И, наконец, разберемся: чем и как Советский народ «обидел» г-на Солженицына? Заметим, что герой наш чересчур нескромен в автобиографии — которая, по сути, стала его «признательным показанием». Не надо лезть в пыльные архивы: всё рассказано им самим. Потому и недруги его, и коллеги-диссиденты едины во мнении, что в 1945-м Александр Исаевич совершил политический самострел. Интеллектуальное дезертирство с фронта, и, притом, столь изощрённым способом, что факт дезертирства даже не заподозрили. Г-н Солженицын-Ветров собственной персоною доказал, что кого попало в Нобелевские лауреаты не берут. А токмо действительно выдающихся личностей. Ежели не в изящной словесности, так хотя бы на ниве бегства с фронта. Он, зная, что всю полевую почту перлюстрируют, написал антисоветчину. Туповатый чекист, вместо: прислонить оного к стенке (и тем избавить Нобелевский комитет от лишних расходов) — розыск учинил заговора, коего не было. На это, собственно, Александр Исаевич и рассчитывал!
Старшие сие и так поймут, а рождённым-в-айфоне придётся пояснить. В Действующей Армии, как тогда именовались части РККА, бывшие в боевом соприкосновении с неприятелем, зело строго блюли военную тайну. До каждого красноармейца, неукоснительно и под роспись, доводился запрет на упоминание военных тайн в личной переписке. Цензура не токмо не утаивалась — напротив, была орудием поощрения самодисциплины. Кондуктор так же «зайцев» трамвайных стращает: «ревизией на следующей остановке». Наши Интеллигенты заявят, мол, сталинский режим специально ввёл цензуру, чтоб нашу Светлую Личность репрессировать. Увы, никому дела не было до него. Военная цензура — обычная и повсеместная предосторожность во всех воюющих державах. И вновь всё тот же порок гуманитария: он не может оправдаться незнанием! «Не знал», «не подумал», «не предполагал», «меня обманули» — глаголы, кои не имеет права употреблять. Александр Исаевич не мог не знать, что письма с фронта читают военные цензоры: самолично расписался в ведомости, о том, что проинформирован!!! Потому единственное разумное объяснение: самооговор для уклонения от участия в боях.
Поначалу всё складывалось превосходно. Герой наш и вправду уверовал, что поймал Бога за бороду. Его драгоценную шкурку не попортила немецкая пуля. А советская Фемида расслабилась по случаю Победы и проявила великодушие, здесь-то вовсе неуместное. Приговор был не столь мягок, как хотелось Александру Исаевичу — но мог быть и зело хуже… Он не подозревал, что жёсткие нары и жиденькая баланда, то наименьшие из бед его. Что каждый день, проведённый в узилище, приближает свободу, зато отнимает частицу чего-то более важного. Того, невесомого и неуловимого, что верующие зовут Искрой Божьею, иль попросту душою. Того, что «просто млекопитающее» из отряда приматов делает Человеком. Из самосохранения он не мог признаться, что трус и всего лишь дезертир. Пред сотоварищами-каторжниками, пришлось комедию ломать, что он и вправду, «борец против режима». И тут его настигло пресловутое прирастание маски. Он в конце концов, сам уверовал в то, что врал. И из «просто труса» действительно превратился в ненавистника собственного народа. Одновременно честолюбие, стеснённое и уязвлённое тюрьмою, переродилось в моральный рак, пожиравший мозг его, в маниакальное тщеславие клинически-безнадёжной степени. Оно-то и отрезало единственный путь ко спасению: покаяться, хотя бы пред самим собою сперва, в собственной низости и вине перед народом — и в необходимости чем-то оную искупить и возместить ущерб. Титан Духа сие упражнение не осилил. Искра Божья гасла понемногу — и вскорости он стал ходячим мертвецом. Он перестал быть полноценным человеком — но только начинал страдать.
Едва миновал тюремные ворота — в жизнь его вошёл страх. Лишь теперь осознал все неудобства звания «политического». Рядом, например, с обычным карманником. Тот наказан — прощён. И не интересовал Правосудие до следующей кражи. Прошлое оставлено в кутузке, будущему сам хозяин. Мог порвать с воровством, стать и вовсе полноценным человеком. Легион таких! А «политический», увы… Опасен. Враг общества. Надзор до могилы. Пресловутый КГБ, великий и ужасный, мог вовсе не напоминать о себе… Но преступник знал-то о Недремлющем Оке. И сам себе становился безжалостным палачом. Пытка страхом, ожидание ареста: ежеминутно, десятилетия кряду — что ужаснее этого? Перестроечная Интеллигенция, преступная и лживая, смогла собственные свои страхи привить всему народу. Вспомним: в книгах и кинолентах «перестроечной эпохи» (о Сталинских репрессиях, о чём ещё!) главное действующее лицо Страх. Якобы, «все боялись». Собственно, Страх — единственный полноценный и реалистично описанный персонаж во всех мегатоннах тогдашнего пропагандистского мусора. А взаправду-то не все боялись! Народ, честные труженики: им чего бояться? «Даже» в 1937! Тюрьма вору, казнь предателю — разве испуг честному? Напротив, тот с облегчением вздохнёт. А убоится лишь, у кого самого совесть нечиста!..
А почему вдруг он стал «Ветров»? Перестроечное «разоблачение тайн и срывание покровов» неожиданно коснулось и героя нашего. Всплыло, что в 1945-м он «пошёл на сотрудничество со следствием». Пошёл в доносчики — тем купив мягкость приговора. И став дважды предателем: сперва Родины, после — соседей по камере (а выйдя на волю, и собратьев-диссидентов). Ветров — агентурный псевдоним, данный ему «органами». Много позже, когда на закате его жизни грязная правда увидела свет Божий, г-н Ветров пытался оправдаться: дескать, «курил, но не затягивался»… Его словами: «Подписал согласие на сотрудничество, но ни на кого не доносил». Но по советскому законодательству, умышленное укрытие сведений о тяжком преступлении (а измена Родине, то тягчайшее изо всех!) влекло за собою самое суровое наказание. И ежели бы г-н Солженицын-Ветров вправду попытался «курить, но не затягиваться», то бишь, всемогущие «органы» дурачить, незамедлительно последовала бы новая «отсидка», по приговору, отягчённому предыдущими деяниями. И сидел бы Александр Исаевич долго, да в колонии сурового режима. А коли взаправду вдругорядь не сидел — значит, доносил!!! Кстати, вышеупомянутое его «предупреждение» о вероломном нападении русских и обмане с числом боеголовок — чем иным оно было, нежели доносом? «Гражданин начальник, считаю своим долгом сообщить, что з/к Брежнев обманывает администрацию и под матрацем держит вдвое больше боеголовок, чем допускается правилами внутреннего распорядка». Нобелевская премия позволила г-ну Ветрову, по собственной выбрать другого надзирателя… Но доносчик останется доносчиком, сколько премий ему не присуждай! Кстати, уместно спросить: а подтвердилось ли ужасное предупреждение г-на Ветрова-Солженицына? Нет, не подтвердилось!!! Уж тридцать лет минуло, как нет СССР. Все атомные секреты давно раскрыты. Но по сию пору никто не уличил Советское правительство, в том, что хоть в чём-то нарушало условия договоров об ограничении вооружений, заключённых с американцами. Оно попросту не могло пойти на такой обман. И не потому, что слишком честное, а потому что, по дряхлости, опытное. Кремлёвских Старцев можно обвинить в чём угодно — токмо не в отсутствии осторожности. Прошли Крым и Рим, и две мировые войны. Знали Наполеонов афоризм: «Всякая пушка остаётся секретной, лишь пока не попадёт в войска». А халатностью, невезением, иль изменою вскрытый обман — в условиях ракетно-ядерного противостояния — окончится плохо. «Уличенный раз — навсегда обманщик!» И в США сочтут, что русские обманывают не токмо в боеголовках, но и в обязательстве не атаковать первыми. И палец потянется к роковой кнопке... Все эти ракетные договоры, ОСВ-1, ОСВ-2, пресловутая «красная линия», то бишь провод прямой телефонной связи меж кабинетами правителей СССР и США, служили единственной цели: исключить фактор страха и взаимного недоверия, как причину случайного возникновения термоядерной войны. Так что г-н Ветров-Солженицын 9-го июля 1975 года в Нью-Йорке совершил ложный донос на всю свою бывшую Родину. Ежели он на всю свою страну доносил правительству другой страны — можем ли мы поверить, что он не доносил тюремной администрации на кого-то из соседей по камере?!
Наши Власть-и Деньги, возведя его на пьедестал Полубога, умалчивают о разрушительном воздействии на личность, причинённом той двойной изменою. Большой Страх обычного воришки токмо до оглашения приговора длится. Самое страшное уже свершилось, далее токмо невзгоды и мелкие страхи тюремной жизни. Но у двойного изменника Большой Страх до могилы. В клещах, из коих не вырваться. Человек перекрывает судьбе своей все пути, ничего не может полноценно — и жить не может полной жизнию. Недослужит, не донесёт, на кого следовало: «органы» рассвирепеют, и вдругорядь милосердия ждать не стоит. Переслужит: сотоварищи легко вычислят изменщика... И «посторонний предмет» меж рёбра! Сей Большой Страх, двойной страх всем-изменившего, есть первопричина душевного противоречия, «не-клинической шизофрении», терзавшей Александра Исаевича остаток жизни. И, в конце концов, призвавшей, устами его, атомную бомбёжку бывшего Отечества...
Ещё хуже пошли «бои на половом фронте». На волю вышел молодой мужчина, измученный недобровольным воздержанием, изголодавшийся по бабьему теплу. И чресла, томленьем полные, и тщеславье, рассудок затмив, алкали одного: побед над прекрасным полом. Благо, война выкосила почти всех мужчин, и страна была, воистину, бабьим царством. От избытка славянских богинь, незамужних и вдовьих, у всякого ценителя красоты прямо дух захватывало. Но не единожды, и не дюжину раз у г-на диссидента всё то же: златокудрая Муза польщена вниманием статного и красноречивого мужчины... Да слышит историю его жизни… И сперва не может уложить в сознании, рядышком, её — и свежей памяти, буквально вчерашние бомбёжки и похоронки… Тщится понять: с каким ещё «режимом» он боролся, когда сожжённых деревень печные трубы торчат, а страшнее Гитлерова «Нового Порядка» ничего во Вселенной не придумано?! Потом меняется в лице — и шарахается, как от сифилитика! Муки от спермотоксикоза умножаются на ожог унижения. Ни один диссидент не укажет в автобиографии правду, что оного умаляет. Женщины готовы были рожать от безрукого-безногого — но токмо не от предателя! Это невыносимо...
Все, кому посчастливилось вернуться с войны и оставить мемуары, единодушны: самый тяжкий после Победы был один и тот же вдовий вопрос: «Мой ушёл на фронт и там остался. Ты-то почему жив?» И на горький сей вопрос столь же горький ответ: «Извини, что не погиб». Но это, из бабьей тоски и отчаяния, спрашивалось у того, у кого не должно спрашивать. Кто-то ведь должен был выжить и победить... А теперь вообразите, сколько раз и как сей упрёк высказывали тому, кто заслужил оный! На Александре Исаевиче отыгрались по-полной. С этим, презрением со стороны существ, a priori, слабых, коим ни словом возразить, ни мордобоем ответить, ничего поделать невозможно. Никто руку на него не поднял, но словесно, точно проволокой раскалённою по щекам хлестали. Будь, просто вором, удовольствовался бы кошельками из чужих карманов… Но герой жаждал славы! Вот тут он ощутил себя Иудою-который-не-повесился-вовремя! В конце концов, вся жизнь его, «В круге первом», ограничилась такими же подонками, как и он сам.
Потому от доносов, в коих изрядно преуспел и обрёл мастерство прозаика, перешёл он к опусам посолиднее. Увы задача пред ним шизофреническая и по законам Природы невыполнимая: снискать славу и признательность народа, всеми фибрами души ненавидимого, который то ощущал и отвечал неописуемым отвращением. Творчество Александра Исаевича преследовал неизлечимый порок, поразивший поголовно всех Московских Писателей XX-го и прожитой доселе части XXI столетия: богатство изложения при скудости содержания. О чём он мог поведать людям? О войне, с которой сбежал? О мирном труде, коего чурался и всеми силами избегал? О любви, в коей наотрез отказано, и где знавал он одни унижения? Плодил «перлы»... Яд в конфетной обёртке: «Архипелаг ГУЛАГ», «Раковый корпус», «Один день Ивана Денисовича», «В круге первом»… Если исключить моральное содержание, то сугубо художественная ценность его произведений бесспорна… Ровно в такой же степени, как сугубо художественная ценность публицистики Йозефа Геббельса. Какие образные выражения! Каков накал страстей! Нобелевку за красивые глазки не дают, не так ли? Вопрос в другом: каков не-литературный итог произведений и того, и другого? Чем и как они отозвались в живой жизни? Ведь художественная литература — и изящные искусства вообще (подразумевается, настоящая литература и искусство) — всегда нечто большее, чем словесная, образная и звуковая информация. «Преступление и наказание», это нечто большее, чем детектив о поисках убийцы. И «Сикстинская мадонна» тоже нечто большее, чем портрет молодой женщины с ребёнком. Чем отличается высокохудожественное произведение от военного устава, или технической инструкции? В двух последних случаях никакого иносказания, двойных смыслов нет — и подобное там категорически противопоказано. Ежели «кругом, шагом марш», а гайку затянуть до отказа — то маршировать строевым шагом токмо, а гаечный ключ тянуть, сколько сил хватит. И никаких «намёков между строк»! А вот в поэзии и прозе двойные и тройные смыслы не просто норма — но сама суть художественной литературы! Ибо подлинная цель оной: чрез художественный вымысел и особые сочинительские приёмы, метафоры с аллегориями, да ямбы с хореями — воспитывать взрослых и детей, внушать мировоззрение самого сочинителя… в конце концов, манипулировать человеческой массой. И на сём поприще — воспитания людей, или же манипулирования оными — литература и синематограф не знают себе равных. При том, воздействуя двояко. Художественные средства позволяют «заразить» читателя и зрителя теми ощущениями, что владели сочинителем. Что, в свою очередь, придаёт сочинению вид наибольшей достоверности и убедительности. А вышеупомянутые двойные и тройные смыслы обходят «фильтры недоверия», свойственные каждой самостоятельной личности. Ведь всякое поучение ставит поучаемого в подчинённое, к поучающему, положение, принижает его. А наша природа противится насилию и убеждена именно в собственной правоте. Оттого-то косвенное воздействие, что оказывают двойные и тройные смыслы, сокрытые между строк, премного более действенное, чем прямое назидание. Поелику сочиняют для самых умных существ во Вселенной, на вопросы бытия необязательно даже давать ответ. Порою достаточно верно поставить вопрос — ответ читатели дадут сами. Так, историки убеждены, что Великая Французская Революция, в смысле мировоззрения, порождена изданием «Французской Энциклопедии», а Революция 1905 года в России — сочинениями графа Толстого. Хотя призывов к революционному насилию найти в них невозможно. Энциклопедия всецело о естественных науках и ремёслах, а Лев Николаевич вообще, о не-противлении злу... Однако же, г-да сочинители правильно поставили вопрос — а ответ читатели их нашли в штурме Бастилии и баррикадах на Красной Пресне.
Это ежели г-да сочинители добрые. А теперь помянем недоброго. Того, кто по творчеству брат-близнец нашего Александра Исаевича, и кто может быть причислен к числом великому разряду авторов-одной-книги. Зело, правда, нашумевшей: «Meine Kampf». Чтобы оценить красоту метафор и сочность эпитетов оной, надобно быть немцем, и токмо 1900-х годов рождения. И наверное, токмо германское ухо уловит музыку слов тех. Кои, с должной силою лёгких произнесённые, гремели, яко «Полёт Валькирии». Увы, после-знание, от коего решительно невозможно избавиться, совершенно уничтожает всё эстетическое наслаждение чтением. Косный, для славянского уха, язык бубнит о каком-то воссоединении с Австрией. А за каждой тяжеловесной фразою сожжённые города и Бабьи яры, до краёв полные детских и женских трупов. Каждая точка — убитый русский, запятая — украинец, знак восклицания — еврей! Нет, что Вы, достопочтенный автор никого не призывает убивать. Он всего лишь блага желает германцам. Места под солнцем-де им не хватает. Конечно, все ужасы германского нашествия на Русь не одной, токмо, книгою и не одним автором оной принесены. Однако же она сделала первое и архиважное: сформировала мировоззрение. И ежели художественные достоинства оной нам уловить уже трудно, вышеупомянутые двойные смыслы налицо, и притом зело откровенны: «Я освобождаю вас от химеры под названием совесть». (Заодно, от разума, человечности, понимания добра и зла — от всего, что существо из отряда приматов делает Человеком).
Оценили 7 человек
9 кармы