Может ли в России грянуть революция ?

Может ли в России грянуть революция? Кто от нее выиграет, а кто проиграет? Что будет, когда оппозиция придет к власти? Такие разговоры ведутся повсюду и создают впечатление, что 2017 год – это новый 1917-й и повестка дня столетней давности вновь актуальна. На чем основано это ощущение? Есть ли что-то общее между нынешней ситуацией в России и событиями столетней давности, когда буйные рабочие Петрограда вместе с солдатами, которым сильно надоела война, и элитами, которым сильно надоел царь Николай, устроили революцию? Многим хочется найти мистическую связь, однако анализ фактов, скорее, настраивает на мысль, что ничего такого у нас не случится.

Дело в том, что в единое понятие «революция» мы часто объединяем совершенно разные явления, а потом удивляемся, почему представления о революционности текущей ситуации не срабатывают. Если же попытаться четко классифицировать различные революции, то обнаружится, что по разным причинам ничего революционного в нашей сегодняшней действительности нет.

Так называемые «великие революции», радикальным образом менявшие жизнь миллионов людей, часто происходили в ситуации, когда уровень жизни широких масс населения сильно снижался. Прямо по Ленину: низы не хотят жить по-старому, верхи не могут по-старому управлять, и тяготы обостряются выше обычного. Именно такой была наша февральская революция 1917 г. В целом Россия до начала Первой мировой неплохо развивалась, однако трудности военного времени резко обострили противоречия, накапливавшиеся в эпоху модернизации, и гнев разных групп населения выразился в свержении монархии.

Похожим образом развивалось дело в двух проигравших Первую мировую странах – Германии и Австро-Венгрии. Жизнь там из-за многочисленных военных лишений стала сильно хуже, а авторитет власти, удерживавший какое-то время народ от протеста, упал по причине поражения. Трудности, как выяснилось, народ терпел зря. Гордость за державу перестала сглаживать нехватку нормальных продуктов и горечь из-за понесенных жертв.

Даже Великая французская революция 1789 г. имела сходные причины, хотя войны тогда не было. Экономические трудности резко обострились в связи с неурожаем и конкуренцией английских товаров, вытеснявших отечественного производителя с рынка. А потом еще из-за инфляции, вызванной денежной эмиссией и неспособностью властей заткнуть зияющие бюджетные дыры.

В сегодняшней России такого рода проблем нет. От популярных пару лет назад представлений, будто санкции наряду с низкими ценами на нефть разрушат нашу экономику пора отказаться. Кризис мы пережили, вошли в состоянии стагнации, и будем теперь долго вяло загнивать. Ничего хорошего в плане развития не предвидится, но и катастроф, сопоставимых с теми, что порождали когда-то великие революции, ожидать не следует. Разве что власти наделают глупостей – ввяжутся в большую войну или устроят гиперинфляцию, – но это пока маловероятно. Поэтому у нас немного людей настолько обездоленных, что они готовы, рискуя жизнью или благосостоянием, пойти против вооруженных стражей режима. А в столице, где, собственно, революции обычно и происходят, таких обездоленных совсем мало.

Второй тип революций – бархатные. Самый яркий пример – преобразования 1989 г. в странах Центральной и Восточной Европы: Польше, Чехословакии, Венгрии, Болгарии, ГДР. Там коммунистическая власть рухнула мирно, без крови. И режим постепенно трансформировался в сторону демократии и рынка. Памятуя об этой истории, у нас часто говорят, что если на улицы выйдут миллионы мирно настроенных, сытых, благополучных граждан, то рухнет авторитарный режим. Неспособен он будет сопротивляться давлению широких народных масс.

Эти представления явно опровергнуты опытом массовых мирных протестов зимы 2011-2012 гг. Власть их спокойно перетерпела. Проигнорировала. И протесты сами сошли на нет. Люди устали без толку выходить на улицы и произносить одни и те же лозунги, не обнаруживая никакого эффекта своих действий. А эффекта не было потому, что организаторы протестов предложили народу тактику, эффективную лишь в тех политических системах, где власть по какой-то причине не может игнорировать даже мирные протестные акции.

Бархатные революции 1989 г. привели к успеху, поскольку элиты сами были настроены на серьезные перемены. Все хотели рынка вместо административной хозяйственной системы. Все хотели европейского выбора вместо подчинения «старшему брату» с Востока. А европейский выбор без демократизации был невозможен. Запад не взял бы к себе в «европейский дом» авторитарного партнера. Поэтому за старые порядки цеплялась лишь узкая группа властных лиц, фактически потерявших власть, как только Михаил Горбачев отказался защищать их советскими танками от их же собственного народа. В итоге демократизация стала по сути дела требованием даже не миллионов людей с улицы, а всех тех, кто уже находился в коридорах власти.

В известном смысле похожим образом демократизировались Южная Корея и некоторые страны Латинской Америки. Массовые протесты населения нельзя было проигнорировать, и нельзя было подавить, поскольку на демократизации настаивали США. А влияние этой страны на быстро развивающиеся экономики третьего мира огромно. Не приведи бог попасть под санкции, особенно если ты строишь экспорториентированную экономику. Потеряешь огромный рынок сбыта, доступ к кредитам и к капиталам. Потеряешь значительную часть бизнеса. Это ухудшит экономическое положение, и тогда властям трудно будет выживать уже не из-за мирных протестов, а из-за взрыва возмущения озлобленных масс.

Но нынешняя Россия спокойно пережила санкции. Они не были столь жесткими, чтобы всерьез подорвать российскую экономику. Более того, Кремль лишь усилил конфронтацию с Америкой и получил с этого дополнительные дивиденды. В общем, бархатная революция нам никак не светит. У Кремля нет тех мотивов поведения, которые обеспечивали мягкую демократизацию в иных странах.

Третий вариант революции – это «майдан». В этом сценарии массовый настрой на бархатную революцию упирается в то, что общество на самом деле сильно расколото. Железа в нем много, а бархата маловато. С одной стороны, раскол при слабости центральной власти способствует эффективной подготовке революции и быстрой самоорганизации протестующей части народа (Украина – яркий пример). С другой – если власть в силу своей слабости даст майдану победить, велика вероятность перерастания революции в гражданскую войну или, по крайней мере, в серьезный конфликт между регионами, классами, религиозными конфессиями.

Подобная перспектива, если ее заранее удается осознать, способствует консолидации элит и предотвращению революции. Сегодня в России власть достаточно тверда для того, чтобы не допустить протестной самоорганизации общества. «Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков». Если же буйные вдруг откуда-то появляются, их отлавливают и маргинализируют. Либо выдавливая за границу, либо отправляя в места не столь отделанные, либо держа под домашним арестом. Причем элиты в целом, скорее, поддерживают подобный подход, чем критикуют. Возможный развал страны в результате массовых конфликтов беспокоит элиты больше, чем нехватка свобод и торможение развития.

Рассмотрим, наконец, четвертый вариант революционного движения – арабскую весну. Ее успех во многом был связан с тем, что «весна» представляла собой сильно идеологизированное движение. Восставшие массы не просто сомневались в необходимости существования старого режима. Они ясно видели альтернативу. Они энергично стремились к достижению идеала. Их мозги были возбуждены эффективной религиозной пропагандой. Восставшие против авторитарных режимов мусульмане готовы были жертвовать собой или, по крайней мере, своим плохоньким благосостоянием ради будущего всеобщего счастья.

Революции, совершаемые глубоко верующими людьми, сильно отличаются от революций, совершаемых гражданами общества потребления. Верующие люди готовы рисковать собой, причем не только в той ситуации, когда быстро нарастают экономические трудности, как во времена великих революций. Они рискуют собой даже при сравнительно нормальном положении. А потребители XXI века вообще не стремятся к риску. Они просто желают жить лучше. И ради лучшей жизни хотели бы по возможности власть переменить. Но если при перемене власти существует значительный риск ухудшения своего положения, они на массовые протесты не пойдут. Ведь такого рода протест будет противоречить той главной цели (росту благосостояния), к которой они стремятся.

Россия сегодня, бесспорно, является обществом потребления. И как бы скептически ни высказывались разные комментаторы о том, что наш темный народ предпочитает восточную деспотию демократии, в одном все серьезные аналитики сходятся. По своему стремлению к западным материальным благам мы являемся вполне стандартными потребителями.

С одной стороны, мы – не религиозные фанатики, хоть и любим называть себя православными. С другой, мы – не фанаты европейского выбора, хоть внешне выглядим, как европейцы, не носим ни чалмы, ни хиджаба. Мы хотим мирной благоустроенной жизни. Мы максимизируем выгоды текущего положения. И при стремлении к лучшей жизни отказываемся от серьезного риска. Мало кто нынче готов променять уютную квартиру на сырую тюремную камеру, личный автомобиль – на автозак, и ужин в уютном кафе – на баланду заключенного.

В общем, революция нынче маловероятна. Но, как ни странно, разговоры о ней поддерживаются разными людьми, что формирует порой представление, будто страна бурлит. Люди, недовольные режимом, говорят о революции, выдавая желаемое за действительное, т.е. рисуют утопическую картину, не обращая внимания на реалии. А люди, работающие на режим, говорят об опасности революции, поскольку этим хорошо зарабатывают, получая финансирование на расширение штатов силовых органов и на создание всяких «антимайданов».

Иррациональные представления одних сходятся с весьма рациональными представлениями других, и вот уже перед нами встают страшные призраки 1917 г. Но то, что тогда было реальностью, сегодня – не более чем игра воображения.

Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге