Как Анна Иоанновна покончила с русофобией в Смоленске

Город Смоленск – важный стратегический пункт для России. Смоленск был плацдармом как для наступления на Запад, так и для обороны от нападения Запада, что и было доказано в 1812 и 1941 гг. Противники России, литовцы и поляки, считали точно так же – Смоленск был важен и для обороны границ, и для нападения на Россию. История у города была по этой причине бурная – он постоянно переходил из рук в руки. В 1514 г. Василий великий князь III отбил город у Литвы, спустя столетие, в 1611 г, воспользовавшись Смутой, поляки Сигизмунда III захватили город. Вновь Россия вернула Смоленск только в 1654 г. Однако, как оказалось, во дворянстве Смоленщины произошли неприятные для России перемены – она ополячилась и стала оплотом русофобии. Причем русофобией заразились даже русские по происхождению дворяне. Как же это произошло?

Во-первых, резко изменился этнический состав дворянства. Часть русского дворянства не пожелала служить польскому королю и уехала в Россию, но часть русского дворянства осталась, то есть этим людям изначально было безразлично кому и против кого служить.. Смоленские земли польский король щедро раздал полякам, литовцам и ливонским немцам.

"Около 345 дворян, получивших в 1620-1621 гг. индивидуальные привилегии в Смоленском воеводстве, 89 происходило "из Москвы", 35 – из Ливонии, а остальные 221 человек принадлежало к коронной либо литовской шляхте… В 1620-1621 гг. в Смоленском повете пожалования дворянам русского происхождения составили 26,8%, тогда как выходцам из Ливонии – 11,1%. В целом же воеводстве процент пожалований русским дворянам в те годы оставил 25,8%, а прибалтийским – 10,1%".

Л. Ивонина. "Смоленская шляхта Речи Посполитой".

Таким образом, нерусская доля в смоленском дворянстве составила 74,2%. Из дворянства смоленские феодалы превратились в шляхту. После освобождения Смоленска в 1654 г. эти шляхтичи остались, чтобы сохранить свои поместья. Но вот русскими они так и не стали. В результате Смоленск оказался краем, где засело русофобское дворянство. Причем дворянство, пропитанное не только русофобией, презрением и ненавистью к России, но предательской.

"Возвращение шляхты на службу русскому царю после капитуляции Смоленска в 1654 г. в значительной степени диктовалось стремлением сохранить свои владения. При этом во главе шляхты, которая выступала за капитуляцию, находилась не "московиты" или православные, а католики, и многие из них занимали административные посты (Казимир Самуэль Друцкий Соколинский, Альбрехт Гольмонт, Якоб Вонлар и др.). Католики составляли большинство и среди шляхты, которая приняла присягу на верность царю Алексею Михайловичу. Среди них был и прадед русского композитора М.И. Глинки, смоленский шляхтич Викторин Владислав Глинка, в 1654 г. принявший русское подданство и перешедший в православие. В то же время часть шляхты русского происхождения (Салтыковы, Мещерины) предпочла уехать в Речь Посполитую".

Л. Ивонина. "Смоленская шляхта Речи Посполитой".

В общем, в Смоленске под власть Москвы перешли абсолютно аморальные и беспринципные негодяи, которым было все равно кому служить, лишь бы не потерять имения и доходы. Они ради выгоды были готовы даже переступить через совесть, то есть поменять ради гешефта религию, которая в то время играла громадную идеологическую роль. Перейдя на службу России, приняв православие, эти дворяне так и не стали русскими, наоборот, они не желали ничего общего иметь с "варварской" Россией. Смоленские шляхтичи женились исключительно на польских дворянках, считая ниже своего достоинства сочетаться браком с русскими дворянками, читали исключительно польские книги, продолжали страстно и слёзно любить Польшу. "Несмотря на отпадение Смоленского воеводства от Польши вплоть до 1693 г. смоленская шляхта регулярно собиралась на сеймики, посылала послов на сейм и Трибунал, избирала урядников. Тем самым не гасла надежда на возвращение утраченных земель, а впоследствии сохранялась память о характере претензий", - пишет Л. Ивонина.

Честно говоря, но эти смоленские шляхтичи уж очень напоминают современную российскую либеральную кодлу, которая разбогатела в России, но Россию при этом ненавидит и презирает, предпочитая любить чужие страны. Собственно русофобия с того и начинается, что человек вместо России начинает любить чужую Родину. При чем многого для такого предательства Родины не надо, в то время хватало европейского камзола, а сейчас хватает новенького айфона, чтобы вроде как русский человек начал презирать Россию и любить Англию, Америку или Германию.

Разумеется, терпеть долгое время выкрутасы смоленских "шляхтичей" российское правительство долго не могло. Российская императрица Анна Иоанновна (1730-40) положила этой русофобии конец. Вот как описывает эти меры смоленский дворянин Л. Н. Энгельгардт (1766-1836):

"Отец мой был действительный статский советник и кавалер Св. Владимира 2-й степени, Николай Богданович; мать моя была из рода Бутурлиных, Надежда Петровна; замечательно, что он из смоленских дворян третий женился на великороссийской, ибо со времен завоевания царем Алексеем Михайловичем Смоленска, по привязанности к Польше, брачились вначале с польками, но в царствование императрицы Анны Иоанновны были запрещены всякие связи и сношения с поляками, даже если у кого находили польские книги, ссылали в Сибирь; а потому, сперва по ненависти к русским, а потом уже по обычаю, все смоляне женились на смолянках. Поэтому, можно сказать, все смоленские дворяне между собою сделались в родстве. Первый женился на русской Яков Степанович Аршеневский, второй — отец светлейшего князя Григория Александровича Потемкина, третий — мой отец".

Л. Энгельгардт "Записки".

Это "сперва по ненависти к русским" поистине замечательно, потому что как нельзя красноречиво описывает русофобию смоленского дворянства. Как можно видеть, но надолго, после введения наказания за русофобию, шляхетского гонора не хватило – где-то на четверть века. Когда за русофобию начали бить кнутом и ссылать в Сибирь, русофобия начала исчезать сама собой. Поначалу "шляхтичи" пытались сохранить "чистоту крови" посредством браков между "расово правильными" семьями Смоленщины, но тем самым они только превращались в замкнутую маргинальную группу российского дворянства. В итоге, лишенные идеологической подпитки, карьерного роста (связи всегда имели значение), смоленские "шляхтичи осознали, что это слишком дорогая плата за русофобию и национальное чванство. И смоленские русофобы начали превращаться в русских людей.

Но почему у смоленских "шляхтичей" так заклинило мозги на собственной национальной исключительности? Ответ один: национальное чванство польской шляхты, доведенное до абсурда, получившее воплощение в идеологии так называемого "сарматизма".

Когда в XV-XVI вв. Польша превратилась в обширную империю Речь Посполитую, то у поляков от головокружения от успехов начали возникать подозрения, мол, что-то здесь не так. Ну не может так долго и много везти, вот начала приходить в голову польским грамотеям мысль, что может быть это не везение, а польские дворяне такие особенные? Не могли, мол, какие-то славяне такое великое государство построить и столько побед одержать. У славян даже истории античной не было. Так, стало быть, польская шляхта и не славяне вовсе? И тогда началось. Первым написал националистическую "теорию" историк Ян Длугаш. Так прямо и написал: "Соседние же народы и, прежде всего, русские, которые в своих анналах гордятся тем, что происходят от корня князя Леха, ... хотя во многих местах некоторыми авторами [поляки] именуются и пишутся вандалитами – от реки Вандала, которая есть не что иное, как Висла (что также указывает на первенство этой реки). Древними же писателями и историками [эта страна] называется Европейской Сарматией, и как русские, так и поляки именуются сараматами. То, что древность дала это название полякам и русским, я считаю справедливым и правильным: отсюда и Альпы, с которыми они граничат и которые отделяют Польшу и Русь от паннонцев, во всех писаниях называются Сарматскими". Первая вспышка польского национального чванства началась. Длугашу было мало, что он поляк. Нет, он решил, что поляки - это вандалы из Вандалии. Но вандалы - это как-то не звучало. Немцы всё таки (с которыми поляки имели натянутые отношения), поэтому польские теоретики придумали еще лучшее происхождение: поляки - это сарматы из Сарматии. А русские (предки украинцев и белорусов) - это так, русские "варвары", которые должны радоваться польскому игу, кланяться и безропотно работать на фальшивых потомков античных степняков.

Идея, что они сарматы, а не поляки из болот и лесов, шляхте понравилась. Еще бы, сарматы же громили самих римлян! Это звучало круто! Быть потомком степного сарматского "лыцаря" казалось гораздо престижнее, чем быть просто поляком. Национальное чванство начало пожирать умы польской шляхты. Идея понравилась и пошла писать польская губерния. "Сарматские" идеологи начали строчить книжку за книжкой про то, какие они сарматы (один польский адвокат Кромер в XVII в. аж 30 томов настрочил на эту тему – этакий предшественник нашего академика Фоменко). И польская шляхта поверила, что они не поляки, а самые, что ни на есть сарматы. Национальное чванство победило здравый смысл польской шляхты. Доказательства хлипкие? Да кому нужны эти доказательства! Главное шляхта в это верит, ученые мужи в старых книгах "доказательства" нашли, а кто не верит - тот быдло и хам.

Раз шляхтичи - это сарматские "лыцари", то кто тогда остальное население Речи Посполитой? Тут высшая польская раса долго не думала — это быдло, низшая чужая раса холопов, которая обязана работать на сарматов и никаких прав не иметь. Благородному "сармату" работать нельзя - это значило себя и честь степных предков унизить. "Сармату" легче было помереть, чем осквернить себя трудом. "Сармат" должен доблестно сражаться, управлять хозяйством, заниматься политикой, напиваться до свинства в корчме и проявлять галантность к дамам из шляхты. Если шляхтичи сарматы, то и тут происхождение своим дамам "сарматы" придумали - дамы шляхтичей ведут происхождение от самих амазонок.

Каждый "сармат" обязан был обладать особой харизмой - "гонором" (это от латинского слова "честь"), то есть доблестью, честью, достоинством. Интеллект в список "гонора" не попал, и результате шляхта быстро превратилось тупую высокомерную толпу буйных идиотов. Конечно, учиться надо было, к этому даже призывали, но в итоге все обучение сводилось к знанию иностранного языка и галантному общению между собой (что тоже чаще оставалось только в теории). Как потомок свободного степного народа каждый польский "сармат" не считал обязанным подчиняться кому-либо. Отечество нужно было любить (а как же "сармату" да без патриотизма?), но оставаясь свободным от обязанностей по отношению к государству. Они же жили в самом свободном государстве на планете. У них была такая древняя демократия, что демократия древних Афин в стороне отдыхает. Свобода (своя в первую очередь) - это было для "сармата" святое в жизни.

А раз ты "сармат", то одежда у тебя должна быть сарматская. Что это такое никто из поляков не знал, поэтому внешний вид шляхты начал напоминать клоунскую помесь турка с цыганом (на портретах Богдана Хмельницкого сарматская мода в полной красе). А там и сарматское искусство подтянулось. Например, считалось, чем уродливее нарисовать потрет истинного "сармата", тем он будет более сарматским.

Однако пока Речь Посполитая сохраняла былую мощь, наши предки хлебнули горя от чванливых "сарматов", которые, подобно шакалам, воспользовались русской Смутой. Поляки же не просто так рванулись завоевывать Россию. По "сарматской" теории, земли между Днепром и Доном были родиной их предков, то есть исконной польской, точнее "сарматской" землей, которую кровь из носу нужно было вернуть.

Таким образом, немецкие арийцы и древние укры и шумеры Украины вовсе не были первыми народами, сошедшими с ума на почве национального чванства, заменив настоящую историю своего народа альтернативной историей. Первыми были поляки.

Какой же урок преподнесла нам история со смоленскими "шляхтичами"? Русофобия должна быть наказуема. Это касается, как людей, так и государств. Потому что русофоб это всегда или враг, или предатель (явный или потенциальный). И не важно как проявляется русофобия – в паскудных картинках в соцсетях, или публичных оскорблениях русского народа и России. Наказание должно быть за такое неминуемым и неотвратимым. Можно только представить, какой бы вред могли нанести смоленские русофобы, если русское правительство проявило к ним либерализм. И русофобия смоленских дворян не остановилась бы только на Смоленщине. Нет, оставаясь без наказания, она бы росла и развивалась, захватывая соседние земли и проникая в столицы, потому что очень приятно считать себя выше и лучше других только по факту рождения, не прилагая никаких трудов и оправдывая мифической древностью и благородством свою тупость и мерзость. Лекарство же смоленских "сарматов" оказалось весьма простым: за русофобию – бить кнутом и ссылать в Сибирь. И к XIX в. Смоленск превратился в обыкновенный русский город.

Это нужно взять на вооружение и нашему обществу: русофоб должен быть голодным, бедным и больным изгоем. Люди, которые любят Европу и Америку больше, чем Россию стране не нужны. Или пусть меняются, или пусть несут наказание за русофобию.