История Сибири

"Сибирь стала известна России, не говоря уже о других европейских странах, не более 200 лет тому назад. Жители Сибири с древнейших времен больше старались прославить себя оружием, нежели описанием своих деяний. В ней не процветали ни науки, ни искусства, да и умение писать большею частью было мало распространено. Поэтому легко рассудить, что о древнейших событиях этой громадной азиатской страны трудно рассказать много достоверного или основанного на неопровержимых фактах." Г. Миллер

Итак, присказку я пересказала. А теперь, основное:

Как немец Миллер Сибирь хулил, и за что его "патриоты" охаивают

Уважаемые читатели. Сегодня в который раз здесь была выложена статья, в которой очерняется имя достойного человека, много сделавшего во славу России.

Каждый, кто повторяет эти слова, не приводит ссылки на то, откуда они им добыты. И при этом все почему-то уверены, что Миллер именно так и сказал. Обвиняя Миллера в бездоказательности, бездоказательны вы сами.

Теперь, читайте и думайте, как может человек в каждой своей работе упоминающий обилие памятников и исторических мест Сибири, утверждать, что Сибирь - земля не историческая? У вас хоть есть понимание о чести и человеческом достоинстве? По какому праву и на каком основании вы отказываете в достоинстве человеку, который для российской науки сделал столь многое?

***

Статья Миллера О ПАМЯТНИКАХ ДРЕВНОСТИ ТАТАРСКОЙ, НАЙДЕННЫХ В МОГИЛЬНЫХ ХОЛМАХ БЛИЗ АБАКАНСКОГО И САЯНСКОГО ОСТРОГОВ

"Съездив в прошедшем году на Иртыш, я, как по сведениям других лиц, так и на основании собственных наблюдений, сообщил описание могильных холмов, которые часто встречаются в местностях, прилегающих к этой реке. 2 Путешествуя затем по рудникам Колыванским и по степям, лежащим между Иртышом и Обью, я заметил, что эти места отличаются таким же обилием курганов, услышал, что в них находят такие же вещи, как на Иртыше, и успел купить несколько предметов, описание и изображение которых поместил, где следует. 3 За Обью, в Кузнецком округе, уже почти вовсе не упоминалось об этих предметах древности, и хотя в некоторых местах курганы в небольшом количестве и были вскрыты, но они не дали копавшим таких сокровищ, как курганы между Обью и Иртышем. Причину этому следует приписать слишком большому обилию там лесов и гор. В таких местах селятся только низшие слои людей, не одаренные никакими благами судьбы, тогда как высшие классы народа избирают себе равнины. Уезды Томский и Енисейский, по которым я потом проезжал, слитком близки к северу, так что народ тот, нелюбивший, кажется, холода, вряд ли селился бы там. В Красноярске же снова дошли до меня слухи и о множестве курганов, некогда вскрытых в местностях, прилегающих к Абаканскому и Саянскому острогам, и о привезенных оттуда вещах. При дальнейших расспросах я понял из рассказов разных людей, что здесь курганы совершенно другого рода, чем те, которые находятся на Иртыше. В здешних курганах найдено столько золота и серебра, что, по словам красноярского воеводы, лет 12 или 15 тому назад, когда он впервые прибыл в Сибирь, золотник чистого золота в Красноярске и Енисейске продавали по 90 копеек. Мне не привелось увидеть ничего такого, за исключением: а) серебряного круга (находившегося у означенного красноярского воеводы и служившего для подачи на стол кушанья) чеканной работы (ех sellato ореrе; von getriebener Arbeit) и искусной отделки, украшенного изображением таких птиц, какие у нас обыкновенно рисуются под названием грифов, и б) маленького серебряного позолоченного и тонкой чеканки сосуда, в виде погребальной урны, но с более широкой шейкой. Такие, добытые некогда копателями и скупщиками, вещи, которые не были удобны для домашнего употребления, тотчас переплавлялись ими в другие формы. Этим причиняется неисправимый ущерб местной истории, которая могла [512] бы надеяться добыть себе из них некоторое разъяснение. К счастью, люди не отнеслись столь жестоко к найденным ими медным вещам, которые не отличались такою же ценностью. Вследствие этого, мне у некоторых Красноярских жителей удалось купить несколько медных вещей, вырытых некогда в упомянутых абаканских и саянских местностях. Главнейшие из этих вещей в натуральной величине изображены на трех таблицах. 4 На первой таблице помещены разного рода животные, которым, полагаю я, некогда поклонялись, как идолам, напр., серны (rupicaprae) с бараньими рогами, по-монгольски называемые аргами (я приобрел два экземпляра точно такого же вида, с той только разницей, что под ногами они оканчиваются гвоздем, втыкавшимся в деревянную подставку). Остальные фигуры изображают трех оленей, с чрезвычайно грубо исполненными рогами, двух меньших серн, стоящих на одной подставке, и животное в роде лошади, у которого, однако, уже с самого начала не было хвоста и почему-то не доставало головы; все это сделано из медных пластинок. На второй таблице изображены два канделябра, обломок какой-то вещицы, на которой сидит неизвестной формы животное, и две части какого-то плоского и круглого украшения (у меня несколько экземпляров), на одной из которых ушко посредине, а на другой с краю. Наконец, третья таблица дает рисунки разных кинжалов, ножей и молотов. Замечательно, что у народа, предававшего эти вещи земле вместе с телами покойников, медь употреблялась и на такие предметы, на которые мы употребляем только лучшее железо в сталь. Отсюда можно предположить, что здесь или находилась в изобилии медь или был недостаток в железе; в пользу первого предположения говорит богатая жила меди, недавно открытая в цепи Саянских гор. Страленберг к своему историко-географическому сочинению о России и Сибири 5 приложил хорографическую карту местности близ Абаканского острога, замечательной обилием курганов. Местность эта татарами называется Коenоen Карагай и некогда была очень богата по части добывания этих памятников татарской древности. Однако же не только к западу, но и к востоку от Енисея, почти все равнины, но покрытые лесами, до самого подножия Саянских гор, изобилуют курганами. В объяснение упомянутой хорографической карты, приложенной к сочинению Страленберга, вкрались некоторые ошибки в произношении собственных имен. Так, реки Кокса и Тесь, с запада впадающие в Енисей, у него ошибочно названы Koktzaga и Ktiesch. Русская деревня, лежащая выше Абакана, получила свое название от реки Виры и зовется не Birr, а Вuerа или Buerska (т. е. Бирская). Селения, которые он называет Arintzische Tatar-Iurten, принадлежат не аринам, а янинским татарам. При этом случае считаю не лишним исправить замечание Страленберга относительно сожжения трупов у этого народа. Как я уже заметил, на Иртыше, так и здесь, в Красноярском уезде, в курганах человеческие кости повсюду находятся в естественном положении своем, головою на запад; это ясно доказывает, что трупосожжения здесь не существовало. [513] Отсюда

Ещё:

Открываем Миллера и читаем:

§ 3. Главнейшим народом Сибири являются татары, которые живут в южных местностях по рекам Тоболу, Иртышу, Оби, Томи и Енисею и лежащих между ними степях. Хотя история татарского народа относит начало его к таким далеким временам, какими не может похвалиться ни один из европейских народов, но нужно признать, что древнейшие события ее основываются на недостоверных и баснословных рассказах, ходивших в народе, и что настоящая достоверная история татар начинается только со времен великого Чингис-хана, который в начале XIII столетия после P. X. народ, пребывавший до тех пор во тьме, вывел на свет. 2 [170]

§ 4. Древности, находимые в большом количестве в южных местностях Сибири, являются доказательством того, что история Чингис-хана и некоторых его преемников имеет ближайшее отношение к истории Сибири. По этим древностям можно вывести ясное заключение, что хотя названные местности не являлись главной территорией царства, но все же составляли немалую часть его, и что тут жили многие принадлежащие к нему могущественные поколения. Сколько видно в разных местах в степях остатков древних укреплений, какая масса каменных памятников, болванов, старинных могил и разных принадлежащих ним предметов встречается во всех этих местах. Каких только драгоценностей из золота и серебра ни было во всех этих могилах. Кому же другим могли принадлежать эти богатства, как не древним татарам, которым, как известно, достались в добычу все сокровища Китая, Персии, России, Польши, Богемии и Венгрии. Однако, чтобы избежать излишних подробностей и не повторять напрасно уже имеющегося в печатных трудах, я намерен привести здесь лишь то, что к изъяснению татарской истории стало мне известно благодаря моим собственным розысканиям.

По-вашему, это Миллер отрицает историчность Сибири?

О сибирских писаных камнях

Думаю, всеми признано, что древняя история получила много от изучения старинных письменных памятников, надписей и монет. Для этого необходимо, чтобы такие памятники состояли из определенных буквенных начертаний, а не представляли пустые выдумки досужих людей; чтобы написанное было на языке, известном ученым; чтобы эти памятники были заведомо старинными и не слишком подверглись порче благодаря действию времени или воздуха. Но если видишь фигуры, представляющие различные предметы, расположенные нестройно, запутанно и без всякого порядка; если наблюдаешь начертания букв, которые никто из ученых никогда не видел; если не можешь установить ни народа, ни языка, ни времени, к которым их следует приурочить, –я совершенно не знаю, как нужно тогда приниматься за дело. Состояние почти всех сибирских надписей, как я сказал, ведет к их уничтожению. Итак, мало полезного я обещаю от того, о чем буду говорить. Однако, и молчать нельзя. Напротив, необходимо удовлетворить любознательность людей. Никто еще из ученых не сомневался в том, надо ли опубликовывать все памятники древности, каковы бы они ни были, и прежде всего те, которые находятся в странах, отдаленных от нас, и обычно остаются до сих пор неисследованными. Затем есть твердая уверенность в том, что в будущем скрытое от нас при одних обстоятельствах при других получит достаточное освещение. Следует поэтому произвести справедливую оценку всем вещам, чтобы никто не думал слишком высоко о ничтожном и не считал пустяками то, что достойно в будущем исследования. Не считаясь с авторитетом известных писателей, следует разобраться в том, что не соответствует истине о сибирских письменных памятниках. Итак, я займусь сочинениями, посвященными сибирским надписям, и сначала разберу те надписи, которые, по моему мнению, некоторыми писателями нашего времени ошибочно приняты за надписи; затем покажу настоящие надписи, которые видел в Сибири я сам и другие лица.

Я считаю, что ошибочно признаны надписями те изображения людей и животных и иные непонятные рисунки, с первого взгляда на которые ясно, что они не имеют характера букв. Их можно видеть в довольно многих местах Сибири, по берегам рек, на крутых скалах. Писаны они красками или вырезаны на камнях; отсюда среди русских общеупотребительное название для них «писаный камень».

Большой писаный камень на реке Ирбите, в 80 верстах от впадения его в реку Ницу, описывает Витзен, слова которого я приведу здесь в переводе, так как книга его имеется у немногих: «В Сибири, недалеко от города Верхотурья, на одном утесе найдено несколько изображений, которые принимаются за неизвестный нам род письма или за клейма, означающие [527] определенные вещи. О возрасте их самые старые жители этого места утверждают, что эти изображения существовали еще до прихода русских в этот край, т. е. более ста лет назад. Когда же именно и кем они сделаны, никому неизвестно. Цвет их, как сообщают, буро-желтый; они имеют семь пядей вышины, шесть в ширину, – находятся на горе, на гладком камне, который возвышается над рекой на 1/2 сажени. Здесь в былое время вогулы и другие народы, жившие по соседству, имели обыкновение приносить жертвы богам. Вся скала имеет в ширину 7 саженей, в высоту 18. Река, протекающая рядом, Ирбит, ближайшая деревня – Писанец, равным образом и скала носит то же название. Эти изображения в их настоящую величину некий канцелярист по имени Коим вычертил помощью сорванной с дерева ветки, за отсутствием иных необходимых для росписи предметов, пользуясь какою-то темноватою краскою, которая в этих местах выкапывается из земли. Внимательно рассматривая эти изображения, 1 никем ранее не разобранные, я, кажется, различаю среди них гору Голгофу, на которой спаситель мира был распят на кресте. Это доказывает фигура под литерой N, близ которой под литерой К находятся два креста, на которых были повешены два разбойника. Меньшая фигура около креста писана сбоку и как бы наклонилась. Но, может быть, места на скале было слишком мало, а потому живописец мог изобразить ее не иначе, как сказанным образом. Под литерой О ясно усматривается имя девы Марии, обозначенное надломанной литерой М; изображения же, обозначенные литерой В, представляют, кажется, воинов; здание под литерой Р, по-моему, гроб, а изображение под литерой S – камень от гроба. Кресты писаны не совсем по обычаю нашей страны, но этому никто не удивится, кто знает, что в землях восточных соблюдается не такой способ изображать крест, как у нас. Несколько грубее изображение под литерой Г, которое, думаю, представляет темницу. При обоих крестах под литерой К изображено копье. Под литерой К лежит также сломанный крест, каких, может быть, довольно много находится на Голгофе. Близ него бросается в глаза какой-то деревянный обломок. Фигура под литерой W, кажется, представляет жилище, которое обращает на себя внимание тем, что находится в наклонном положении; это сделано, может быть, потому, что живописцу не хватило места написать его в прямом положении. Принимая все это во внимание, мне кажется весьма вероятным, что первые христиане, которые много лет назад пришли в это место и здесь устроились на постоянное жительство, гнушаясь языческих жертвоприношений, обычно происходивших у этой скалы, захотели начертать на ней внешние знаки христианского культа, по греческому обряду, что и выполнили недостаточно искусно. Может быть, уже много веков назад христианская религия распространилась в этих странах, почему изображения можно считать очень древними, а значение их забытым спустя такой большой промежуток времени. Линии, заключающие рисунок, означают места скалы, не совсем сглаженные и выравненные. Наконец, фигура человека, стоящего вдали, представляет [528] или Иосифа Аримафейского, который пришел по наступлении вечера, или же живописец хотел изобразить самого себя, чтобы оставить и по себе память». (полностью читайте в первоизточнике)

И тут отрицает, что Сибирь - земля историческая?

Открываем предисловие Герарда Миллера и читаем о том, что же именно он в Сибири нашёл, что привёз с собой:

Правда, что сия архивные письма не простираются до самых древних времен, ибо сколько в толь многие годы завоевания Сибири и с тех лет, как городы в ней начались,от пожаров и от небрежения оных не утратилось. Однакож сей недостаток награждают отчасти общие российские летописи, хронографы и степенные книги, сообщая о первых из России в Сибирь походах, о изобретениях тамошних стран и народов и о завоевании оных хотя краткие, однако ясные известия.Отчасти ж служат нам с пользою и сибирские летописи, которые наипаче древнейшие россиян в Сибири действия описывают, тако ж не совсем умалчивают и о татарской прежних времен истории, сколько оных летописей сочинители по изустным объявлениям уведомились. К чему способствовали и разные жалованные грамоты и другие царские указы, которыми господа бароны Строгановы, по своей благосклонности к сочинению сего дела вспомоществовали,за которое благодеяние сим знатным рачителям наук тем наипаче благодарить должно, что в противном случае разные обстоятельства Сибирской истории в прежней бы темноте остались. [160]

В бытность мою в Сибири нашел я у некоторых, до истории своего отечества любопытных, людей разные сибирские летописи, с которых у меня списки находятся, а одну и подлинную привез я с собою, понеже оная в своем роде только есть одна и списков с ней ни у кого еще нет. Первые называю я простыми и общими сибирскими летописями, потому что подлинно оных так много, что в Сибири нет такого города, в котором бы у жителей по списку или более оных не нашлось. А другую по случаю прозвал я Тобольскою летописью, для того что я оную достал в Тобольске. Не могу я при сем оставить, чтобы с похвалой не упомянуть о благосклонности и вспоможении Тобольской губернской канцелярии, которая хозяина той летописи, не хотевшего лишитися сего сокровища, к тому склонила, что он помянутую книгу продал за сносную из казны цену.

Итак, Миллер собрал списки летописей сибирских в разных городах. Список - это не оригинал, - это переписанная летопись, которая может иметь не полный текст или некие дополнения или изправления. Он привёз списки и одну подлинную летопись из Тобольска. Из текста предисловия также видно, что историей уже тогда люди интересовались, и летописи переписывались. Миллер сообщает и о том, что в основном списки летописей друг другу не противоречат:

Сколько списков с общих сибирских летописей мне видать не случалось и сколько сюда с собой не привез, то все они в разсуждении главного содержания между собой согласны, а разнствуют только в малых обстоятельствах, которые по сведении без труда согласить можно было при том списке, который всех полнее и исправнее. Находится гадательное показание сочинителя оного, по которому явствует, что его имя было Савва Есипов, також показан и год 7145-й, когда сия летопись сочинена, или паче 1 числа сентября того ж году и, следовательно, от рождества христова в 1636 году к окончанию приведена. Ко всякому списку присовокуплена роспись о строении в Сибири городов и острогов и о бывших в оных воеводах, которые каким-нибудь иным сочинителем прибавлена, и обыкновенно продолжается она до исходу прошедшего века.

Тобольская летопись, кроме того, что она настоящий подлинник, имеет еще и сие преимущество, что в ней многие приключения обстоятельнее пред прочими летописями описаны.

Миллер обстоятельно поясняет и то, что собой представляет Тобольска летопись, и кем и когда она писалась:

Первое основание к сочинению сих летописей положил, без сомнения первой архиепископ Сибирский Киприан, который отправлен был туда из Москвы в 7129 (1621) году, и, по показанию тех же летописей, на другое год по прибытии своем в Тобольск приказал созвать всех старых казаков бывших с Ермаком при завоевании Сибири, и велел их распросить о всем, [161] что с того времени в Сибири происходило, причем он определил имена тех, которые показали отечеству знатные заслуги, но во время службы своей от неприятелей побиты или другими нещастливыми случаями жизнь свою скончали, внесть в синодик соборной церкви в Тобольске для пения им повсягодно вечной памяти. Сей ради причины упоминал я и об оном синодике неоднократно в сей Истории.

То же самое и о простых летописях, то есть, списках:

Инако не можно думать, как что некоторые из помянутых старых казаков во время сочинителей вышепомянутых летописей еще живы были и известия к сему достохвальному делу сообщили. В простых сибирских летописях имянно о том упоминается, и сочинитель Савва Есипов сам себя в число оных полагает. О Тобольской летописи тож доказывается многими особливыми доказательствами, которые в оном полнее, нежели в прочих, описаны и никем иным, как разве кто при том был сам, описаны быть могли.

Особо интересно сообщение Миллера о татарских летописях:

Что до приходу казаков происходило в Сибири, то хотя реченной Савва Есипов в том ссылается на татарские летописи, из которых он будто брал внесенные в свою летопись известия, однако сие мне не весьма вероятно, или рассуждать надлежит, что оные татарские летописи с того времени все утрачены. Я подлинно уверен, что татары, для дружеского моего с ними обхождения, по частым предложенным им о таких летописях вопросам, мне бы сего не умолчали, ежели бы такие книги у них имелись. А как бы было оным утратиться, когда другие у них рукописные книги толь прилежно хранятся? Но разве татарскими летописями названо то, что русские, по своем приходе в Сибирь, услышав у татар, о татарских приключениях записали? Что надлежит до подлинной татарской летописи или так называемой родословной истории татар, ханом Абулгазом сочиненной и старанием прежде бывших в Сибири шведских пленников ко удовольствию всей Европы напечатанной, то не находится никаких следов, чтобы сочинителям сибирских летописей сия книга была известна, и еще меньше, чтоб они при своих сочинениях оную употребляли.

Обратите внимание, Миллер намеренно прилагает к своему труду тексты грамот и летописей. Объясняет это он тем, что до сего времени эти документы не были опубликованы, и читатели не могут ни сравнить их с тем, что сообщает Миллер, ни сопоставить их друг с другом.

Разве сие кто может почитать за излишнее, что часто для таких обстоятельств, которые коротко предъявлены быть могут, целые грамоты или отписки для свидетельства внесены. И в правду бы так было, ежели бы свидетельства, на которые я ссылаюсь, уже в других печатных книгах находились или бы списки с них у многих людей в руках были. Но я нахожусь первым, которой оные сообщает, и знающий читатель за то, что сообщаю полные, благодарить будет. Любопытные люди увидят во оных еще много других достопамятных дел, для которых всякой чести удостоены быть должны. Кто к старинным архивным письмам и к штилю оных привыкнет, тот подлинно оные читать будет со удовольствием, как бы намерения читателей или причины удовольствия различны ни были.

Ещё я не могла пройти мимо, не отметив того уважения Миллера к русскому языку, которое он выказал не только словами, но и делом:

Об одной токмо пользе древних архивных писем здесь объявляю, которая хотя весьма случаем делается, однако немалой есть важности. Сколько каких слов и складов не покажется темных и совсем незнаемых тому, кто таких писем прежде не читывал! Он будет спрашивать, что то значит. И, может быть, скажут ему для толкования иностранное слово или склад, по свойству чужестранных языков украшенной, которые он лучше, нежели старинное российское слово или склад, разумеет. Однакож самое сие приведет его во удивление, что он природного своего языка совершенно не знает. Он начнет размышлять: справедливо ли то, чтобы вводить чужестранные слова и склады, когда в природном языке недостатку не находятся. Он будет сравнивать склады иностранные с подлинными [163] российскими и узнает, что каждой язык имеет свое свойство и что из одного языка в другой, без крайней нужды, ничего занимать не должно.

Мое мнение не в том состоит, чтоб мне себя поставить общим защитником древности языков. Примеры тому, как языки в чужестранных государствах в недавные времена много переменились, весьма известны, и, конечно, должно обыкновению времен несколько уступать, когда старинными словами и складами гнушаются; но сие обыкновение не надлежит всегда почитать за узаконение, и не должно отвергать всего старинного только для того, что оно старинное, а новое принимать для того, что новое. Есть чужестранные языки, которые чрез несколько сот лет мало или ничего не переменились. Не писали ли за триста и за четыреста лет пред сим по-италиянски так изрядно, что остатки тогдашних времен служат нам ныне примерами, которым последуем. Да и церковной язык в России с того времени, как книги в печать стали производиться, весьма мало переменился. Для чего же в гражданстве, в канцеляриях и при дворе язык от прежнего так отменен? Выключая некоторые, весьма не употребительные, старинные слова, вместо которых другие, так же настоящие русские, слова находятся, не найдем мы в старинных письмах ничего, чтоб могли опорочить, кроме простого соединения складов. Однако, сие не порок языка, но паче произошло от невежества тогдашних приказных служителей. Да и самый приказной штиль в прежние еще времена много исправился, и ежели я, яко иностранной человек, в состоянии о том рассуждать, то осмелюся сказать, что ныне приказные дела пишутся не лучше, как оные уже за 50 лет писались.

Я прошу прощения о сем постороннем рассуждении, происшедшем от любви к старинным архивным письмам. В чужестранных государствах признавают себя щастливыми, когда оные увидят, и производят в печать большими книгами, хотя в некоторых более ничего не находится, кроме что мимоходом упомянуто бывает о некоторой фамилии или церкви, или монастыре или городе. Потомкам оставляется оные употреблять при сочинении истории или к чему иному пожелают. Ежели угодно будет последовать сему примеру, то я таких старинных писем довольное число собрал, которые не только до одной Сибири, но и до всей России касаются, и всемерно достойны напечатания, потому что, кроме той пользы, которая по оным в других делах явственна есть, при будущем сочинении общей Российской истории основанием служить должны...

Обратите внимание на то, как Миллер заботится о своей чести и достоинстве:

Другого состояния доводы состоят в изустных преданиях и в повестях, на которые я иногда ссылаюсь, и оным по мне верить должно, хотя я никакого другаго доказательства об них и не имею. Ежели кто о верности оных повестей сомневаться будет, то я прошу примечать самые обстоятельства в каждом месте, ибо оные мою искренность подтвердить могут. Какое бы то было дерзновение выдумывать, чего не бывало, где надлежит опасаться, чтоб тотчас во лжи изобличену не быть. Я ездил не один, но имел многих свидетелей моих дел и трудов. Были там люди и после меня и за такими же делами, которые могут спорить. Ежели что пишу несправедливо, об одном только прошу, а именно, чтоб кто, бывши в Сибири, буде не вспомнит приведенной мною какой повести, затем бы о достоверности оныя не сомневался. Не всегда нам приходит на ум о всем спрашивать, а хотя и спрашивать, то не всегда удается настоящий ответ получить. Иногда случается нечаянно о чем слышать, чего при других обстоятельствах надеяться не можно было. Напротив того, я охотно поверю, что другой мог слышать то, чего мне слышать случай не допустил.

Ещё одно интересное место в предисловии. Миллер говорит о разнице в подходах к первоизточникам (документам) историков античности и своём:

Рассуждая вообще о том, как я в сочинении сей истории поступал, то я прекословить не намерен, что она во описании приключений с принятым от славнейших древних историков обыкновением много не сходствует. Однакож не думаю, чтоб я тем учинил хуже. Их сочинение приятно, потому что они приключения ведут одним порядком, не упоминая о свидетельствах, по которым они сочинение свое составляли. Но мое расположение есть полезнее, потому что я стараюсь предлагаемое мною утверждать везде доводами и рассуждаю об известиях и о сочинителях оных по правилам вероятности и якобы с читателем совокупно, которой здесь также рассуждать может и тому, что я пишу, просто верить не обязан. Когда древние историки толико себе приписывали, чтобы их словам верить без доказательств, то они щастливы, что им в том удалось. Ежели письменные известия, по которым какая история слагается, всякому известны, тогда сочинителю не так в вину причитается, ежели он оставлением свидетельств привлекает себе несколько более почтения и знающим людем оставляет на рассуждение: хорошо ли он теми известиями пользовался или худо. Сим и древние писатели истории извинены быть могут, что в их времена те известия, по которым они сочинения свои производили, чаятельно у всякого в руках были, а утратились уже после...

Он оправдывает прежних историков тем, что они писали о событиях, возможно, всем широко известным. По этому они могли и не приводить в подтверждение своих слов текстов документов. Сам же Миллер, понимает, сколь важно приложение текстов, тем более, что те, кто будет с ними ознакамливаться, могут найти в них что-то иное, по иным вопросам. То есть, он понимал важность этого подхода и сделал для других то, в чём нуждался сам, читая книги по истории.

(продолжу)

Читайте также:

Историк Герард Миллер, как слишком уж удобная мишень

Немец Миллер не по нраву

Академия и немцы... история, однако

***

Мой канал на Яндекс Дзен