Этот вопрос про ад, как ни странно, возник у меня в голове в мои 11 лет, и я его задал преподавателю богословия на уроке в воскресной школе. Я спросил: если Бог добр, почему он не может сделать так, чтобы после смерти вообще все попадали в рай? А наш преподаватель отец Михаил ответил мне так: а вот представь себя на месте христианского мученика, которого заживо рвут львы на арене Колизея — понравилось бы ему на том свете встретить в раю своих палачей? Счёл бы он это справедливым?
Ответ меня тогда полностью не удовлетворил. Разве христианство — это не про всепрощение? Если ты искренне желаешь кому-то адских мук — что ты за христианин? Но на это ответ был такой: конечно, христианин не желает никому адских мук. Но он желает, чтобы его палачи ещё в земной жизни покаялись, осознали и тоже пришли к истинной вере. Из этого я сделал такой вывод: да, душа-то, положим, бессмертна, но, выходит, изменить что-то в своей судьбе ты можешь только до тех пор, пока у тебя есть какое-никакое биологическое тело. А потом — всё, только сиди и получай вечное воздаяние за свою временную жизнь. То есть смерть-то, как таковая, всё-таки абсолютна даже и у христиан.
Будучи подростком постарше, я много думал над известной фразой Вольтера «Если бы Бога не было, его бы надо было придумать». В переводе на циничный язык политики — религия есть в первую очередь способ управления общественной моралью; а какой там миф лежит в основе культа — дело глубоко вторичное и, так сказать, техническое: в какой глупые массы быстрей поверят, такой пусть и будет. В этом смысле, если ад — удобная пугалка, чтобы люди не нарушали заповеди, то, конечно, его существование является благом. «Является ли злом существование ФСИН?»
Да, такой подход превращает Господа Бога в третьеразрядного чиновника по правовому воспитанию в абсолютистской Администрации, хоть на зарплату сажай и звание присваивай; но ведь именно этого и добивались европейские монархи, когда ломали об коленку церковь, подминая её под государство. И наоборот, парадоксальным образом, именно отпетые антиклерикалы типа Ленина, провозгласившие отделение Церкви от государства, дали возможность снова ставить вопрос о вере как о личном свободном выборе человека, а не как о гражданской повинности.
В этом смысле — как надо понимать, что государственный Институт Философии на деньги налогоплательщиков изучает вопрос, который по идее должен был бы изучаться и обсуждаться где-нибудь в Духовной Академии в Троице-Сергиевой Лавре? Только одно: декрет Ленина больше не действует; мы снова живём в XVIII веке, и государство нам сообщает, что Господа Бога снова приняли на должность в Кремль и прописали ему функционал в Конституции. А что делать, должен же кто-то традиционные ценности блюсти; ну вот есть же проверенные опытные специалисты. Удивительнее всего то, что люди, считающие себя христианами, не чуют здесь подвоха и изо всех сил защищают именно это положение вещей.
Конфликт вокруг ИФРАНа — важное, хоть и отчасти случайное, событие ушедшего года. У него есть долгосрочные последствия. Главное из них — философия на какое-то время вдруг снова стала предметом общественного интереса. В каком-то смысле, подлинный Институт Философии — не та официальная контора, где люди воюют за должности, а «институт» в смысле институциональной теории, как социокультурный механизм, в ряду с институтом государства, институтом брака или институтом собственности — получил у нас шанс на возникновение.
Оценил 1 человек
1 кармы