Генерал Нокс старался , но так и не смог одушевить корпус генерала Каппеля русским православно-буржуазным патриотизмом

Генерал-майор Альфред Уильям Фортескью Нокс (1870–1964).

http://militera.lib.ru/memo/0/...

Каппель и каппелевцы / 2-е издание, исправленное и дополненное. — Франкфурт-на-Майне: Посев, 2007. — 778 стр. — Тираж 1500 экз

С.А. ЩЕПИХИН

ВОСПОМИНАНИЯ О ГЕНЕРАЛЕ В.О. КАППЕЛЕ 

VIII 1919 г. 39

Ниже вниманию читателя предложены отрывки из воспоминаний генерала С.А. Щепихина, посвященные В.О. Каппелю и его сподвижникам, относящиеся к 1919 г.

Находясь в этот период на должности начальника штаба Западной армии, Щепихин в своих воспоминаниях привел интересные свидетельства о ходе формирования Волжского корпуса генерала Каппеля, его выступлении на фронт, дал оценку деятельности высшего командного состава армии адмирала А.В. Колчака.

Большое внимание в своих воспоминаниях Щепихин уделяет отходу каппелевцев из Поволжья в Сибирь, описывает их тяжелый путь.

Как и многие волжане, Щепихин в своих воспоминаниях показывает недружелюбное отношение со стороны сибиряков к каппелевцам: "К нам, самарцам, в Сибири относились без большой симпатии. Ясно было, что Сибирь нас поглощает количественно и пространственно. Многие опасались за свою дальнейшую личную судьбу. Эта тревога лучше всего сказывалась в той частушке, "шарабане", которая была сложена в Уфе и на станции Тавтиманово после моего назначения в Челябинск к Ханжину:

"Ханжин, папаша, ты нас не трогай,

Ведь мы пойдем своей дорогой!"

А страхи той части моего Самарского и Уфимского штаба, которая осталась в составе штаба Уральского корпуса Сукина, выражалась в той же частушке так:

"Вот из Сибири нависли плети

И стали Сукина мы дети…" 40.

Интересными представляются свидетельства Щепихина, в которых он описывает снабжение каппелевцев и роль в этом английского представителя – Нокса. "Энергия Нокса неутомима… В настоящее время он принялся за корпус Каппеля и одел его во все новое английское обмундирование… В корпусе Каппеля Нокс также распоряжается полностью, устраивая инспекторские смотры, давая туда своих английских инструкторов и тому подобное. На это вмешательство Омску приходилось смотреть сквозь пальцы, пока не оскудела рука дающего…" 41.

В победах большевиков осенью 1918 г. на Восточном фронте и отступлении каппелевцев Щепихин винит атамана Оренбургского казачьего войска Дутова:

"Ничего не давая на борьбу с большевиками Комучу, он пальцем не пошевелил, чтобы помочь уральцам: сунул и той, и другой стороне по одному полку сомнительной стойкости, так сказать – для представительства. Дутов с эпическим спокойствием взирал, как большевики колотят <нас> сначала на Волге, а затем <бьют> по Уральску. Ему не дано было понять общность дела, он не усваивал разницы, необходимости помочь соседу, хотя бы в собственных интересах: разбив соседей, враг навалился и на него. Так и случилось: разделавшись, хотя и не окончательно, с уральцами и на Волге, большевики, естественно, надавили на Дутова…" 42.

Описывает Щепихин и отрицательную позицию командования Западной армии на очень важном в судьбе Белого движения на Востоке России совещании в Челябинске. Совещание проводил адмирал Колчак с командующими армиями и начальниками их штабов. Оно состоялось 10 февраля 1919 г., и на нем решался вопрос относительно весеннего наступления на Восточном фронте. Сам Щепихин, считая наступление преждевременным пишет об этом эпизоде: "Каппель – единственный резерв Ставки, будет готов не раньше как месяцев через 3-4. Дай Бог, к середине мая, а то и июня <…> до Волги – это первый рубеж, на который мы сможем предположительно задержаться – свыше 600 верст, это пространство надо взять с маху, без задержки; в поддержку соседей я не верю, а потому прямо указал, что за Западной армией должен иметься сильный резерв – хотя бы в виде корпуса Каппеля.

Этот корпус не готов, других частей нет, следовательно, нельзя и начинать драку.

Ведь, по существу, Дутов со своей псевдоармией – мыльный пузырь, и левый фланг Западной армии – на весу. Затем было указано и обращено внимание на время начала операции – это даже и в Сибири – начало весны; в приволжских степях, особенно к югу от линии Самара-Златоустовской железной дороги, весна всегда ранняя.

Лучше было бы при отсутствии колесного обоза и во избежание перехода во время операции с саней на колеса оттянуть ее начало.

Первая причина – неготовность корпуса Каппеля – заставляла задержать операцию до мая – то есть на 2 месяца минимум, и это по докладу присутствующего на Совещании представителя Ставки полковника Супруновича, на деле вышло, что и к июню этот корпус еще не будет окончательно готов. <…> Лебедев молчит… Или он глуп, или он беспомощен. Все время повторяет, что у Колчака сильный резерв – Каппель… и 3 формируемые в районе Омска дивизии. Этот составляет тысяч 50-70… Но время! Кто нам подарит это время!.." 43.

Щепихин лично выступил с докладом относительно невозможности наступления без резервов и был поддержан генералом М.В. Ханжиным. Оба они заявили, что Западная армия будет готова наступать не ранее середины марта. Однако, ответ адмирала Колчака был таков: "Это невозможно по политическим причинам" 44.

Начало наступления решено было организовать в начале марта.

Щепихин упоминает также о подавлении частями Каппеля крестьянских восстаний зимой-весной 1919 г.: "Из Ставки пришли распоряжения принять на себя организацию подавления восстаний крестьян Кустанайского уезда. Причины восстаний – безответственные действия новой администрации, чинов полиции и мелких начальников гарнизонов. Ввиду того, что Западная армия не имела для этого ни полицейских мер воздействия, ни помощи в достаточном числе, ни свободных от прямого назначения воинских частей, то Ставка распорядилась сделать наряд в карательные отряды от частей корпуса Каппеля.

В смысле состава выбор был удачный. Ни добровольцы с Волги, ни бывшие военнопленные красноармейцы, частично поступившие на пополнение корпуса Каппеля, как люди чуждые местному населению без особого "зубовного скрежета" выполняли задачи по экзекуции бунтарских сел. Но что это дело не было налажено, и привлекаемые для этого воинские части развращались – не может быть никаких сомнений…" 45.

Несмотря на то, что сибиряки с подозрением относились к Народной армии, "покуситься сместить такого популярного вождя, как Каппель в Западной армии – это значит рисковать в достаточно определенных размерах. В результате – или открытый бунт, или рассеивание…" 46.

Щепихин критиковал порядки, устанавливаемые сибиряками, которые быстро настраивали население освобожденных от большевиков против себя: "Белое дело нужно было делать и белыми руками – как говорили у нас на Волге. Но сибиряки, видимо, смотрели иначе…" 47.

Далее Щепихин описывает ситуацию с каппелевцами после их отвода с фронта:

"Наши волжане-добровольцы были все собраны в одном корпусе Каппеля. Поэтому меня интересовал ход формирования и пополнения корпуса.

Кроме того, я с достаточной уверенностью мог предполагать, что Каппель выйдет на фронт Западной армии, поэтому я был кровно заинтересован делами корпуса.

С очень обессиленными кадрами увел Каппель свой корпус и со всей энергией принялся за его реорганизацию и укомплектование. Ставка отнеслась достаточно холодно… к успешному возрождению корпуса Каппеля. Она носилась с собственным проектом новых формирований в восемь пехотных дивизий.

"Вот когда мы закончим эти дивизии, тогда можно сказать, что мы имеем настоящую армию", – говорили в Ставке.

Эта слепота меня поражала и возмущала. Ни малейшего учета обстановки и противника – в том положении, в каком находилась диктатура в начале 1919 г., не следовало пренебрегать ничем, а тем паче войсками, уже испытанными, хотя, может быть, и обескровленными.

И что же мы видим!

Генерал Каппель должен был со своим штабом поселиться неофициально в Омске, и там, в прямом смысле слова, он обивал пороги разных высоких учреждений, чтобы добиться, а зачастую и безрезультатно, чего-либо для своего корпуса. Хорошо еще, что видя беспомощность Каппеля и зная об его блестящей деятельности на фронте, в судьбе корпуса принял участие наш богатый "родственник" – англичанин генерал Нокс.

С этого момента одна часть – снабжение – была обеспечена. Нокс все получаемое им из Англии пропускал через свои руки, не давая органам снабжения Колчака. Это было, быть может, обидно для самолюбия, но правильно – молодой организм колчаковского тыла не мог сразу переварить той пищи, которой его снабжали – запасы Нокса могли просто "затеряться" и не попасть не только к Каппелю, но и вообще на фронт.

Нокс сделал больше – он и в корпусе Каппеля чуть не сам лично все это бережно распределял, учитывал и следил за расходованием всего этого.

Я отвечал на визит ко мне Нокса в Челябинске, был у него в поезде, и там он мне показал организацию своего походного штаба.

В то время снабжение корпуса Каппеля шло полным ходом, и у Нокса в его походном штабе были все разделы, которые обеспечивали жизнь корпуса и нормальное функционирование его органов. Был здесь и интендант…

Нокс, вероятно, позвал его для себя, упиваясь своим детищем, корпусом Каппеля. Он влез постепенно во всю внутреннюю жизнь его, расширив область своих интересов. Мы его видели и в качестве инструктора – он прикомандировал к чинам корпуса своих офицеров и принялся за энергичную подготовку корпуса к боевой работе.

Единственный вопрос, который озабочивал не одного только Каппеля – это каким элементом пополнить корпус, чтобы возможно быстрее его оживить. Обрастать корпусу нужно было значительно.

Ставка дать ему молодняк затруднилась и ему Каппелю, был подсунут способ, практиковавшийся тогда в Северной армии. Это – укомплектование из военнопленных.

Они были в скором времени найдены в достаточном количестве, но из источника, весьма подозрительного – их передал Гайда.

Сибирская армия под Пермью получила много пленных, она задыхалась от них – отсюда и готовность Гайды на такую неожиданную жертву. Но это был дар данайцев – воображаю, какой блестящий подбор сделал Гайда. Каппель на другой же день по решении вопроса приехал ко мне в Челябинск, и мы с ним несколько часов дебатировали вопрос. Я исчерпал себя до дна, чтобы доказать, что военнопленных брать нельзя.

Увы, выхода не было: был один компромисс – укомплектовать наполовину красноармейцами, наполовину – мобилизованной молодежью.

На станцию Курган прибыло до 25 тысяч красноармейцев от Гайды, и из этой массы Каппелю предлагалось взять себе хоть всех.

Боже, что это были за контингенты! Никакая система выбора не могла бы гарантировать успех – 10-15% агитаторов, наверное, можно было получить в этом хаосе. Впоследствии в нашей армии это вылилось в уже систему, но практиковалось и теперь, особенно на фронте Гайды. Среди сдавшейся массы красноармейцев намеренно вклинивался и надежный для большевиков элемент – ему поручалось не только следить за сдавшимися, но и вести пропаганду среди них.

Все зависело теперь, во-первых, от крепости кадров корпуса Каппеля, во-вторых, от способа распределения военнопленных по частям корпуса. Если первые внушали полное спокойствие и уверенность, зато второе требование на своем пути встречало много препятствий.

Численный состав кадров Каппеля по разным частям был чересчур разнообразен, чтобы возможно было ограничиться установлением для всех частей одного общего процента предназначенных в часть красноармейцев. Этого сделано не было – злополучный пьяница Барышников подложил всему делу большую свинью, отнесшись халатно, формально к этому основному вопросу. Все части получили 35% красноармейцев, но не все части их могли переварить в таком количестве.

Этот промах штаба Каппеля был угрожающ по своим последствиям, но он был налицо.

Как только мне стала известна картина укомплектования корпуса Каппеля, я понял, что теперь рассчитывать на этот корпус как на каменную стену нельзя, а потому стержень Западной армии один – Уфимский корпус генерала Войцеховского" 48.

"Волжан сплачивало имя Каппеля, их сплачивала и его энергия, ему, его авторитету, масса волжан отдала часть своих прав, принимая на себя его имя, масса в то же время себя обозначала".

Одновременно Щепихин сообщает, что "1-й Самарский корпус генерала Каппеля, каким видели вышедший временно из снегов фронта, уже несет иной оттенок. В тылу при реорганизации корпус Каппеля, безусловно, не мог получить прилив добровольцев, так как это не его район происхождения, следовательно, перед ним 2 пути – остаться в прежнем составе добровольцев, реорганизуясь в сторону уменьшения, сокращения (например до дивизии), или пополниться местным элементом, но на началах регулярной армии, то есть мобилизованными.

Первый путь дает возможность сделать в полном виде ореол добровольцев и уменьшить все организационное значение (вместо корпуса – дивизия), выжидая удобного случая и более благоприятной обстановки (например, продвижения к Волге), где есть возможность призвать добровольцев, которая и оживит их, что было более реально.

Второй путь – сильно затрудненный и влекущий за собой изменение общего добровольческого колорита.

Ставке, видимо, было мало дела до этого колорита, и она готова была вытравливать его при всяком удобном и неудобном случае, при всяком намеке на демократические начала.

То, что было трудно произвести в Уфимском корпусе – быстро и легко свершилось в корпусе Каппеля. Сопротивляемость его авторитета была небольшой. То, как принял он злосчастный компромисс, можно лишь догадываться, а правду Владимир Оскарович унес с собой.

Знаю только одно, что "второго такого опыта (внедрения в свой организм постороннего элемента) я бы не сделал" – это слова Владимира Оскаровича Каппеля.

Первый опыт совершен под влиянием весьма разнообразных чувств и рассуждений, прежде всего, самолюбия. Каппелю, конечно, было приятно реорганизовать свой отряд в корпусное соединение, а не в дивизионное или бригадное. Затем, душа Каппеля, достаточно настрадавшись за своих добровольцев, на долю которых выпали большие потери, они, что называется, истекли кровью. В дальнейшем переливание возможно было произвести лишь где-нибудь на Волге, до той поры организм мог получить неизменное малокровие.

И вот, Каппель решается произвести этот опыт, который, оказывается, с успехом проделывают другие. Но опыт этот Каппелю приходится проверить на свою ответственность в самом скором времени в боевой обстановке – понятна отсюда и его нервность – он как будто чувствует на себе тот общественный укор, который ему были вправе сделать те его добровольцы, которых он так неосторожно слил с чуждым им элементом.

Самарский корпус – это первый опыт, по времени, конечно, измельчания добровольчества. У Каппеля не хватило терпения и твердости сжать организацию и ожидать более светлого времени выхода на Волгу, чтобы там опереть себя на долгое ожидание и пополнить свои ряды.

Влив в свой корпус красноармейцев, Каппель поставил свою часть, что называется, вне всякого закона организационного развития – это была ни добровольческая, ни регулярная часть – это было нечто среднее, смесь.

Конечно, о единой идее, об одинаковых принципах, идеалах в такой части разговора быть не могло – Каппель ставил свой корпус сразу, единолично, своим решением на регулярные рельсы, забывая, что этим самым он приносил в жертву своих же добровольцев.

Они могли оставаться в прежних отношениях к своему любимому Вождю, но они в то же время не могли не чувствовать, что их принцип добровольчества грубо попран.

Как это отразилось на духе всей части – покажет ближайшее боевое будущее…" 49. Щепихин пишет: "Сколько здесь таких вопросов, перед которыми профессор академии лишь пожмет плечами, не попытавшись даже приступить к их решению.

А вот ведь есть все же люди с иной психологией. Этих людей надо выискивать как бриллианты и беречь… Такими были Каппель, Войцеховский" 50.

К середине апреля 1919 г. наступление Западной армии без введения в бой резервов стало выдыхаться. "Я уже ставил на очередь вопрос о выдвижении корпуса Каппеля к Уфе, но Лебедев был глух… Без согласия Нокса, оказывается, мы распоряжаться этим корпусом не могли. Нужно было обратить свою просьбу к иностранцу!.."

Далее Щепихин сообщает, что в это время красное командование сняло с фронта Гайды и Дутова 30 тысяч штыков и сабель и бросило их в бой против Западной армии. "Ставка, когда более-менее точно выяснилась обстановка, забила тревогу и лишь в первых числах мая начала переброску корпуса Каппеля, и то это было сделано по моему представлению генералу Ноксу и по настоянию последнего.

Лебедев же сопротивлялся – если бы не протекция "высокого" иностранца, то Западная армия не увидела бы ни одного солдата из глубокого резерва. <…> Вот тут и нужен мне был резерв, но, конечно, не "шевченки" (курень имени Тараса Шевченко из украинских националистов, перешедший в конце апреля 1919 г. на сторону красных, после чего они начали контрнаступление на Восточном фронте). Каппель может взять на себя эту роль, если не запоздает. Время его выхода на фронт я совершенно не могу угадать – все зависит от Ставки и… от Нокса! Я даже не могу сказать, когда он мне понадобится – если Сукин справится со своей задачей (по удержанию занимаемых им позиций и нанесению поражения красным на его участке), то роль Каппеля будет предназначена где-то глубже. Если Сукин удержит, облегчит Бузулукский удар, то есть выполнит задание наполовину, то Каппель понадобится через месяц, дабы закончить разрубание Бузулукского узла. Но если Сукин не выдержит, то Каппель необходим мне через 2 недели самое позднее… Вот тогда, если Войцеховский не будет связан, он мне понадобится на замену Каппеля и будет привлечен на участок VI корпуса (Сукина)" 51.

В итоге, по данным Щепихина, в конце апреля – начале мая 1919 г. "…головные части корпуса Каппеля проходили Уфу. Генерал Каппель виделся со мной. Настроение у него бодрое. В корпусе своем он уверен. Между тем в начале мая контрразведка донесла, что эшелоны корпуса Каппеля идут в большом непорядке – на станциях солдаты скандалят, в вагонах распевают большевицкие частушки, похваляются при первом же столкновении уйти к красным. Я предупреждал Каппеля, но Владимир Оскарович назвал мне эти данные совершенно неверными…

Сукин просил поддержки, говоря, что он не надеется на свои части. Тогда решено было двинуть головную бригаду Симбирской дивизии Каппеля (3 тысячи штыков) на фронт, на участок генерала Сукина. Высадка – на станции Белебей.

Сам Каппель выехал на фронт. Туда же прибыл и адмирал Колчак. Высадка бригады в Белебее произведена в полном порядке, бригада выступила на фронт и заняла участок.

Каппель принял под свое руководство весь участок Самарского направления. 1 мая начался бой. Вдруг на участке бригады Симбирской дивизии огонь прекратился. К цепям подъехали несколько всадников противника и вступили с каппелевцами в переговоры… Затем уехали. Тогда один полк этой бригады встал и пошел к противнику в открытую, без стрельбы, уводя с собой офицеров. Фронт после незначительной перестрелки отошел. Станция Белебей стала под угрозой, и высадку следующих эшелонов Каппеля пришлось оттянуть назад.

Следующей высаживалась Казанская дивизия. Высадка произведена в присутствии Верховного. Он напутствовал дивизию. Казанцы заняли правофланговый участок общего фронта на самарском направлении, примкнув правый фланг к реке Ик, фронтом назад…

Противник наступал густыми цепями. Выдвинувшаяся для охвата правого фланга казанцев часть охраны с артиллерией была ночью застигнута врасплох конницей Каширина, сподвижника Блюхера, артиллерия была потеряна, но конницу удалось отогнать" 52.

После этого "совместно с корпусом Каппеля Войцеховский решил сосредоточиться к западу от реки Ик…

На левом фланге, примыкая к реке Ик, была Ижевская бригада. Ижевская бригада была иного состава – большая часть ее кадра ушла к себе на завод, а теперь это была "сволочь Петра Амьенского", которая в первый же период боя перешла к красным. Очищенный ими участок еще больше увеличил интервал <обороны> Каппеля…

Генерал Войцеховский вновь пытался восстановить положение, но общая обстановка была уже не столь благополучна – фланг Каппеля подался назад, разрыв увеличился, и большевики ринулись в этот интервал.

Измена собственных частей у Каппеля и ижевцев действовала угнетающе на командный состав.

Бой велся без внутренней связи… и результат его был нерешенный. Так как корпус Каппеля уже отошел назад, то Войцеховский, опасаясь быть отрезанным, вышел из боя, перешел реку Ик и вышел на свою дорогу Бугуруслан – Уфа" 53.

В результате, "Колчак вернулся с фронта мрачнее тучи…". Он настоял, несмотря на планы Щепихина эвакуировать Уфу, оборонять ее, не разгружая, "из политических соображений". Поэтому ему пришлось менять план, в результате чего он обещал по возможности максимально задерживать врага – "2-й Уфимский корпус должен прикрыть Уфу на главном направлении по обе стороны железной дороги, корпус Каппеля – к югу до Стерлитамака" 54.

Далее Щепихин пишет, что когда 20 мая 1919 г. его отправили в отставку, заменив генералом К.В. Сахаровым, "Каппель прислал теплое письмо, где напоминал мне о нашей совместной работе на Волге, в Самаре, очень любезно сообщал мне, как они (каппелевцы) восхищались моей весенней операцией и тому подобные приятные вещи…

Ханжин мне открыто признался, что Сахаров – ставленник Нокса, который не мог Западной армии простить (а мне, как начальнику ее штаба, в особенности) операцию с его детищем – корпусом Каппеля. Большевики иронизировали над Ноксом, прозвав его своим интендантом – они чуть ли не на глазах наших раздевали сдавшихся в плен в английском обмундировании. А по злой иронии судьбы наибольший процент сдавшихся добровольно красным падал на части, обмундированные Ноксом…

Помню, как Колчак осунулся, лицо посерело, когда головные части корпуса не выдержали испытания" 55.

"Позже я узнал от бывших моих подчиненных, что Лебедев, везя мне на замену Сахарова, опасался, что я устрою путч и вызову на защиту меня преданных волжан. Как он мало и скверно знал подчиненных ему лиц и войска, допуская такие низкие возможности!.."

Кроме того, Щепихин опровергает многие данные книги генерала К.В. Сахарова "Белая Сибирь" относительно Каппеля. "Дальше на странице 12-й автор ставит на одну доску Каппеля и Степанова. Это прямо-таки оскорбительно для нашего народного героя. Каппель не только близко подпускал к себе эсеров – он с ними работал! Его знаменитая фраза учредиловцам: "Я – монархист, но даю вам слово быть лояльным!" И он слово свое сдержал – подтверждают с удовольствием учредиловцы"56.

Щепихин критикует также освещение Сахаровым Челябинской наступательной операции белых. "Если опустить весь дешевый пафос и отсебятину, то получится несоответственное распределение войск (отметьте – впервые и единственный раз признается на странице 120-й Сахаров!) и самовольный уход ("какое-то несчастное недоразумение!") Волжского корпуса с перерывом с ним связи (тоже работа штаба Сахарова).

Кто-то шутя замечает, что Сахаров в своей книге хорошо отзывается лишь о мертвых (о Владимире Оскаровиче Каппеле)" 57.

Щепихин описывает и подробности назначения на пост Главнокомандующего генерала Сахарова в ноябре 1919 г.: "Когда Дитерихс потребовал очистить Омск и отвода армии за Иртыш, Колчак уперся, он чувствовал, что падение Омска – его падение. Приходится расстаться с Дитерихсом и выбрать нового Главнокомандующего. Это было 4 ноября. Были вызваны Сахаров, Каппель и Войцеховский. Колчак предлагал Главное командование Каппелю и Войцеховскому – оба отказались. Тогда предложение было сделано Сахарову. Тот ответил согласием:

"как старый солдат, он не мог отклонить от себя этой чаши!" Здесь же, в присутствии Каппеля и Войцеховского, Сахаров дал торжественное обещание отстоять Омск" 58.

Примечательно описание Щепихиным расследования по поводу "бесчинств чехов", изображенного в книге генерала Сахарова. "Факт, якобы происшедший на станции Оловянная (страница 235), где выбросили 3 мешка в реку Онон с трупами русских женщин – ложь. И Сахаров это должен был бы знать, так как по моему настоянию была образована смешанная комиссия для расследования – чех, каппелевец, семеновец и японец. Семеновец не явился в комиссию, а между тем весь шум подняла именно семеновская банда.

Комиссия выяснила и установила ложность поклепа на чехов… Когда я был в Верхнеудинске, то слышал точно такую же версию с русскими женщинами в мешках, но только по адресу американцев. Сахарову надо было бы сдержаться" 59.

В заключение Щепихин говорит о собственных промахах при исполнении им должности начальника штаба Западной армии в ходе весеннего наступления войск Колчака. "Когда появился со своим корпусом Каппель, нельзя было поддаваться стонам генерала Сукина (об угрожающем положении на занимаемом им участке), а назначить высадку (каппелевцев) на станции Чишма. После чего, оттянув корпуса, ударить этим резервом" 60.

<...>

Сноски.

39 Текст печатается по воспоминаниям генерала С.А. Щепихина, хранящимся в

Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ. Ф. 6605. Оп. 1. Д. 8. Лл.

50-100).

40 Там же. Л. 50 об.

41 Там же. Л. 51.

42 Там же. Л. 52.

43 Там же. Лл. 66-71.

44 Там же. Лл. 55-56.

45 Там же. Л. 58.

46 Там же. Л. 59.

47 Там же. Л. 60.

48 Там же. Л. 62.

49 Там же.

50 Там же. Л. 80.

51 Там же. Л. 86.

52 Там же. Л. 88.

53 Там же.

54 Там же. Л. 89.

55 Там же. Лл. 90-100.

56 Там же. Л. 90.

57 Там же. Лл. 91-92.

58 Там же. Л. 92.

59 Там же. Л. 94.

60 Там же. Л. 98.