Дорогие друзья! Обозначенная тема была выбрана мной не случайно. Русский народ сегодня в очередной раз стоит перед выбором своего исторического пути. Что мы видим? В течение двадцати пяти лет, СМИ, представители т.н. интеллигенции, западные политики говорят нам, что есть некий мейнстрим развития человечества – западный путь, путь рынка, путь либерализма. Он есть единственно верный вектор, а иные – не правильные. Эту же ложную альтернативу нам пытаются навязывать сегодня, игнорируя, например, опыт стран Востока.
Советский строй на основе этой ложной альтернативы подпадал в категорию «не правильных», и говорилось о некоем «советском эксперименте». Мол, на самом деле, ничто социалистическое нашему народу не близко. На самом деле пришли злые большевики, которые подняли на щит химеру, громкие лозунги, под прикрытием которых они банально рвались к власти. А все эти ваши «колхозы», «пионерии», и «заводырабочим!» глубоко чужды не только русской цивилизации, но и человеческой природе в целом. А на самом деле – человек эгоистичен, склонен к стремлению к личному благу, обогащению, предпринимательству. К индивидуализму.
Однако, если мы обратимся к русской культуре, то увидим, что самопожертвование, отречение от себя ради ближнего, красной нитью проходит через всю нашу историю от былин об Илье Муромце до горьковского Данко или толстовского Каратаева.
Что такое русская крестьянская община, которую так стремились поломать западники, которая по их мнению, мешала развитию России? Коллективная форма хозяйства. И предтеча колхоза. И советский строй – это не «эксперимент». Многие выдающиеся философы, например, такие крупные фигуры как Н.А. Бердяев, которого трудно упрекнуть в любви к коммунистам, утверждали (не без досады), что коллективизм, воплощенный в Советском проекте, органически был принят нашим народом . Коллективисткое, альтруистическое начало, знаменитая русская щедрость и размах души – невероятным образом пропитывают русский характер.
И мы можем найти еще сотни примеров того, что индивидуализм и тяга к деньгам, к роскоши, были глубоко чужды природе русского народа. Это закреплено даже в нашем языке – «На трудах праведных не построишь хором каменных!», гласит народная поговорка. Замечу, что слово «праведный» имеет глубоко религиозное значение.
На одном из прошлых клубов встал вопрос: что вы понимаете под коллективизмом и индивидуализмом. Поэтому покуда я уже не раз упомянул эти слова, нужно дать определение. На мой взгляд, оно тут уместно только одно. Коллективизм – это осознание приоритетности общественных интересов над личными, и следование этому осознанию как принципу в случае возникновения ситуации выбора. Индивидуализм, соответственно – нечто противоположное. Речь именно о приоритете, потому что, человек обладает двойственной природой. Он не является в полной мере коллективистом или индивидуалистом.
Итак, история России, ее культура, являют нам чудесные примеры коллективистского характера русского человека. В то же время в основе русской культуры лежит культура православная, христианская. Однако, в основе культуры Западной, возразят мне, также лежит христианство. Встает резонный вопрос: каким же образом выходит так, что русскому человеку и западному человеку исторически свойственен совсем разный подход в вопросах экономики, хозяйства ведения дел, подходу к собственности вообще? Почему тяга к наживе, индивидуализм, рациональный экономический подход в жизни близки западному человеку и с трудом принимаются русским?
Попробуем разобраться.
Имущественный вопрос всегда был краеугольным в христианстве. Причем надо понимать, что когда мы говорим об имущественном, экономическом дискурсе внутри христианства, то речь идет не о принципах производства, продажи и т.п. Речь идет о вопросах морального характера. Допустимо ли богатеть, когда вокруг бедность и несчастье? Изначально для христиан был характерен именно коллективистский характер бытия. Они жили общинами, вместе совершали молитвы, устраивали коллективный быт и обладали общим имуществом.
Выдающийся богослов и архиепископ константинопольский Иоанн Злаотуст свидетельствует: «И никто ничего из имения своего не называл своим. Не так было тогда как бывает ныне. Ныне подает бедным имеющий собственность. А тогда было не так. Но, отказавшись от обладания собственным богатством, положив его пред всеми и смешав с общим, так же незаметны были те, которые прежде были богатыми. Так что если какая-то может рождается гордость, от презрения богатства, то она была совершенно уничтожена, так как во всём у них было равенство, и все богатства были смешаны вместе. Смотри, какой тотчас успех: не в молитвах только общение, и не в учении, но и в жизни. Это было ангельское общество, потому, что они ничего не называли своим».
То есть на раннем этапе христианам было свойственно коллективное хозяйство и коллективный быт. Более того, у них было общее имущество. И Златоуст называет такое бытие «ангельским». В устах крупнейшего богослова – это сильное выражение, наделение такого образа жизни высшей характеристикой.
Однако уже Злаотуст с сожалением отмечает, что «Не так было тогда как бывает ныне». Что он имеет в виду? В какой-то момент в христианстве начались дискуссии по имущественному вопросу. Это было связано с разным толкованием священных текстов. Наиболее показательный пример тут – притча о богатом юноше. Которую я процитирую:
И вот, некто, подойдя, сказал Ему : Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?
Он же сказал ему: что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди.
Говорит Ему: какие? Иисус же сказал: не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй;
Почитай отца и мать; и: люби ближнего твоего как самого себя
Юноша говорит Ему: все это сохранил я от юности моей: чего еще недостает мне?
Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, и следуй за Мною.
Услышав слово сие, юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имение.
Иисус же сказал ученикам своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное;
И еще говорю вам, удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие.
Притчу эту я выделил не случайно. Притча наглядно иллюстрирует позицию Христа: «удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие».
Проще говоря, христианство, по крайней мере, в устах его основателя, Христа, не терпит стяжательства, богатства. Богатый не может войти в царство Божие. Встает вопрос: что же это, он должен быть беден? Нищ? И вот тут-то и начинается просто для разночтений.
Если мы внимательно вчитаемся в текст притчи. Иисус призывает юношу отказаться от имущества, раздав его бедным, и юноша отходит от него опечаленный, «потому что у него было большое имение». Порок юноши, который, скорее всего, получил богатство не своим трудом, был в так называемом сребролюбии – то есть в любви к деньгам. Он опечалился, что придется раздать их нищим. А значит, любовь к деньгам была в нем сильнее любви к ближнему, которой он так похвалялся, сказав, Христу, что соблюдает эту заповедь (т.е. еще и обманывает своего учителя). То есть тяга к деньгам, индивидуализм, накопительство – не приветствуются. Напротив, в основе лежит альтруизм, любовь к ближнему, то бишь коллективизм.
Однако при этом, многие богословы, например, Климент Александрийский, обращали внимание на одну оговорку: «Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим».
Климент говорил, что, мол, это для совершенства, т.е. для абсолютной святости юноше нужно было отказаться от имущества. А значит, для того, чтобы просто быть праведником и заслужить вечную жизнь, это не нужно. Ведь Иисус прямо на вопрос о вечной жизни, просто перечисляет юноше заповеди.
Я привел этот эпизод для того, чтобы было понимание того, что уже в раннем христианстве начались дискуссии по имущественному вопросу, и уже к моменту, когда жил Златоуст было «не так как прежде».
В дальнейшем вышло так, что господствующей точкой зрения стала именно климентистская позиция, о том, что в богатстве самом по себе нет ничего дурного, дурное же есть только в тяге к богатству – в сребролюбии. Однако обвинить церковных иерархов в том, что они просто поддались корысти – приходится с трудом. Конечно, в церковь, которая не была изолирована от общества, попадали всякие люди. Однако видится, что причина более объективна. Дело в том, что с течением времени христианство перестало быть катакомбной сектой. Оно множило свои ряды, и в итоге превратилось в религию. Само по себе преобразование общины бродяг (пусть даже и большой), в общественный институт требовало наличия какой-то, как теперь сказали бы, материальной базы. Где принимать паству? Где совершать молитву? Где хранить священные книги, знания предков? Как, в конце концов хранить это самое «общее имущество»? Кроме того, при общинах появлялось производство, дома призрения, госпитали, библиотеки, скриптории etc. На всю эту обширную просветительскую, благотворительную деятельность нужны были деньги. В конце-концов, чтобы благо-творить, нужно обзавестись этим самым благом.
Второй аспект заключается в том, что любая церковь испытывает со стороны власти постоянные попытки контролировать ее деятельность, влияя на души подданных. А имущественная независимость позволяет вести себя более свободно и относительно светской власти.
В этой связи постоянные нападки либеральных СМИ на священство по поводу церковной роскоши, возможно, в какой-то части справедливы, однако двусмысленны. Получается, что либералы отказывают церкви, как институту (в который вполне может быть вхож грех), в священном для либералов, принципе собственности, который по мнению этих самых либералов – есть залог свободы и независимости! Можно бизнесу, НКО, частным гражданам. А церкви – нельзя. Обвинять храм в золотом убранстве – это все равно, что обвинить приемную в каком-нибудь государственном учреждении, что там стены не облупленные и дверь не скрипит!
Однако, на этом метаморфозы имущественного дискурса внутри христианства не закончились. Второй такой своеобразной сменой вех стал период позднего средневековья и реформации. Характерно, что все события, о которых речь пойдет далее, касаются только Западного христианства, а не Восточного. Что во многом обусловило то, что православное мироощущение оказалось ближе к исконно-христианскому, святоотеческому учению. В то время как западные страны, в первую очередь, протестантские (Англия, Голландия, частично Германия а также регион Фино-Скандии) серьезно отошли от изначально христианской концепции по экономическим вопросам. Именно Реформация, в конечном итоге, коренным образом определила менталитет западного христианина и развела его с русским.
Вплоть до 13-го века католическая ветвь христианской церкви стояла на коллективистских и даже аскетических позициях. Мы это находим как в сочинениях отцов церкви, например, Блаженного Августина (354-430), папы Григория I Двоеслова (годы папства 590-604), уставах орденов (цистерианцев, францисканцев, доминиканцев) и даже в установлениях Соборов (например, Латеранского католического собора 1059 года).
Интересна позиция, например, видного аскета Франциска Ассизского (1182-1226), основателя францисканского ордена: «Это было бы воровство, если бы мы не отдали кафтан более нуждающимся. Ведь мы получили его временно, до встречи с еще более бедным».
Однако уже в 13-м веке происходит интересный поворот, связан он с именем известнейшего богослова Фомы Аквинского (1225-1274). Свои воззрения он изложил в произведении «Сумма теологии». «Я отвечаю, что два качества свойственны человеку в отношении внешних вещей. Одно из них - власть их добывать и распределять. И в этом отношении человеку позволительно владение собственностью… Другое же свойство человека в отношении внешних вещей состоит в их использовании. Человеку позволительно владеть благами на правах собственности. Это даже необходимо для человеческой жизни по трем причинам. Во-первых, каждый человек больше заботится о том, что является его собственностью, чем о том, что принадлежит всем или многим (ничего не напоминает? - прим. R.); действительно, в этом случае каждый избегает усилий и предоставляет другим заботу об общем благе. Во-вторых, в управлении благами больше порядка, когда забота о каждой вещи доверена одному человеку, тогда как был бы полный беспорядок, если бы все занимались всем. В-третьих, мир между людьми лучше гарантируется, если каждый довольствуется тем, что имеет; действительно, мы констатируем частые ссоры между теми, кто владеет вещью сообща и нераздельно». – оставляя в стороне спорность тезисов Фомы о причинах ссор, идем далее.
Эта позиция была подхвачена и более поздними католическими философами. Антонин, епископ Флорентийский (15 в.) пишет: «Простой ссудный процент во всяком виде запрещен; прибыль на капитал во всяком виде дозволена, вытекает ли она из торговых дел или из ссудного "закладного" предприятия, или она извлекается из транспортного предприятия, или путем участия в предприятии».
При этом Антонин прямо лукавит, разделяя понятия "участия в предприятии" и "простого ссудного процента", поскольку хотя по существу это и разные категории, с т.з. экономики и то и другое есть "нетрудовое" получение прибыли. По существу кредитор точно так же "участвует" в предприятии должника, только берет не долю прибыли а процент от займа.
Изменения дискурса налицо.
Реформация церкви, происшедшая в 16-м веке освободила часть мирян от морального диктата со стороны Римской церкви. Протестантизм сразу же вознес на щит личную ответственность человека перед богом за праведность или грешность его жизни. Немаловажным будет сказать, что то, с какой скоростью по Европе распространились протестантские (в том числе имущественные) идеи, говорит в пользу поздней теории социолога В. Парето (см. книгу «Трансформация демократии») о том, что некоторые идеологии получают оформление много позже того момента, когда они уже оформлены в обществе. К моменту реформации католицизм, по крайней мере в части имущественного дискурса, уже был «готов», как мы только что убедились.
Наиболее крупным исследователем развития капиталистического начала в протестантизме является немецкий социолог Макс Вебер (1864-1920). Так вот, Вебер прямо утверждает, что современная ему капиталистическая этика, т.е. тот самый бизнес, напрямую вытекает из протестантизма.
В протестантизме отрицалась возможность спастись через благие дела – доктрина Sola fide («только верой»), бывшая одной из краеугольных для протестантов, утверждала, что добрые или дурные дела не являются «определяющим фактором» попадет ли человек после смерти в рай или ад. Лишь искренняя вера может спасти его, и лишь Господь определит – достоин ли он Царствия Небесного. При этом другая доктрина Sola gratia («только благодатью») утверждала, что спасение человека зависит лишь от личной благодати со стороны Бога. Бог в этом плане уподоблялся суровому и капризному правителю, который миловал или карал по воле случая.
Согласитесь, что в этом есть, мягко говоря, некоторая неопределенность – жить с таким грузом на душе было невероятно тяжело для верующего человека. Его жизнь уподоблялась жизни узника, который каждый день боится оглашения ему смертного приговора. Она становилась невыносимой: обремененный многочисленными неудобствами земного бытия (XVI век – не XX: войны, смерть, болезни и голод сопровождали буквально каждое мгновение жизни простого человека), протестант еще и не мог надеяться на то, что после смерти он достигнет блаженства и вечной жизни. И как определить, благоволит ли к тебе Всевышний?
Ответ нашелся: по успехам своих дел. Ведь если Бог – источник благодати, значит, если протестант ведет праведную жизнь, Бог уже при его тварной земной жизни посылает ему удачу в земном, материальном виде земных, материальных благ. Например, в форме получения большей прибыли. Фактически, протестантизм, таким образом, снимал табу на стяжательство.
Это первый аспект. Второй аспект, тесно связанный с этим, заключается в том, что протестант в таком случае становился лично ответственен перед Богом за себя (избранность – это сугубо индивидуальная категория). Протестантизм органически переработал евангельское положение о том, что человек является не собственником, а держателем имущества. частная собственность, которой он обладал, была на самом деле «предоставлена» ему Богом во временное управление, и за праведное ее использование он отвечал перед собственником всего на свете – Богом. Вебер так пишет об этом в своем труде «Протестантская этика и дух капитализма»: «Ведь человек — лишь управляющий благами, доверенными ему милостью Божьей, он, подобно рабу в библейской притче, обязан отчитываться в каждом доверенном ему пфенниге, и если он истратит что-либо не во славу Божью, а для собственного удовольствия, то это по меньшей мере вызывает сомнение в богоугодности его поступка… Мысль об обязательстве человека по отношению к доверенному ему имуществу, которому он подчинен в качестве управителя или даже своего рода «машины для получения дохода», ложится тяжелым грузом на всю его жизнь и замораживает ее. Чем больше имущество, тем сильнее, если аскетическое жизнеощущение выдержит искус богатства, чувство ответственности за то, чтобы имущество было сохранено в неприкосновенности и увеличено неустанным трудом во славу Божью».
А что такое личная ответственность перед Богом? Это в первую очередь – личное понимание категории блага. В действительности протестанту неоткуда было почерпнуть ощущение «избран» он или нет, кроме как изнутри себя! А мерилом избранности оказывалось богатство, которое он преумножал «во славу Божию». Возникал порочный круг: он богател не ради себя, а ради Бога, а Бог, посылая ему удачу, «говорил», что протестант все делает правильно!
Именно из этой лукавой логики и развивался индивидуалистический либеральный капитализм, тот самый мейнстрим, который нам рекомендуют как «столбовую дорогу человечества».
Обратите внимание, какой произошел переворот: если Иисус учил юношу – раздай имущество, то протестантские отцы церкви учили – накопляй имущество, богатей! Очень показательно это в сравнений с позицией Франциска Ассизского. Цитирую еще раз: «Это было бы воровство, если бы мы не отдали кафтан более нуждающимся. Ведь мы получили его временно, до встречи с еще более бедным». При этом, протестант не просто ставит себя в оппозицию остальному обществу, но и более того – над остальным обществом (ведь если богатство идет в руки – это знак милости самого Бога!). Он атом, противостоящий всему миру, а ко всему прочему, еще и аду. И эта атомизация, чувство собственного превосходства, по мнению Вебера определила одновременно и самостоятельность западного человека, его тягу к самосовершенствованию, но, с другой стороны – корысть, грубость, партикуляризм, воинствующий индивидуализм.
И, разумеется, тут, помимо культивирования стяжательства, нет и не может быть никакой любви к ближнему, то есть основополагающего принципа христианства. Откуда ему быть в системе координат, где царит понятие избранности, более того, каждый сам определяет меру своей избранности! Не побоюсь этих слов, протестантизм во многом скорее антихристианское учение, нежели христианское.
Таким образом, протестантизм, лежащий в корнях современного капитализма, разошелся со святоотеческим учением по самым краеугольным вопросам, заменив любовь к ближнему любовью к себе (маскируемой под любовь к Богу), изначальный христианский коллективизм – воинствующим индивидуализмом, аскезу – тягой к накопительству и богатству.
Православное же христианство, как мы знаем, не пошло путем реформации, сохранив в себе в той или иной мере базовые христианские гуманистические ценности. Именно поэтому любые попытки вестернизации сознания у нас в России неизбежно претерпевают крах. Протестантская антихристианская идея вступает в противоречие с христианским православным культурным кодом.
Однако, коммунистическое учение наш народ при этом принял. Принял, переработал и в кратчайшие сроки создал выдающуюся сверхдержаву. И это явный признак того, какая идея ближе, созвучнее русской, а значит, христианской культуре.
Спасибо за внимание!
Доклад на дискуссионно-философском клубе "Суть Времени", прочтено 18.11.2015.
Оригинал статьи тут
Оценили 34 человека
91 кармы