Н.С. Добрый день Иосиф Виссарионович. Сегодня первое марта 1999 года. Вам эта дата ни о чем не говорит? Ровно год прошло после первой встречи с вами, первой беседы. Мы вас поздравляем с этой датой и надеемся, что вы нас тоже...
И.В.С. Здравствуйте. Здравствуйте все, здравствуйте. Я приветствую вас, я жму ваши руки. И хочу с вами продолжить собеседование. Я жду ваших вопросов.
Н.С. В конце прошлой беседы я спросил о партизанском движении в тылу врага. Вот с этого и хотелось бы начать разговор...
И.В.С. Я коротко сказал бы, что четыре года шла война и все четыре года были партизаны. Если бы не партизаны, то нам пришлось бы воевать еще дольше. Партизаны делали то, что не могла делать действующая армия. Вы знаете, что партизаны — это не только в лесах и не столько в лесах... партизаны — это и те, которые были в тылу на рабочих местах и дестабилизировали всю деятельность врага.
Н.С. То есть подпольщики? Подпольное движение?
И.В.С. Нет, не только подпольное движение. Это и саботаж, это и скрытая война на рабочих местах, когда недокручивали винтик или недоделывали гусеницу танка так, чтобы она сломалась. Вы знаете, что в оккупированных местах продолжали работать заводы. Но работали они на врага. И здесь нужна была ювелирная точность, чтобы сработала задуманная программа на разрушение. Ее-осуществляли наши люди.
Н.С. Центральный штаб партизанского движения (ЦШПД) возглавлял первый секретарь ЦК Белоруссии Пономаренко. В 1943 году ему было присвоено звание генерал-лейтенанта. Вы с ним как-то осуществляли связь, встречались лично?
И.В.С. Я знал этого человека. Я верил ему. Я знал, что это трудолюбивый и хороший организатор. Он относился к Первому Белорусскому фронту; там было свое командование, свой командующий, и он решал с ним все вопросы, которые мне некогда было решать.
Н.С. Мне показалась интересной судьба Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко. Выходец из крестьянской семьи, он в сорок лет и секретарь ЦК, и генерал-лейтенант, и начальник ЦШПБ. С 1950 по 1953 год он министр заготовок СССР, а затем министр культуры страны. Позже — посол в Непале. Такие неожиданные виражи: то министр заготовок^ то министр культуры... То есть перед нами явное проявление так называемой номенклатуры, номенклатурного работника...
И.В.С. Этот человек, куда бы его ни поставили, решал везде то, что нужно. Его бы поставили руководить Большим театром, он бы и сам стал танцором. Этому человеку можно было доверять любой пост, даже пост генерального секретаря партии большевиков. Это был человек совести, чести и достоинства. Пономаренко не был номенклатурный работник. Это был человек, который брался за самый тяжелый участок работы.
Н.С. Но что вы скажете о самом явлении номенклатуры?
И.В.С. Номенклат-работник... Что тут можно сказать? Это самое слабое звено во всем мире. Их нужно выращивать, воспитывать в специальных институтах, для того чтобы каждый человек имел открытый доступ туда, где он может сказать и показать свое большое Я. Я думаю, что будут еще институты власти и будут институты для выращивания номенклатурных, как вы сказали, категорий. Я думаю, что это будет.
Н.С. Да, и Владимир Ильич говорил об этом — об институтах управления государством. Только слово «номенклатура», конечно же, больше недееспособно, оно во многом опорочено, скомпрометировано. Эти вибрации изжили себя.
И.В.С. Это нерусское слово. Лучше говорить просто руководитель. И этот руководитель должен знать, уметь и желать работать, а не сидеть на одном месте и ничего не делать. Я думаю, что это не тот вопрос, о котором мы должны с вами говорить.
Н.С. Да, конечно. За годы войны 230 партизан и членов подполья было удостоено звания Героя Советского Союза. Из них Ковпак и Федоров — дважды Герои...
И.В.С. Это были как раз те самые номенклатурные люди, которые показали, проявили себя на высоте и сделали то, что не могли другие на их месте. Это были воспитанники школы, которые достойно несли ее знамя; школы, которая учила драться в тылу врага.
Н.С. Иосиф Виссарионович, вам тоже было присвоено звание Героя Советского Союза. Но вот, по воспоминаниям Молотова, вы эту медаль никогда не носили, и считали, что она дается за личное мужество, которое вы не проявляли, так ли это?
И.В.С. Личное мужество... Я до сих пор не считаю, что я должен носить эту Звезду. Я выполнял свою работу. И я выполнил то, что было положено выполнить руководителю центрального аппарата страны. Я еще раз хочу напомнить, что я не был президентом, я был Генеральным секретарем партийной организации и был руководителем обороны страны. За что же руководителю давать медаль Героя своей страны? Я должен и так быть героем, без медали.
Н.С. Но личного мужества у вас не отнять, согласитесь...
И.В.С. Что это такое, личное мужество? Личное мужество должно быть у каждого человека, каждый день. За это не нужно давать медали. Я не думаю, что за сегодняшнее переживание в разрушении страны нужно всем людям дать Героев.
Н.С. Действительно, каждый прожитый день требует от человека той или иной степени личного мужества. Вообще, жить на Земле в условиях третичной материи — это мужество.
И.В.С. Я о чем и говорю... что ваш день, прожитый здесь, он тоже приравнивается к геройскому дню. Хотя все ваши враги — не тайные, они явные, вам легче. Вы знаете, с кем можно бороться. Вы знаете, какими методами это можно делать. И вы знаете, что ничего ни один человек не может сделать в одиночку.
Н.С. Иосиф Виссарионович, вот это качество, наработанное на Земле, — личное мужество, — нужно ли оно потом... ну, когда человек уйдет?..
И.В.С. Вы меня возвращаете туда, откуда ничего не видно. Я могу сказать сейчас все. Но сказать все — это ничего не сказать.
Н.С. Мудрено, однако. Я ничего не понял.
И.В.С. А что здесь понимать? Вы меня спрашиваете о том, что могу ли я сказать, что сегодняшний день человека очистит его последующие воплощения и даст ему конфетку в карман, — да? Я вам скажу, что я не знаю. Достоин ли человек, который живет сейчас, сию минуту... в будущем, когда он воплотится, конфетки в кармане? Я скажу, что нет.
Н.С. Я не совсем о том. Вот накопленное в земном воплощении мужество — оно вам нужно сейчас?
И.В.С. Сейчас? Что я могу с ним делать, с этим мужеством? Нет, оно мне сейчас не нужно.
Н.С. Интересно. На эту тему можно медитировать весь день. И еще ночь. И все равно никакой ясности не будет. И потому продолжим хронику военных лет. Одной из ее ярких страниц является Тегеранская конференция 1943 года. Почему она состоялась именно в Тегеране? \
И.В.С. Это была нейтральная страна, которая находилась на одинаковом расстоянии от всех представителей воюющих государств. Но я не хотел ехать в Тегеран. Я предлагал встречу в Москве, но так получилось, что выбрали все Тегеран, потому что там готовилось мое физическое уничтожение. Я об этом знал. Я видел это и в своем видении, и разведка доносила много. Я четко проследил весь путь моего пребывания в Тегеране и сказал, что я буду там, чтобы показать всему миру варварство и хитрость моих друзей, которых можно было поставить в кавычки.
Я предупредил всех, что готовится операция по уничтожению глав государств, особенно меня. Рузвельт сказал, что он будет жить в резиденции Советского Союза. Что так и было. Вы знаете, чем все это кончилось — провалом того акта, который должен был совершиться... что эта заранее спланированная операция покушения провалилась... и что многие участники этой операции были казнены.
Н.С. Это и есть пример личного мужества, когда вы, зная о предстоящей опасности, все же поехали в Тегеран.
И.В.С. Ну, когда ты знаешь уже, то это всегда легче. Когда ты знаешь, что у тебя впереди, это всегда гораздо легче пережить. Что это значит? Я был уверен, что наши представители, наши работники внешних и внутренних дел не допустят покушения и что все попытки будут уничтожены. Вы знаете, что были прорыты многочисленные колодцы в то помещение, которое я должен был занимать. Но я отказался от этого помещения и выбрал сам свою резиденцию. Чем поверг в ужас и нанес первый удар по готовящемуся покушению. Я выбрал место и сказал, что я буду здесь жить.
Н.С. Черчилль в своих воспоминаниях сказал так: «Сталин был человеком необычайной энергии и несгибаемой силы воли, резким, жестким, беспощадным в беседе... Сталин прежде всего обладал большим чувством юмора и сарказма и способностью точно воспринимать мысли»...
И.В.С. Я сказал себе тогда так, что, Иосиф, ты должен быть первым в разговоре. Если у тебя возьмут инициативу, то это твой конец. Я был первым, и я сказал всем, что хозяин здесь я. Это были три слова, которые дословно перевели мои переводчики. Тем самым я сразу поставил точку на всех дальнейших переговорах. И каждый раз я начинал так: «Господа, хозяин здесь я».
Н.С. И как эти господа реагировали?
И.В.С. Нормально. Это было нормально. Они любят хозяев. Там люди понимали, что такое хозяин.
Н.С. О Тегеранской конференции, вероятно, очень точно высказался Шарль де Голь. Он писал так: «Сталин разговаривал там как человек, имеющий права требовать отчета. Не открывая двум другим участникам конференции русских планов, он добился того, что они изложили ему свои планы и внесли в них поправки согласно его требованиям».
И.В.С. Так оно и было. Я еще не буду повторять третий раз, что я дал четко всем понять, что если будут другие возражения, то я могу и без них обойтись.
Н.С. Иосиф Виссарионович, скажите о значении Тегеранской конференции. В общем и целом мы знаем, но всегда дорого услышать то или иное суждение из первых уст.
И.В.С. Ну что... Мы тогда добились того, чтобы Второй фронт стал на деле работать. Мы добились того, что некоторая сумма, которая нам была необходима для обороны и строительства, была получена. Я здесь намеренно обхожу открытый текст... потому что это была закрытая информация в то время; и не важно, сколько мы получили денег, важно, что мы их получили. И все это было отдано на то, чтобы построить заводы, восстановить разрушенные города, дать людям мир, жилье и дать им жизнь.
Вы знаете, что Второй фронт нам был не нужен. Здесь мы могли обойтись. Но помощь, как вы сейчас говорите, гуманитарная помощь, нам была очень нужна. Нам была нужна и одежда, и обувь, и еда...
Н.С. И машины... Я помню, какое впечатление произвел на меня, мальчишку, в послевоенное время американский «студебеккер» на улицах глухого уральского поселка.
И.В.С. И машины, и все нам было нужно. Мы об этом говорили на Конференции, и я сделал то, что все это было получено.
Н.С. В феврале 1945 года состоялась Крымская, или Ялтинская, конференция. До победы уже оставались считаные месяцы... Кому эта встреча была больше нужна — нам или нашим союзникам?
И.В.С. Мы должны были раздавить гадину в ее гнезде. Мы должны были доказать миру, что фашизм больше не существует. Мы должны были сказать, что зло наказано, и мы должны были это сделать своими руками. Я уже тогда не требовал, чтобы участие принимали Америка, Англия, Франция. Но таковы были желания наших союзников, и они просили принять участие в том акте уничтожения фашизма на земле.
Вы знаете, что я тогда сказал, что я не позволю уничтожить Германию. Я не позволю уничтожить города, в которых живут люди. Я не позволю сравнять с землей Германию — и народ, и здания, и все, что там было. Хотя такое уничтожение планировалось... полностью всей страны! Я сказал, что мы не варвары. Я сказал, что мы люди, которые должны показать миру весь ужас фашизма и возмездие за причиненное зло.
9 Интервью со Сталиным
Из истории вы знаете, что в это время готовилась провокационная война, готовилась Японией. И Япония должна была выступить как раз в феврале. Но она оттянула свое решение до августа 1945 года. Я не понимаю до сих пор: что маленькая Япония хотела показать миру? Я не понимаю действие министра иностранных дел Японии в то время. Нужно было сразу решить эту проблему еще в феврале, но что случилось, так случилось.
Н.С. Да, это загадка. Непонятно действительно, на что рассчитывала Япония, объявляя войну?
И.В.С. Это тайна за семью печатями. Или это был случайный акт. Или это было преднамеренное харакири. Я не знаю, что это было. Но это было безумно. И то, что Америка показала, что она сильнее, сбросив две атомные бомбы на мирные города и навеки опозорив свой народ, — это Япония поняла в тот год и сделала себе выводы. И получился прекрасный трудолюбивый мирный народ. Вероятно, это было учение глобального масштаба и глобальной характеристики.
Н.С. Иосиф Виссарионович, а может быть, ошелом- ляющий.успех японцев в декабре 1941 года, когда в течение двух часов была уничтожена военно-морская база США Пирл-Харбор, может, этот давний успех на них подействовал так опьяняюще? N
И.В.С. Это был, наверное, пир во время чумы. Ведь было же ни для кого не секрет, что фашизму приходит конец. И что мир вот-вот освободится от коричневой чумы... что Гитлер уже на стадии уничтожения. И что Германия бьется в агонии. И что ее союзники ее предали. Уже ни для кого было не секрет, что союзники Германии стали союзниками Соединенных Штатов.
Вы знаете, что Америка объединилась с бывшими союзниками Германии, и в последние дни войны они проводили совместные операции. Тогда ничего не надо было решать, все было решено и закончено. Мыжда- ли, когда фельдмаршалы Германии поднимут флаг капитуляции. Мы не хотели лишней крови — ни с нашей стороны, ни со стороны Германии.
Н.С. Иосиф Виссарионович, Рузвельт приехал на Ялтинскую конференцию уже очень больным, жить ему оставалось около двух месяцев. Это чувствовалось как-то, что он болен?
И.В.С. Рузвельт был великий муж своей страны. Он понимал всю трагичность своего положения. Он знал, что дни его сочтены. Но воля и мужество продляли его жизнь хоть на день, хоть на час. Я всегда восхищался уникальностью этой личности. Как ему удавалось держать руку на пульсе своей страны, когда его окружали со всех сторон акулы, желающие съесть это больное тело; когда он уже знал, кто вместо него собирается быть. Но что он мог предпринять?
Н.С. На Тегеранской конференции вас, Иосиф Виссарионович, союзники оценили по-настоящему. А после Ялтинской по-настоящему зауважали. Интересно высказывание Черчилля: «Сталин произвел на нас величайшее впечатление. Его влияние на людей неотразимо. Когда он входил в зал Ялтинской конференции, все мы, словно по команде, вставали и, странное дело, почему-то держали руки по швам...» Вот эти «руки по швам» крупнейших политиков поражают всего больше.
И.В.С. Я должен сказать, что так оно и было. Я вспомнил уроки, которые проходил неоднократно всю жизнь. Я вспомнил уроки влияния на людей и решил действовать именно так. Вы знаете, что я ведь хороший психолог. И я мог себе позволить внушить уважение не к себе, а к мощности и мудрости народа, представителем которого я был. Фигура Сталина здесь ни при чем. Это было уважение к Отечеству, которое я представлял.
Н.С. О Черчилле... Ведь он, как всякий политик, и хитер, и умен, и где-то напорист, коварен. Но как видели его вы? Какое впечатление он производил на вас лично?
И.В.С. Самое приятное. Это был мудрый, остроумный и веселый философ, который производил на меня хорошее впечатление. Я хочу сказать, что в Сибири я был знаком с мужиком, которого звали Устин. Наподобие Уинстона — Устин... Это был такой мужик, который... один к одному, как Черчилль! Такой же хитрый и такой же мудрый. Когда у него включалась хитрость, у него блестели так же глаза, как и у Уинстона. Я знал, что тут он хитрит. А когда он был мудр, тогда он закрывал глаза, и я знал, что здесь он мудрит. И поэтому вся эта хитрая мудрость мимо меня не проходила незамеченной. И мне было весело и легко говорить с этим человеком, который не нес булыжник за пазухой, а говорил то же, что думал, даже иногда невпопад.
Н.С. Такое неожиданное сравнение двух лиц... Разница, наверное, только в том, что Устин смолил махру, а Уинстон — толстенные сигары...
И.В.С. Это так. Ведь наш народ такой же хитроумный. Он так же, когда хитрит — глаза блестят, а когда мудрит — глаза закрыты. Поэтому мне был понятен этот Устин английский. Потому что я всю жизнь работал с хитрыми и мудрыми. Мне был непонятен молчаливый Трумэн. Мне был ясно виден открытый Рузвельт. Вот, что я всегда ожидал подвоха — это от господина Трумэна. Потому что он никогда не говорил «да», он всегда говорил «подумаем». Это, вероятно, он думал не один. Он думал в кабинете с министрами.
Н.С. А как вам понравился Шарль де Голь?
И.В.С. Это военный человек, который слез с коня и командовал уже страной. Это была открытая книга, каждая строчка в ней была понятна в его биографии. Это был очень честный и порядочный человек, который не скрывал своей ненависти, так же как и любви.
Н.С. Вы могли бы очень много рассказать о каждой исторической личности, с которой соприкасались. А соприкасались вы со многими...
И.В.С. О них написано столько трудов, что об этом наши страницы будут блеклы и невыразительны.
Н.С. Ну хорошо. Иосиф Виссарионович, говоря об Отечественной войне, мы не можем упустить вот такой факт. В сентябре 1943 года вы тепло приняли митрополитов Сергия, Алексия и Николая и во всем пошли им навстречу. В частности, после восемнадцатилетнего перерыва был избран наконец Патриарх, в стране восстановилось обучение в семинариях, открылись многие церкви...
И.В.С. Об этом сейчас не любят вспоминать — ни православные священники, ни сам глава Церкви, как будто этого не было. Вы задали хороший вопрос... втом, что я видел, как вера поднимала дух и поднимала человека. Я видел, как люди шли в атаки везде, помолясь Богу. Это было не только в Великую Отечественную войну, это было и в Гражданскую войну, это было и в маленьких столкновениях, и в больших войнах. Я видел, как работники церкви благословляли людей. Я видел, что наш человек шел в атаку с именем Сталина и с Богом в сердце: он должен был знать, что Бог его сохранит. Что его бережет Божье решение и Божья благодать, и Божье благословение. И та сама земная и неземная любовь человека ко всему, что есть на земле.
Я знал, что человеку нужно именно божественное прикосновение. Я ведь учился в семинарии, я всю жизнь пронес в себе это предназначение. Я готовил себя в священники с детских лет. Но так сложилась у меня жизнь, что я не выполнил того предназначения, которое носил в своем сердце.
Уходя из жизни, я просил Бога простить меня, что я не стал священником. И Бог простил меня. Бог был милостив в тот момент ко мне, когда я говорил: возьми мою душу и мое тело и отдай меня в новом назначении — быть на земле слугой твоим. Я думаю, что ког- да-то так и будет.
Н.С. Иосиф Виссарионович, хочется еще раз подчеркнуть, что Церковь в войну не оставалась в стороне, не была сторонним наблюдателем...
И.В.С. Я об этом и говорю, что Церковь провела огромную работу, больше, чем Политбюро.
Н.С. Вот митрополит Сергий сообщил вам из Ульяновска, что верующие собрали шесть миллионов рублей и много золотых и серебряных вещей на постройку танковой колонны Имени Дмитрия Донского. Огромнейшие деньги собрала Церковь...
И.В.С. Церковь сделала то, чего невозможно было никакими средствами достичь. Я им воздал по заслугам и сказал, что верну то, что они утеряли.
Н.С. Мне кажется, сейчас уместно вспомнить о другом непререкаемом авторитете духовного вождя русского православного патриотизма — митрополите Иоанне. Так вот, он говорил о новом любопытном явлении под названием «православный сталинизм»...
И.В.С. Я бы сказал, что это неинтересно. Это кощунственно трактовать эпитеты и слова, прилагательные к тому, что не может приложиться. «Православный сталинизм»... скажите, какая глупость! Я считаю, что православное течение не нуждается в новом названии, в том, которое вы сейчас произнесли. Это была выдумка одного человека. Я думаю, что это было в качестве подхалимажа.
Н.С. Возможно. Но я хочу процитировать того же митрополита Иоанна. Посмотрите, какая четкая мысль звучит в высказывании петербургского старца: «Когда война со всей остротой поставила вопрос о выживании русского народа и существовании государства, в национальной политике произошел настоящий переворот... Русская история и национальная культура из объектов глумления, грязных оскорблений и нападок вдруг превратились в объект почитания, вернулись на свое законное, почетное место...»
И.В.С. В чем здесь Сталин? Здесь работа огромного количества людей, которые, вероятно, сделали то, что ни одна личность отдельно сделать не может. Я так думаю, что народ России, православный в том числе, сказал, что он может выдержать любое испытание и победить, если он прав.
Я думаю, что весь мир увидел, как из нищей страны Россия превращается в могучую державу. Это порождало уважение всех народов к тому, как русский, и не обязательно русский, поднялся из руин и из пепла и уже на освобожденной территории во время еще проходящей войны поднимается, уверенный в себе и сильный в своем величестве. Я хочу сказать, что русский народ — я говорю «русский» как имя прилагательное тем народам, которые населяют великую страну Россию, — что русский народ во все века пользуется величайшим уважением, потому что никому не выпало столько горя, столько бед, столько оскорблений и столько никто не делал отпора, как именно эта огромная страна Россия.
Н.С. О самой встрече с митрополитом Сергием и другими священниками в сентябре 1943 года... Как вы их приняли, о чем говорили?
И.В.С. Митрополит Сергий в то время был очень тяжело больной человек. Он едва ходил1. Я предложил приехать к нему в резиденцию, но он отказался. И он приехал ко мне. Я всегда с уважением относился к этому мудрому человеку. Вы знаете, что он имел научные труды... что он был профессор богословия и профессор славянских языков. Это был уникальный человек, который мыслил и говорил неординарно. Я не столько говорил, сколько слушал его. Потому что это была музыка ума, добра и изобретательности. Он не только просил, он в основном пред лагал, как помочь сегодняшней ситуации, что делать нужно, как победить разруху экономическую и неэкономическую, как обрести национальные корни и подняться снова на высоту, с которой мы упали... Как? И мне стыдно сейчас сказать, что я не говорил. Я слушал и писал, потому что это был кладезь ума, культуры, образования и бесконечной доброты. Я ощущал себя в раю, и я думал, что как хорошо, что есть в России такие великие умы и такие прекрасные, бескорыстные люди, готовые служить Отечеству даже в самые последние секунды существования.
Н.С. Эта встреча наверняка была устроена Небом. Она и на вас, очевидно, повлияла...
И.В.С. Я стал спокойнее и увереннее. Я знал, что есть люди, в любой момент готовые прийти на помощь. Я был благодарен Богу за эту встречу, и я просил его, чтобы он продлил жизнь замечательному деятелю. Ведь он приступил к тому, что не сумел бы ни один другой человек; ведь все нужно было начинать с нуля.
Н.С. Иосиф Виссарионович, мне хочется продолжить высказывание митрополита Ладожского и Санкт-Петербургского Иоанна. Цитата будет довольно длинной, но она, надеюсь, полностью отражает суть тех изменений: «Итоги перемены курса стали поистине ошеломляющими. В несколько лет на территории СССР, где к началу войны оставалось, по разным данным, всего от 150 до 400 действующих приходов, были открыты тысячи храмов, а количество православных общин доведено, по некоторым сведениям, до 22 тысяч! Прекратились прямые гонения на верующих и дикие шабаши «Союза воинствующих безбожников», сопровождавшиеся святотатственным пропагандистским разгулом...»
И.В.С. Да, это был акт милосердия и человеколюбия, в котором так нуждался настрадавшийся человек, настрадавшаяся земля... Я думаю, что никакие лозунги не помогут, помогут только дела. И это умело преподнести мудрое священство нашей Руси.
Н.С. Спасибо, Иосиф Виссарионович. Возвращаясь к концу войны, поговорим немного о ваших наградах, 6 ноября 1943 года вы удостоены ордена Суворова первой степени, а в 1944 году вам вручили орден «Победа». Какая из этих наград для вас наиболее ценная?
И.В.С. Я не любил никакие награды. Вы знаете, что каждая очередная награда — это награда как бы представителю своей страны. Я был вынужден получать эти ордена и медали. Но я очень просил, чтобы был сделан орден Александра Невского. Этот орден я бы мог носить с гордостью. Александр Невский был близок моей натуре. И я понимал даже, что где-то его и мои решения были иногда одинаковы. Особенно в боях на воде, с кораблей. Когда проводились операции в Баренцевом море, Черном море, в Японском море, в Тихом океане, я чувствовал себя немножко Александром Невским.
Я говорю это сейчас не для того, чтобы посмеялись надо мной; я говорю о том, что я понимал эту могучую историческую личность и знал, что я немного ему завидую и немного хочу походить на него. Александр Невский был такого же роста, как и я. Хотя его рисовали на картинах высоким и красивым мужчиной. Он был таким же, как и я, невысоким. В моем кабинете висела картина с Александром Невским...
Александр Суворов более близок по историческим вехам нашей России; было решено сделать также орден Суворова. Ну что ж, я гордился, что первый номер этого ордена был дан мне. Но я вручил его Жукову. Я вручил в торжественной обстановке Георгию этот орден. Я сказал, что главный орден России должен принадлежать Георгию Победителю.
Я не помню, какая кошка пробежала между Георгием и мной. Я не помню, как раздули и когда раздули между нами брешь. Но я любил, люблю и буду любить этого высокого духом человека — Георгия Константиновича Жукова.
Н.С. Вы уже неоднократно говорили о Жукове, и всегда приятно слышать такие добрые слова в его адрес...
Иосиф Виссарионович, тема войны необъятна, нам ее надо как-то заканчивать, закруглять... В свое время подводя итоги войны, вы говорили, что «советский строй оказался не только лучшей формой организации экономического и культурного подъема страны в годы мирного строительства, но и лучшей формой мобилизации всех сил народа на отпор врагу в военное время». Слова правильные, но какие-то, извините, казенные, неживые, в них нет души...
И.В.С. Я думаю, что речь не моя, ее пригладили. Не оставили живой души, вы правильно говорите. Я сказал несколько по-другому. Я сказал так: «Дорогие мои друзья! Давайте оглянемся назад и вспомним несколько шагов в истории, которые проделала страна с названием Россия. Мы вспомним татаро-монгольское нашествие, которое было триста лет. Мы вспомним, что в правление татар и монгол русские могли настолько поднять свой уровень жизни и свое сознание, что потребовалось всего несколько лет, чтобы смести с себя иго трехсотлетней давности. Мы вспомним войны, которые навязывали нам и шведы, и немцы; вспомним войны, которые навязала нам Франция. Мы вспомним других поработителей, которые всегда пытались превратить Россию в свою колонию. И вспомним, что все эти попытки кончались обязательным крахом.
Мы с вами уже дошли сейчас до нашествия фашистов на нашу страну. И снова кончилось все крахом для тех, кто идет на страну с названием Россия. Я думаю, так было, так есть и так всегда будет. Потому что это не тот народ, который сможет подставить свою шею под любое ярмо. Я думаю, что это нужно учитывать тем, кто собирается идти с мечом на Россию. Им надо подумать хорошо и сказать: «Кто идет на Россию с мечом — от меча и погибнет». Я думаю, вот мои исторические слова.
Н.С. 24 мая 1945 года на приеме в Кремле в честь командующих войсками, поднимая тост за Победу, вы сказали: «Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа, потому что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение...». Это ведь ваши слова? Вы от них не отказываетесь?
И.В.С. Я сейчас, перед этим, все сказал. Это так. Это мои слова. Я их говорил, говорю и буду всегда говорить.
Н.С. Кто-то из ваших прежних соратников сказал так: «Сталин, как грузин-инородец, мог позволить себе такие вещи в защиту русского народа, на какие на его месте русский руководитель не решился бы...»
И.В.С. Я бы ему оторвал голову, этому болтуну. Он оскорбил меня, назвав иноверцем.
Н.С. Он сказал «инородец».
И.В.С. Я не инородец, не иноверец. Я всегда был в душе русский, несмотря на то, что грузин. Национальность — это не принадлежность к матери, национальность — это дух. А дух у меня русский. Дух у меня и остался русским. Я так же хорошо понимаю русского человека, как и сам русский. Я говорил с акцентом, но я думал без акцента.
Н.С. Иосиф Виссарионович, после того знаменательного приема в Кремле прошло без малого 54 года. Интересно, что бы вы сказали русскому народу сейчас, поднимая символический тост? И пусть этот ваш тост станет заключением в нашей беседе.
И.В.С. Я уже сказал тост. Я сказал, что русский человек — великий дух своего Отечества. Под словом «русский» я подразумеваю все национальности России. Я считаю, что русский — это ум, мудрость, хитрость, но нет никогда в русской мудрости и в русской хитрости коварства. Я пью за русскую доблесть, за русскую честь, за русское достоинство и за русскую большую любовь к своему Отечеству.
Н.С. Спасибо, Иосиф Виссарионович, но ведь сейчас такое состояние народа...
И.В.С. Вы ставите точку сейчас на нашем разговоре, потому что вы сказали, что в заключение я должен преподнести тост. Я этот тост вам преподнес.
Н.С. Спасибо за сегодняшнюю беседу. До следующей встречи, Иосиф Виссарионович. До свидания.
И.В.С. До свидания.
Оценили 0 человек
0 кармы