Я всегда говорил и буду говорить, что силовые методы во внутренней и внешней политике — последний довод. Не невозможный, не запрещённый, не аморальный, а именно последний.
Моральные оценки силы в политике — глупость, ибо только на силе она и держится. Общество сознательно создавало государство, как механизм насилия (внутри страны и вне её пределов) и отказывалось в его пользу от права на индивидуальное насилие, которое естественно принадлежало каждому члену общества, как право кровной мести, будучи ограниченным лишь внутри рода властью патриарха. Добровольная передача обществом государству права на насилие произошла в тот момент, когда усложнившееся, вышедшее за родоплеменные рамки общество, потеряло способность регулировать отношения внутри себя прежними методами, а рост военной опасности извне, сделал неэффективными и прежние методы военной защиты, требуя мобилизации и организации значительно более крупных контингентов, чем охотники-воины одного рода или одного племени.
Своё право устанавливать законы и требовать их исполнения государство базирует на возможности насилия. Этот момент следует подчеркнуть отдельно — не на перманентном насилии, а на его возможности — эвентуальной угрозе применения силы, в случае, если методы добровольного подчинения исчерпаны. В то же время, государство сознательно избегает постоянного насилия, предпочитая договорные отношения как во внутренней, так и во внешней политике, ибо постоянное неконтролируемое насилие разрушает государство.
Государство, пытающееся сделать насилие основой своей политики быстро разрушается, так как даже часто ратующее за неконтролируемое перманентное насилие общество быстро устаёт от него, осознавая, что внутри страны политика насилия применяется не только к подрывным элементам, но ко всем, включая верхушку элиты. Никто, даже единоличный диктатор не может спокойно спать в государстве перманентного насилия, ибо насилие становится основой политических взаимоотношений, отменяя все прочие способы урегулирования споров и противоречий. Точно так же во внешней политике, ставка на насилие делает государство опасным для собственных союзников, ибо принцип перманентности насилия начинает распространяться и на них (с ними больше не договариваются, им приказывают).
Но ведь государство и создаётся обществом для того, чтобы ввести становящееся неконтролируемым насилие в определённые рамки. Таким образом, государство перманентного насилия вступает в противоречие с задачей, заложенной в него создателями и быстрое (по историческим меркам) разрушение становится неизбежным. Ни одно основанное на чистом насилии государство, к какой бы эпохе или формации оно ни принадлежало, не пережило третьего поколения от момента своего создания (при этом некоторые создатели бывали ещё живы к моменту катастрофы), обычно же оно умирает вместе с создателем (диктатором), причём часто насильственной смертью.
Поэтому я во всех случаях исповедую принцип: «дать в морду вы всегда успеете». То есть, от силового решения не надо отказываться принципиально, наоборот, необходимо всегда держать в голове его возможность. Но надо также всегда помнить, что это вынужденное решение, когда иные методы исчерпаны.
Силу не обязательно применять только в ответ на нападение на вас. Можно быть и инициатором (удар на упреждение). Главный критерий — исчерпанность иных методов, то есть невозможность достижения компромисса мирным путём. И во внутренней жизни общества, и в международных контактах различных обществ, основанный на реальном балансе сил компромисс — основа мирного сосуществования.
Часто, однако, отдельное общество (или отдельная сила внутри общества) считает себя достаточно мощным, чтобы отказаться от компромисса и навязать всем свою волю силой. На какой-то (короткий по историческим меркам период) это может получиться. Но такой подход не оставляет иным обществам (или иным силам внутри одного общества) другого выхода, кроме борьбы на уничтожение бескомпромиссной и подавляющей их силы. Рано или поздно сила сопротивления превышает силу подавления, ибо на сторону сопротивляющихся переходит и часть ранее подавлявших, проигравших конкурентную борьбу в лагере подавления. Результат — общество подавления приходит к катастрофе, зачастую в принципе исчезает, как исчезла древняя Ассирия, или переформатируется до неузнаваемости, как были переформатированы победителями после Второй мировой войны Германия и Япония.
Тот факт, что применение силы, в том числе во внешней политике, должно быть последним доводом, когда иные возможности отстоять своё право на существование исчерпаны, не отменяет характерного для любой (не только военной) конфронтации принципа максимальной мобилизации и концентрации сил, с целью скорейшего достижения цели и выхода из силового кризиса. Впрочем, политика крайне диалектична и часто случается так, что общая геополитическая расстановка сил не позволяет сразу ударить в полную мощь. Конфликт затягивается и переходит в схватку на истощение с непредрешённым финалом.
Ещё одной особенностью силового решения является невозможность точного расчёта времени, сил, средств и геополитической позиции, необходимых для нокаутирующего удара, моментально выводящего противника из строя. Расчёты противостоящих сторон вступают в конкуренцию. Как правило что-то получается у одной, а что-то у другой, взаимно компенсируя друг друга. Бывает, конечно, что одна сторона наносит сокрушительный удар (как Гитлер в 1939 году в Польше или в 1940 году во Франции). Но чаще случается, что даже самый мощный удар, обеспечивающий волну оперативно-тактических успехов, не приводит к стратегической победе ибо противник, борясь за само своё существование, изыскивает столь неожиданные резервы, и проявляет такое упорство в сопротивлении, каковые планировщик не мог даже предположить (пример: стратегическое развёртывание по плану «Барбаросса» портив СССР в 1941 году и его провал в ходе битвы за Москву).
Когда Россия начинала СВО, она рассматривала эту вынужденную (оппоненты не желали никаких конструктивных переговоров и не шли ни на какой компромисс) меру, как весьма ограниченное насилие. В Кремле понимали всю тяжесть и ресурсоёмкость установления полного контроля над украинской территорией (тем более полного включения Украины в состав России) и хотели этого избежать. С этой целью была принята концепция денацификации и демилитаризации Украины, которая предусматривала короткую, проводимую в максимально щадящем режиме военную операцию, итогом которой должна была стать смена киевского режима на дружественный России, признание им территориальных изменений, связанных с Крымом и Донбассом и последующий быстрый вывод российских войск, при том, что помощь по линии полиции и спецслужб новому киевскому режиму продолжала бы оказываться. Фактически задача состояла в том, чтобы превратить Украину из американского протектората в российский, сохранив власть Киева над большей частью территории (кроме Крыма и, возможно, Донбасса) и его формальную независимость.
Обстоятельства, в том числе активное вмешательство Запада, как в переговорный процесс так и в военную кампанию, не позволили реализовать этот план, после чего СВО начала постепенно превращаться в обычную войну. Процесс этот замедлялся тем, что если обычно промышленность атакующего государства переходит на военные рельсы до открытия военных действий, то в данном случае, так как полномасштабный конфликт не предполагался, российский ВПК начал разворачиваться уже в ходе кампании. Поэтому возможность качественно нарастить силу наземных ударов появилась только к исходу первого года противостояния, а воздушных — к исходу второго.
Когда необходимая мобилизация и концентрация сил и средств окончательно завершилась, гуманитарная риторика, сопровождавшая начало СВО, была отброшена. Если в 2022 году официальные лица и СМИ подчёркивали необходимость уменьшения потерь не только своих, но и противника (что определялось задачей сохранения по итогам СВО формально независимой Украины), то сейчас акцент делается на растущие (превысившие полмиллиона и приближающиеся к миллиону) потери ВСУ, а также на резко возросшие ударные возможности ВС РФ (демонстрация трёхтонных и полуторатонных бомб с УМПК, массового производства ударных БПЛА и ракет).
Задача минимизировать потери врага исчезла, что, среди прочего, означает, что сохранение Украины (в значительно уменьшенном по сравнению с планами начала СВО формате) теперь рассматривается, как вынужденный, но нежелательный вариант, основным же является вариант её полной ликвидации (или при помощи раздела с восточноевропейскими соседями, или путём полного включения в состав России). Уровень компромиссности российской политики понижался по мере того, как Москву втягивали во всё более жёсткое военное противостояние и сейчас достиг минимальных значений.
Если раньше Россия предлагала мир, на основе компромисса, а Запад требовал от неё безусловного подчинения, то на данном этапе Россия вложила в украинский кризис столько ресурсов (в том числе и человеческих жизней), что любое соглашение, кроме полного или почти полного принятия Западом условий Москвы, было бы воспринято российским обществом с неодобрением.
Но и Запад втянулся в данный кризис слишком глубоко и слишком большие ставки сделал на свою победу. Для оправдания ресурсных затрат на военную кампанию Западу необходимо что-то, что можно подать своему обществу, как победу над Россией.
Украина давно уже вынесена за скобки — все смирились с тем, что так или иначе она исчезнет и сейчас борьба идёт лишь за то, кто понесёт основные издержки в ходе этого исчезновения.
Запад, оказавшийся неготовым к масштабу столкновения и неправильно оценивший потенциал украинского сопротивления, нуждается в выигрыше времени для мобилизации своих сил. Если это время у него появится, положение России резко осложнится, а опасность мировой войны пропорционально возрастёт. В целом Запад всё ещё обладает огромным демографическим, военно-техническим и технологическим потенциалом. Но он не успевает мобилизовать и сконцентрировать свои силы, раньше 2026–27 года (по самым оптимистичным прогнозам). Поэтому западные политики и планируют войну против России на это время, что следует из их заявлений, что именно в 2026–27 году Россия «победит на Украине и нападёт на Европу». Если полномасштабное столкновение начнётся в более ранний период, то Запад его однозначно проиграет.
После нескольких месяцев колебаний, вызванных неспособностью вовремя обеспечить Киев расходными материалами для ведения активных боевых действий, коллективный Запад всё же решил, что сможет выиграть нужное ему время, не меняя рисунка своего участия в конфликте. ЕС активизировал финансирование Киева, а также поиск военной техники и снарядов, которые можно было бы поставить на Украину. Запад надеется, что тотальная мобилизация даст Зеленскому достаточно человеческого ресурса, а сам Запад сумеет поставить достаточное количество техники, чтобы киевский режим смог пережить ближайшие два года.
Не все на Западе разделяют эти оптимистичные оценки, поэтому на всякий случай рассматривается возможность введения на Украину ограниченного «коалиционного контингента» с неясными задачами и мандатом. Эти войска Запад планирует использовать для политического сдерживания российского наступления угрозой конфронтации с «войсками стран НАТО», намекая, что она (конфронтация) может быстро выйти из-под контроля и перейти в фазу автоматической раскрутки общеевропейского, а то и мирового военного кризиса.
В целом задача заключается в том, чтобы сдержать Россию, мобилизоваться, добиться стабилизации фронта и за счёт преимущества в ресурсной базе выиграть войну на истощение.
В Кремле понимают, что даже если Запад сможет реализовать свой план и продлить сопротивление Киева на год-другой, далеко не факт, что он сможет достичь победы в войне на истощение, пока что Запад истощается гораздо быстрее России. Но рисковать и ради эксперимента идти на длительное противостояние с неясным исходом российское руководство не хочет. Да и смысл в непродуктивном сжигании огромных ресурсов в длительной войне на истощение отсутствует.
Поэтому Россия наращивает удары как по ВСУ, так и по глубокому украинскому тылу, используя всё более разрушительные виды оружия и более не следуя практике принципиального отказа от поражения целей, спрятанных в жилой застройке, если существует риск крупных сопутствующих потерь мирного населения. Общие потери Украины уже слишком велики для того, чтобы конфликт можно было считать «по-братски почти бескровным», западная пропаганда в любом случае в полной мере отработала данную тему, выдавив из нее всё, что можно против России. Сдерживающий геополитический потенциал прекращает работать, наоборот цена быстрой победы, если её заплатит противник, становится для России несущественной по сравнению с возможными издержками от затягивания военных действий.
В этой гонке на выживание, призом в которой является геополитическая победа, на сегодня главным вопросом является, что произойдёт раньше: Украина окончательно сломается под нарастающей мощью российских ударов или Запад сможет собрать достаточно сил и средств, чтобы затянуть сопротивление Киева до момента собственной готовности выйти на арену.
И в одном, и в другом случае количество погибших граждан Украины и разрушенных городов серьёзного значения не имеет — даже пропагандистские возможности (морализация на жертвах и разрушениях) уже практически исчерпаны. Конфликт перешёл в чистую, незамутнённую силовую фазу, когда всё решают «большие батальоны».
Теперь для нас главное максимально ускорить процесс продвижения к стратегической победе, после чего с минимальными ментальными потерями выскочить из фазы насилия, вернув внутреннюю и внешнюю политику в нормальное состояние компромисса на основе реально существующего баланса сил.
Оценил 201 человек
260 кармы