Кайрос революции

Первое, в чём традиционно обвиняют большевиков разнообразные критики как с правого, так и с левого лагеря — это непосредственно в создании революционной ситуации. Не вдаваясь в дискуссию с совсем уж маргинальными тезисами о влиянии на большевиков иностранной разведки или тайной русофобии их вождей, обозначим вопрос предельно конкретно: «Была ли необходимость и возможность перехода от революции буржуазной к революции социалистической?». В рамках дискуссии внутри социал-демократов тех времён утвердительно на данный вопрос отвечали большевики во главе с Лениным и Троцким, а отрицательно — меньшевики и европейские социал-демократы. У Троцкого с Каутским на этот счёт была весьма объёмная дискуссия, проявившаяся в публикации двух одноимённых книг «Терроризм и коммунизм» за авторством обоих участников спора поочерёдно и завершающей спор работой Каутского «От демократии к государственному рабству».

Карл Каутский

Каутский, последовательно переходящий на тот момент от марксизма к оппортунизму, уверял, что отсутствие материальной базы для восстания и революционный террор отпугнут от большевиков массы населения и советское государство не продержится и нескольких лет. В действительности же русская революция, помимо прекрасно отточенной теории, представила на суд истории ещё и продуманную практику, великолепно маневрируя между идеализированным желаемым и прагматическим возможным. Не стоит забывать, что в преддверии 1917 года не только для меньшевиков, но и для большевиков социалистическая революция была музыкой отдалённого будущего. Стоит лишь вспомнить «Доклад о революции 1905 года», произнесённый В.И. Лениным на немецком языке 9 (22) января 1917 года в цюрихском Народном доме на собрании швейцарской рабочей молодежи, в заключение которого он произносит:

«Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции. Но я могу, думается мне, высказать с большой уверенностью надежду, что молодежь, которая работает так прекрасно в социалистическом движении Швейцарии и всего мира, что она будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции.»

Однако результатом Февраля стало исключительно моральное, теоретическое и практическое банкротство Керенского, Милюкова и Церетели, и внезапно выбор стал не между «социалистическим переворотом» и абстрактной «демократией», но между корниловской реакцией и большевистской революцией. И именно необходимость принятия решений в условиях реального отсутствия выбора, подарил революционной дерзости большевиков реальную стратегическую перспективу.

Михаил Гефтер пишет об этом периоде:

Как человек, много думавший об этом, позволю себе высказаться решительно: выбора не было. Свершившееся тогда — единственное, что противостояло неизмеримо большей кровавой потасовке, развалу без смысла. Выбор — позже. Не исторического пути, а уже внутри «пути». Больше, чем варианты, иное, чем ступеньки, сами ведущие — вверх от первой. Развилка. Развилки…

Михаил Гефтер

Для настоящей революции никогда нет подходящего момента и каждый революционный акт, каждое массовое выступление, каждый бунт и каждая стачка в некоторой степени являются авантюрой с непредсказуемым концом. Никто не имеет права оправдывать собственную трусость и пассивность, обвиняя в опрометчивости тех, кто принял вызов в конкретной исторической ситуации, и Маяковский в поэме «Хорошо» отлично демонстрирует отсутствие этого идеального «сейчас»:

Сам
приехал,
в пальтишке рваном, —
ходит,
никем не опознан.
Сегодня,
говорит,
подыматься рано.
А послезавтра —
поздно.

Оправдывая своё бездействие в двадцатые годы XX века, оппортунисты всех стран ссылались на некоторое объективно сложившееся «соотношение сил», которое они отчего-то не имеют возможности нарушить.

Троцкий в «Терроризме и коммунизме» громит эти наивные благоглупости:

Под соотношением сил понимается все, что угодно: достигнутый уровень производства, степень классовой дифференциации, число организованных рабочих, наличность в кассе профессиональных союзов, иногда результат последних парламентских выборов, нередко степень уступчивости министерства или степень наглости финансовой олигархии, — чаще всего, наконец, то суммарное политическое впечатление, которое создается у полуослепшего педанта или у так называемого реального политика, хотя бы и усвоившего фразеологию марксизма, но на деле руководствующегося пошлейшими комбинациями, обывательскими предрассудками и парламентскими “приметами”… Пошушукавшись с директором департамента полиции, австрийский социал-демократический политик в добрые и не столь старые годы всегда с точностью знал, допустима ли в Вене “по соотношению сил” мирная уличная манифестация в день Первого Мая.

Актуальность данного вопроса в свете заявлений о «лимите на революцию» за авторством называющего себя коммунистом Зюганова неоспорима, однако сам по себе вопрос, пожалуй, уже давно решён историей.

Геннадий Зюганов: “Россия исчерпала лимит на революцию”

Во-первых, прогресс нельзя повернуть вспять и поток капиталов от мелких к более крупным в принципе неостановим.

Любой современный мелкий и средний бизнес, предлагающий оригинальные разработки и нововведения, неизбежно поглощается крупными транснациональными корпорациями (из актуальных примеров можно привести любой стартап, купленный Facebook или Google), либо сам становится таковой корпорацией. Сами же транснациональные корпорации внутри себя ведут плановое хозяйство и используют строгие меры отчётности. Никакой речи о «невидимой руке рынка» в рамках одной транснациональной корпорации не идёт, это нонсенс.

Вот, например, положение дел в мировой пищевой промышленности и странно бы было не видеть в этом общую тенденцию к монополизацию. Так, впрочем, обстоят дела и в других сферах экономики.

Далее. Адам Смит описал два основных принципа накопления капитала: углубление разделения труда и расширение рынков сбыта.

Во-первых, разделение труда на сегодняшний день достигло такой стадии, что уже затормаживает дальнейшее развитие промышленного производства. Кроме того, разделение и дробление научных исследований в отсутствие общей научной дисциплины, уже сегодня тормозит фундаментальные исследования.

Во-вторых, расширение окончательно глобализированных рынков сбыта уже невозможно. На планете Земля рынки освоены полностью или почти полностью. Ну а поскольку капитализм воцарился почти во всех странах, и каждая страна желает экспортировать излишки своих товаров в страны соседние, с уверенностью можно говорить о неизбежности кризиса перепроизводства.

С кризисом перепроизводства США и весь мир уже столкнулись во времена Великой Депрессии, и тогда «лишние» товары, дабы не выбрасывать их на рынок и не обрушать денежную систему, просто выбрасывались в море и уничтожались другими способами. Парадокс капитализма: за время депрессии от голода и нужды погибло по разным подсчётам до шести миллионов человек, а в то же самое время картофель, кукуруза, обувь, одежда и иные товары уничтожались на сотни миллионов долларов ежегодно.

В наше время кризис перепроизводства на некоторое время удалось отложить благодаря кредитной системе. Однако проблема с кредитами в том, что их неизбежно приходится отдавать. Виртуальную валюту из до отказа наполненного ею денежного пузыря уже не удастся выпустить без мощного схлапывания всей системы.

Сегодня долг одних только США составляет более 17 миллиардов долларов и радикального решения по его сокращению не предложено до сих пор. Впрочем, история знает только один способ сокращения долгов такого рода: мировая война.

В своё время Энгельс на основании закона о неравномерности развития предсказал начало первой мировой войны. Сегодня же не надо обладать и десятой долей его знаний, чтобы предсказать, кто и с какой целью будет провоцировать военные конфликты по всему земному шару.

Сегодня мировая экономика очевидным образом готова для повсеместного внедрения планового хозяйства, крупнейшие мировые рынки монополизированы транснациональными корпорациями или стремятся к оному, а современные цифровые технологии позволяют обрабатывать огромные массивы данных в кратчайшие сроки.

Это означает, что материальная база революционного восстания фактически созрела.

Однако класса обладающего революционным сознанием по-прежнему нет на горизонте.

Оригинал публикации