я с рюкзаком за спиной семенил за быстрой отцовской походкой.

Решительно все представляло интерес для Алексея Михайловича в лесу. Одному ему ведомым взглядом он усматривал в причудливых изгибах веточек или корней, деревянных наростов будущие персонажи. Принося домой заготовки, он садился за инструмент и в его руках обработанные корни оживали в бородатого старика, балерину, черта или одноногого пирата. Обычный поперечный спил березы, оказывается, таил в себе лик Мадонны с ребенком на руках. Что не нарост – то пепельница или ваза. Отец обладал удивительным умением видеть материал вглубь. Стол с основой из узловатого корня, винторогий торшер, полочки его кабинета были уставлены разнообразной деревянной фантазией. По этому поводу художником и близким другом папы Петром Артемьевичем Обориным было написано полотно – портрет отца на фоне его поделок. Иногда почетному гостю нашего дома доставался в дар экспонат деревянного музея.

Стены папиного кабинета занимали картины, написанные собственноручно. Акварель, пастель и масло; все они посвящены излюбленной теме - природным пейзажам.

Художественные увлечение отца не ограничивалось деревянной скульптурой и живописью. В его коллекции были привезенные из далеких поездок множество камней: малахиты и агаты, яшма и селенит. Камушки были привезены из дальних поездок по Уралу или подарены многочисленными друзьями - геологами. Привязанность к минералам передалась и сестре Наташке. Она выбрала профессию геолога. Биологии себя посвятила старшая сестра. А я – как увлекся радиолюбительством в юности, так и связал себя с физикой и электроникой. К чести и гордости наших родителей, все мы – дети Домнины получили Университетское образование.

В пору отрочества отец взял нас с Наташкой в сплав по реке Чусовая в команде с известным краеведом Сергеем Афанасьевичем Тороповым. Здесь Сергей Афанасьевич вещал нам об освоении Чусовой, истории камней и особенностях исторической зоны. На стоянке отец сочинил гимн нашего понтона, который мы исполняли под гитару у костра:

«... Мы плавали мултыча, веслою в воду тыча,

И песенку мурлыча над бурною волной.

Лядащий, кострубатый, немытый и зубатый,

Немытый и зубатый, солощий и мордной.

...

Веселая, живая, струится Чусовая,

Туристов зазывая в суровый край лесной.

Лядащий, кострубатый, немытый и зубатый,

Немытый и зубатый, солощий и мордной.»

Заковыристые словечки гимна взяты из Коми-пермяцкого эпоса: мултычить – грести, кострубатый – косматый, солощий – любящий поесть и.т.д.

Не раз отец затаскивал меня к себе в кабинет и начинал беседу с вопроса: «Илья, ты понимаешь что ты здесь последний из рода Домниных? Тебе непременно нужно будет заиметь сыновей чтоб род наш не прервался».

Пристальный интерес и предмет гордости для Алексея Михайловича составляло происхождение нашей фамилии. Изучению истории фамилии он посвятил многие часы сидения в архивах будучи в творческих командировках.

Улыбка мудрого бога. 

Из гор и огнедышащей лавины

Владыка неба сотворил мужчину.

Он дал ему отвагу и уменье,

Чтоб мог тесать он серые каменья,

Засеять просом дикий сонный остров

И тигра в глаз сразить стрелою острой.

И мир окинув всё познавшим оком,

Бог отдыхал в раздумии глубоком:

Нужна подруга пахарю, но где же

Взять материал и трепетный, и нежный?

И Брама-бог пошёл искать по свету

Вещей неуловимые приметы:

Взял от луны округлую румяность,

От знойных трав шуршание и пряность,

Цветов и радуг свет и переливы,

Змеи неторопливые извивы,

Стан тростника и листьев бархат серый,

Печальный взгляд пугливой дикой серны –

И взору бога, полному блаженства,

Не женщина явилась – совершенство!

Такой жены мужчина не достоин,

При ней он будет раб её – не воин.

Без горечи пресна любая сладость,

Не зная горя, не изведать радость.

И стало грустно страждущему богу.

К творенью он добавил понемногу

И холод льда, и жар огня слепящий,

И нрав тигрицы, что укрылась в чаще,

И сладость мёда, и алмаза твёрдость,

И трусость зайца, и павлинью гордость;

Чтоб всё на свете женщина вместила,

Дал ей улыбку раннего светила,

Веселье, что струит капризный лучик,

Капризы ветра,

Слёзы хмурой тучи,

И суетливость сойки говорливой,

И воркованье горлицы стыдливой.

И онемел мужчина в изумленье,

Увидев столь прекрасное творенье,

Смятенный, очарованный, влюблённый,

Он ввёл супругу в свой приют зелёный…

На пятый день пришёл мужчина к богу,

В глазах его досада и тревога:

- Я весь её капризами опутан,

Она молчать не может ни минуты,

Язык её – серебряное жало,

Я изнемог от слёз её и жалоб!

Всевышний, их судьбой обеспокоен,

Жену в небесных поселил покоях.

Но вскоре к богу Браме виноватый

Пришёл мужчина, бледный и лохматый:

- Верни жену! Извёлся я – нет мочи,

Три дня не ел, не спал четыре ночи,

Мне песни не забыть её и ласки,

Она светла, подобна дивной сказке!

И он к жене приблизился, робея,

Что в солнечной купалась колыбели,

Стал звать её, волнуясь и ревнуя,

К нему вернуться в хижину лесную.

«Как мир любви, - бог думал, - слеп и сложен», -

И лотос был ему печальным ложем.

Дней пять прошло, и улеглась тревога.

Но вдруг вдвоём пришли супруги к богу.

- Всевышний! Как ошибся я вначале!

С ней больше мне досады и печали,

Веселья крохи – вороха мучений,

Две капли счастья – море огорчений!..

Но Брама высек молнию из тучи:

- Меня ты, дерзкий, до смерти замучил,

А речь твоя и странна, и нескладна:

Вам плохо врозь – и вместе вам неладно,

И я, всё-всё постигнувший от века,

Понять не в силах душу человека.

Вам вить гнездо и жить своею волей,

Подите прочь – я не судья вам боле!

И к хижине за пальмовой листвою

Ушли они, поникнув головою.

И улыбнулся Барма, бог лукавый,

Так, что ослепли солнечные травы,

И, словно стаи бабочек над лугом,

Цветы, кружась, смеялись вслед супругам.

Наша семейная легенда гласит, что Стенька Разин спутался с девкой Домной, отчего и пошли Домнины дети. Исследования, произведенные отцом показали что в Нижегородской губернии есть город Лысково, под ним городок Макарьево и там же деревня Домнино. Здесь и находятся корни фамилии. Вот только Стенька Разин здесь не был, но один из его воевод действительно путался с девкой Домной. Наш пра-пра-прадед Домнин был в Макарьево городским головой. Этому факту имеется убедительное доказательство в семейном архиве – старинная фотография с красной сургучной печатью. Хочется думать, что и мои сыновья проникнутся гордостью за свою фамилию и обеспечат преемственность поколений нашей фамилии.

Параллельно с учебой в университете Алексей Михайлович начал сотрудничать с газетами и журналами «Молодая гвардия», «Сельская молодежь», «Урал» и «Уральский следопыт», а позже с радио и книжными издательствами. Не оставил он и историю, изучая и переводя фольклор коми-пермяцкого народа. Благодаря Алексею Домнину с наследием коми-пермяков смогли познакомиться русскоговорящие дети и взрослые. За годы творческой деятельности был издан ряд книг писателя и поэта, самые известные из которых: «Дикарь» (Пермь, 1959 г.); «Матушка-Русь» (Пермь, 1960 г.); «Поход на Югру» (Пермь, 1964 г.), а также «Сказ о Кудым-Оше и Пере-охотнике» (Пермь, 1972 г.).

 «Разноцветные ветры»

По белому свету с утра до утра

Весёлые бродят ветра.

Весёлые ливни приводит с собой

К тебе ветерок голубой.

А ветер зелёный – бродяга лесной,

Он горькою пахнет сосной.

У ветра у синего – нрав озорной:

Он дружит с солёной волной.

А ветер лиловый – громами гремит,

Тяжёлою тучей дымит.

По белому свету с утра до утра

Весёлые бродят ветра.

От каждого ветра немножко хлебни –

И станешь таким, как они.

Алексей Михайлович занимался не только писательской и журналисткой деятельностью, но и читал студентам ПГУ факультативный курс, посвященный «Слову о полку Игореве». Активно участвовал в деятельности Союза писателей, куда был принят в 1967 году. Алексей Домнин скончался 12 июля 1982 года. Имя А. М. Домнина в 1997 г. присвоено новой улице в Орджоникидзевском районе г. Перми.

«Слово о полку Игореве»

Работу над переложением этого произведения Алексей Михайлович начал еще в университете. Любовь к «Слову», по-видимому, семейная черта Домниных, потому что еще отец Алексея – Михаил – выдвинул свою версию авторства памятника. А в 1967 году сын презентовал переложение памятника литературы, которое начинается и оканчивается обращениями к первоначальному автору произведения.

Домнинская версия «Слова» состоит из шестнадцати песен, написанных рифмующимися стихами. По словам Алексея Михайловича, он не пытался строго следовать за оригиналом, но вместе с тем его переложение оказалось очень близким к оригиналу и получило положительные оценки многих специалистов.

Русичи!

А не пора ли ныне

Гневным ладом сказов позабытых

Нам поведать о лихой године,

Об отважных Игоревых битвах

И вернуть расхищенную славу

Яростному сыну Святослава!

А начаться песне той незваной

Не по замышлению Бояна.

Подобным же образом Д. перелагает Плач Ярославны, строго не следуя за оригиналом, по-своему воспринимая метафоры, сравнения и др. образные приемы автора «Слова»:

То не чибис кличет на ветру —

Скорбная таинственная птица,

Ярославна плачет поутру,

До Дуная плач ее струится.

«Сирой птицей по Дунаю полечу я,

И бобрян рукав в Каяле омочу я,

Князю раны жаркие утру

И тоску улыбкой заврачую».

Литературовед, кандидат филологических наук Б.Н. Двинянинов говорил: «Алексей Домнин здесь имеет, пожалуй, только одного соперника (точнее, союзника) — Николая Заболоцкого! Только из обостренного чувства ответственности перед «Словом» Домнин назвал свой труд поэтическим переложением. По сути дела, это поэтический перевод, полный очарования!» (письмо Двинянинова Воинову от 17 декабря 1982 года).

Воспоминания о его исследовании «Слова», писатель изложил в предисловии к своей повести «Матушка-Русь» (1968 г.), посвященной Святославу Ольговичу Рыльскому – предполагаемому автору «Слова» по мнению Михаила Домнина. Критики встретили это произведение достаточно тепло и констатировали, что оно написано живым и ярким поэтическим языком, насыщено песенно-былинными мотивами и философскими лирическими отступлениями.

Буба, Наташка и Кудым-Ош.

Алексей Домнин также писал рассказы, сказки и стихи для детей. Книгу сказок «Ветра полная шляпа» Алексей Михайлович начал чудесной фразой, которая, можно сказать, стала девизом его творчества для малышей: «Пошел я однажды радостные слова для сказок искать».

СКВОРЕЦ

В провалах крыш и чёрных бельмах окон

Лениво одуванчики пылят,

А под крыльцом, в конурке кособокой,

Шмели лохматых вывели шмелят.

Там, где детей весёлая орава

Резвилась от темна и до темна,

Колышутся некошеные травы

И на тропу роняют семена.

Скворечник на заборе перевёрнут,

Но, убаюкав глупеньких птенцов,

Скворец рассыплет песенку, как зерна,

Над обветшалым, сгорбленным крыльцом.

Споткнется вдруг, нахохленный и чинный,

Как будто горло звуками свело,

И высвистнет:

— Го-ри-мо-я-лу-чи-на... —

Затрепетав восторженным крылом.

Сутулясь, прошагает по стропилам,

Презрительно мяукнув, на чердак:

Вот так, мол, мы здесь жили,

сизокрылый,

Кота дразнили рыжего вот так.

Мелькнет на миг в нём что-то человечье,

Как будто он пытается понять,

Зачем крапива поселилась в печке

И печь зачем тоскует без огня.

Ведь птицы возвращаются к гнездовьям,

А люди от уюта и тепла

Ушли в слепое хмурое бездомье —

Беда ли их в дорогу собрала

Или мечта, что злей любой неволи?

Во все века мечталось мужику

Вспахать ещё не паханное поле

И дом срубить на диком берегу.

И на уральских солнечных отрогах

Или в снегах сибирских голубых

Скрипели и стонали на дорогах

Телеги, сани, нарты и арбы.

И где-то вновь у речки кони бродят,

Кричат детишки, гаснет разговор,

А над костром лениво хмурит брови

Седой, еще неведомый простор.

И смотрят вдаль небритые мужчины,

И день грядущий очи им слепит...

Пой, скворушка! Гори, моя лучина.

Свети, звезда, над путником в степи!

 Его детские рассказы, сказки и стихи поражают тем, что автор находит удивительное, казалось бы, в абсолютно обыденных вещах: «Зачерпнул я ветра полную шляпу, потом горсть дождинок туда брызнул и кусочек радуги положил. Надел шляпу на голову, иду – смеюсь. И сам, как радуга, сияю… А в бороде у меня птичьи песни запутались…»

Любят удивлять и его герои, например, герои рассказа «Живая вода» выдумщик Буба и девочка Наташка. Они придумывали разные интересные названия обыкновенным вещам. С их легкой руки лягушки стали боюськами, карасики – губошлепами, а сказки – завирушками.

Но, пожалуй, самым интересным является перевод Алексея Домнина коми-пермяцкого «Сказа о Кудым-Оше и Пере-охотнике». Кудым-Ош в коми-пермяцком фольклоре – сын медведя, который научил свой народ ремеслам и открыл железо. Славился своими подвигами и Пера-богатырь – народный заступник и добрый помощник. Он совершал подвиги во имя спасения народа от врагов.

На широких крыльях песни

Унесу вас в край преданий,

Пусть слова мои, как зерна,

В вашем сердце прорастают.

Есть запев у древних песен.

Есть начало у народа.

Сероглазые чудины*

Жили в парме* в давний век.

Слепы низкие землянки,

Но леса вокруг просторны,

И сладка еще живая

Печень лося молодого.

Солнце им тепло дарило,

Птицы вести приносили,

И костер горячей пляской

Духов ночи отгонял.

Как велел обычай предков,

Так и жили-бедовали.

Человека гасит старость.

И когда о дряхлом старце

Смерть в заботах забывала,

Тайной тропкой уходил он,

Рыл в глухой горе пещеру

И себя в ней хоронил...

Во время создания «Сказа» писатель изучил не только коми-пермяцкий фольклор, но и тексты преданий, записанными коми-пермяцким писателем В.В. Климовым. Итогом длительной работы стало по-настоящему уникальное издание, которое популярно до сих пор.

Воплощение интеллигентности

У нас в Перми, есть те, кому повезло быть знакомым с Алексеем Михайловичем. В их числе заместитель директора по учебно-воспитательной работе ООШ № 12 Татьяна Жук. Поначалу Татьяна Николаевна сказала, что практически не помнит встречу с Алексеем Домниным, но потом все же согласилась дать комментарий нашему изданию. Оказывается, после знакомства с поэтом Татьяна Николаевна всерьез увлеклась поэзией пермских авторов:

– В 1979 году я отдыхала в областном лагере комсомольского актива «Юность». Тогда мне было четырнадцать лет. Лагерная смена была очень насыщенной – помимо интересных занятий, мы бывали на встречах с представителями творческих профессий. В числе таких людей оказался и Алексей Домнин. Вспоминая сейчас эту встречу, я могу сказать, что Алексей Михайлович показался мне воплощением интеллигентности. В ту пору он был очень увлечен «Словом о полку Игореве», о котором и рассказывал нам. Для меня это стало настоящим открытием, потому что я слышала только о пересказе Николая Заболоцкого. После этой встречи уже дома я нашла его «Слово» и, прочитав, возгордилась, что работа нашего земляка, пермского поэта ничуть не хуже проделанной Николаем Заболоцким. В это же время я всерьез увлеклась стихами Алексея Михайловича, а стихотворение «Блекнут в памяти встречи и даты» я читала наизусть на мероприятии, посвященном Великой Отечественной войне. Оно трогает за душу и до сих пор является одним из моих любимейших.

«Блекнут в памяти встречи и даты» 

Блекнут в памяти встречи и даты,

Не вернешь их – зови не зови,

Не пришли из похода солдаты –

Поубавилось в мире любви.

Те же речки в оврагах воркуют,

В путь машины уходят с утра,

А забытые песни тоскуют,

Как бездомный старик у костра.

Им, давнишним, не люб и не светел

Городов суетливый уют,

Под гитару солдатские дети

Там иные напевы поют.

Пахнет ветер грозой и укропом,

И покойно в домах и темно.

Бродят старые песни по тропам,

Постучать не решаясь в окно.

Отвори им все окна и двери,

Их на праздник к себе позови!

Я не верю, ты слышишь, не верю,

Что убавилось в мире любви.

Пока еще живы в нашей памяти яркие моменты жизни Алексея Домнина, хочется, чтоб грядущие поколения знали его не только по изданиям. Человек честный и прямой, мог публично отвесить пощечину хаму и гордецу. Общительный и доброжелательный собеседник, сказочник, художник и поэт - человек самых разносторонних интересов, веселый и легкий на подъем бродяга, творческий и увлеченный исследователь; в этой оболочке помещался любящий муж, отзывчивый сын, заботливый отец и дед - Алексей Михайлович Домнин.