Я убит в Белом доме.

Я убит в Белом доме

кто заменит меня?

Я убит подо Ржевом...

Александр Твардовский

Я убит в «Белом доме».

Я стоял до конца.

Я надеюсь, как должно

Вы отпели бойца?

Дни летят, как шальные,

То шурша, то звеня,

Но прошу вас, родные,

Не забудьте меня.

Ведь со мной были рядом

Весь народ, вся страна

В этом доме проклятом

На восьмом у окна.

Был он белым по праву,

Но, став чёрным тогда,

Он пребудет Кровавым

С той поры навсегда.

Я вначале был ранен,

А полпятого дня

Два омоновца пьяных

Пристрелили меня.

Я не стал признаваться,

Видя злость их и пыл,

В том, что мне восемнадцать,

Я ещё не любил.

Ведь они не щадили

И моложе, чем я.

Ныне все мы в могиле -

Нас большая семья.

В стенах Чёрного дома

Пламя жрало меня.

Всё там, словно солома,

Гибло в смерче огня.

Что вдали и что близко -

Всё огонь поглотил.

Там была и расписка,

Что я гроб оплатил.

Полный боли и гнева,

Пал я с мыслью о том,

Что вот так подо Ржевом

Дед мой в сорок втором.

Правда, больше он пожил

И сгубил его враг,

А меня уничтожил

Свой подлец и дурак.

Я сгорел в этом доме

На восьмом этаже.

Ничего больше, кроме

Тени в вашей душе.

Хоть частичку России

Заслонил я собой,

Но узнать был не в силе,

Чем закончился бой.

Если вы отступили,

Если бросили флаг,-

Как мне

даже в могиле,

Даже мёртвому –

как?

Как

хотя бы немного

Обрести мне покой?

Как

предстать перед Богом

В сердце с болью такой?

Если даже мне в душу

Его речи вошли:

- Против танков и пушек

Что вы, сын мой, могли?

Но отдал не напрасно

Жизнь до времени

Есть на Знамени Красном

Ныне кровь и моя.

Громких слов тут не надо,

Но – всегда вас табун -

Что ж не видел вас рядом,

Патриоты трибун?

А вот справа и слева

Ощущал всем нутром

Тех, кто пал подо Ржевом

В страшном сорок втором.

Наш союз не разрушат,

Мы – единый отряд.

Наши скорбные души

Над Россией парят.

Это левым и правым

Надо крепко бы знать,

Когда в доме Кровавом

Соберутся опять.

А убийц не укроет

Ни закон, ни броня...

Я убит в этом доме...

Кто заменит меня?

Чтоб по слову поэта

За народную власть,

Если сужено это,

Шагом дальше упасть.

Но на радость Отчизне

И на горе врагу

Я желаю вам жизни.

Это всё, что могу.

Декабрь 1993

Танец на крови

Через три дня после расстрела Дома советов в Большом театре состоялся праздничный спектакль. На нём присутствовали Б.Ельцин,В.Черномырдин, П.Грачёв, В.Ерин и другие организаторы расстрела.

Я не могу забыть доныне

Рассказ, известный мне давно:

Как немцы в радиокабине

Блаженно слушали Гуно.

О, «Фауст»! Широко, свободно

Через динамик льётся он.

И шепчут фрицы: «Превосходно!..»

И взгляд их влагой замутнён.

Как в небесах витали немцы,

Восторг в душе у них горел…

А за стеной – в крови Освенцим.

Глушили музыкой расстрел…

С тех пор прошло всего полвека.

И вот опять. Но в этот раз –

Всё гласно! Всё для человека!

Всё для ушей его и глаз!

Иные дни – иные песни.

Освенцим, и какой притом,

Теперь устроили на Пресне –

Расстреливали «Белый дом»…

А вскоре, расфуфырясь модно,

Все упыри сползлись в Большой.

И вновь шептали: «Превосходно!..»

И ликовали всей душой.

Но не Гуно такие чувства

В них разбудил сегодня, нет.

Убийц любимое искусство

Теперь не опера - балет.

Для похорон Страны Советской,

Державы света и любви,

Избрали бенефис Плисецкой,

И стал он «Танцем на крови».

Октябрь 1993

Возмездие

Письмо генерал-майору Борису Полякову, командиру 4-й гвардейской Кантемировской танковой дивизии, отличившейся 4 октября 1993 года при артобстреле Дома советов.

Как живётся вам, герр генерал Поляков,

В вашей тёплой с охраной у входа квартире?

Как жена? Как детишки? Достаток каков?

Что тревожит, что радует вас в этом мире?

Вы довольны ли мздою, отваленной вам,

Из народной казны за народные жизни?

Или надо ещё поднатужиться нам –

Всей слезами и кровью залитой отчизне?

А довольны ли ими полученной мздой

Сослуживцы, что били по «Белому дому»? –

Офицеры Ермолин, Брулевич, Рудой.

Или надо накинуть, допустим, Рудому?

А повышен ли в звании Серебряков?

Неужели всё те же погоны майора?

А напарник-убийца кретин Петраков?

Ну, а вся остальная кровавая свора?

А Евневич, Таманской гвардейской комдив,

Навещает ли вас, боевого собрата?

Не судачите ль с ним, по стакану хватив,

Что всё ближе тот день, когда грянет расплата?

Говорят, что запил капитан Башмаков,

Будто спятил от страха полковник Баканов.

Или это лишь выдумки для простаков,

Тщетно ищущих совесть в душе истуканов?

Ну, а сладко ли вам, боевой генерал,

С боевою подругой в двуспальной постели?

Иль мешает вам голос, который орал:

- В плен не брать! Даже если б они захотели!

Или видится вам, лишь глаза призакрыл,

С выражением смертного страха и боли

Девятнадцатилетний студентик Кирилл

И шестнадцатилетняя школьница Оля?

Вы не стары сейчас, вы пока что нужны,

Но настанет пора и отправят в отставку,

И захочется вам позабыть свои сны,

Тихо выйти во двор и присесть там на лавку.

А потом захотите и к тем старикам,

Что «козла» во дворе забивают часами.

Это отдых уму и усталым глазам,

По которому вы столковались и сами.

Подойдёте, приветливо вскинете бровь,

О желании сблизиться скажете взглядом,

Но на ваших руках вдруг увидят все кровь,

И никто не захочет сидеть с вами рядом.

Хоть никто вам при этом не бросит в глаза

Возмущенного, резкого, гневного слова,

Но по лицам как будто метнётся гроза

И поспешно оставят вас, будто чумного.

Вы возмездье страны заслужили давно.

Вам Иуда и Власов – достойная пара.

Но когда старика не берут в домино,

Это, может быть, самая страшная кара.

Хоть в глаза вас никто до сих пор не корил,

Но какая у вас проклятущая доля!

Вот стемнеет, и снова – студентик Кирилл

И шестнадцатилетняя школьница Оля…

Вот и всё, что хотел вам сказать, генерал,

Это ныло во мне, словно старая рана.

Ты гвардейской дивизии славу продал.

Получи на прощанье плевок ветерана.

19 января 1994

Агасфер

Настанет день и встретятся они –

Два командира легендарной части.

Один им стал в суровый час войны,

Другой теперь, при этой подлой власти.

Один – бесстрашный Родины слуга,

Не зря отмечен был Звездой Героя.

Другой – питомец нынешнего строя,

Ему своя лишь шкура дорога.

Полубояров – имя одного.

Уж десять лет, как он лежит в могиле.

Другой в цветущем возрасте и силе.

Не приведи Господь вам знать его.

Ведь это он, за ельцинскую мзду

К восторгу окуджав, дельцов и банков

Наш Дом Советов расстрелял из танков,

За что ответит грозному суду.

А эти танки – внуки танков тех,

Что в жаркий бой водил Полубояров,

Враги бежали от его ударов,

Ему везде сопутствовал успех.

Досель об этом помнит Халхин-Гол,

И Дрезден, и площади Берлина.

Против его стремительного клина

Противник беззащитен был и гол…

И вот их встреча. Это где ж? Да там,

Откуда никому уж нет возврата,

Когда придёт, пусть неизвестна дата,

Туда второй за первым по пятам.

И первый скажет: - Я из туляков.

Я кантемировец. А ты кто и откуда?

- А я,- второй ответит,- Поляков…

- Ах, Поляков!.. Тот ельцинский Иуда!

- Ведь это ты дивизию мою

Завел в трясину вечного позора!

Защитник Ельцина, предателя и вора,

Танкист, не бывший в танковом бою…

Услышит эти речи сам Господь

И всем нам для науки и примера

Вернёт убийце душу, кровь и плоть

И в гневе даст бессмертье Агасфера.

И побредёт сей новый Вечный Жид

Под град плевков, насмешек и ударов…

А Павел Павлович Полубояров

В могиле честной, как святой, лежит.

Март-апрель 1994

Владимир Бушин