Два раза меня чуть не приговорили к расстрелу свои же. Перед боевым выходом мне ставится задача. Группа выходит. Невозможно пройти так, чтобы тебя никто не заметил. Часто мы просто нарывались на такие же группы. Например, в зеленке ребята на отдыхе стоят. Иногда их невозможно обойти. Когда силы складывались в нашу пользу, то я принимал решение на атаку, и мы уничтожали эти подразделения. В бою всех убить невозможно. Допустим, группа на тот момент свою задачу еще не выполнила. До пункта назначения осталось, положим, метров 30—40. Что делать с пленными? У меня решение было одно(молчание)... Для меня выполнение задачи — приоритет.
К моему подразделению в разное время придавались люди из других подразделений, например, корректировщик артиллерийского огня или бронебойные группы и так далее. Состав этих групп мной не контролировался. Выдавались для усиления. Они выполняли часть своей задачи, мы — часть своей. Видимо, от них дунул ветер в штаб, то бишь рассказали, как я поступаю с пленными.
Для меня они не пленные, для меня они — враги. Понимаешь… Вот летит самолет, отбомбился по городу. Через 15 минут по рации кричат: «Сбили! Взяли!» Отбомбился он по жителям. Его оставлять в живых? Или на выходе засекли развернутый артиллерийский дивизион. Фактор неожиданности за нами. Они на чистом месте. Что делать? Уничтожили. Всех добили. Без разбору. Да, это были срочники. А они когда стреляют по мирным жителям… или по нам? Пусть они молодые пацаны по 18—20 лет. Но они должны понимать, что это палка о двух концах. Сегодня он стрельнул, а завтра мы вышли в тыл и перестреляли их, как куропаток.
Мы вернулись с боевого, через два дня меня вызвали в штаб и посадили под замок. Кто-то там обо мне донес, со зла или нет — я уже не разбирался. Их право. Мои ребята пришли и вынули меня. Попытались как-то договориться с руководством. Может быть, на криках или на мате договорились, но никто ни в кого, конечно, не стрелял. Да и те, кто меня арестовал, они же понимали. А как по-другому? Ну отпущу я этих четырех-пятерых человек. Я не успею отойти — меня накроют. Мне мои люди дороже всего. А эти решения, которые я принимал, пусть на мне и останутся…
Все пленные говорят, что ничего не знают, все говорят, что они не стреляли. Ну, как обычно. Господи, бред сивой кобылы. Я еду на войну и почему-то знаю, что меня ждет. А там такие же взрослые дядьки по 40—45 лет. Лепят какого-то горбатого. Подходишь к нему, берешь за грудки, приподымаешь, смотришь ему в глаза и говоришь: «Ты не знал?!» Я знаю, как варится борщ: нужно курице голову свернуть.
Но были примеры и достойного поведения. Это один из трех пленных, кого я просто отпустил. Двоих отпустил по личным мотивам, а третий… Он был из батальона «Айдар». Ему 47 лет. Кавалер ордена Красной Звезды. Все-таки на звездочку навоевал в свое время. Просто так тогда их не раздавали. Это была дань уважения тому, что он раньше сделал, а не тому, что делает сейчас. Вел себя он достойно. Сразу сказал, что понимает, что с ним будет, и попросил телефон, чтобы позвонить. Как человеку я ему многое высказал и доходчиво объяснил, где он не прав. Я его даже ударил. И отпустил. Надеюсь, он ушел домой.
Я общался с нашими парнями, которых обменивали еще до прекращения огня. Ребята вернулись. Ну, еще бы недельку, может быть, и не вернулись бы. Говорят, что украинцы многих увозили. Потом машины возвращались пустыми, а те, кто увозил, перезаряжали свое оружие, то есть добавляли патрон в магазин. Где-то они его потратили? А если вернулись без пленных, то где? Это война, она очень отличается от того, как ее показывают. Пленных не брал не только я, и пленных расстреливали не только украинцы. Что бы кто ни говорил, есть только один закон войны — выжить.
Оценили 28 человек
38 кармы