В рубрике Неспящим в ночи я обычно размещаю материалы не однозначные, неоднозначные, прежде всего, для меня. Это может быть статья, заставляющая увидеть давно знакомое под иным углом зрения. Это может быть утверждение, поколебавшее твои, казалось бы, непоколебимые убеждения. Кстати, наши убеждения за жизнь претерпевают неоднократные изменения: мы же не из полена вырублены - растем, развиваемся, совершенствуемся и они, "убеждения" - вместе с нами. Это может быть статья или видео большого объема, на которые днем просто не хватает времени.
Сегодня мое внимание привлекла статья Захара Прилепина в Свободной прессе "Высоцкий как наш современник". Прилепин - талантливый писатель, героический человек, заслуживающий глубокого уважения за свою деятельность на востоке Украины, но для меня он не оракул. Тем не менее, со многим в его статье я согласна. С творчеством Высоцкого я познакомилась в институтские годы и тогда предпочитала ему Окуджаву. Позднее мне понравилась его не песенная поэзия. В 80-х я выписывала журнал Наш современник, наверняка читала Куняева, но в упор не помню статью, о которой идет речь. Общество в лице моих знакомых данный персонаж (Высоцкий) не интересовал.
Ту, первую, статью Куняева я не нашла, более поздние и кусочек поэмы Куняева для знакомства с ним охотно представлю. Понравится - найдете в сети. О жив и в твердом уме.
Кого бы он считал «своим» сегодня, на какой стороне баррикад оказался?
На фото: артист театра и кино Владимир Высоцкий (Фото: Global Look Press)
Не так давно на телевидении мне довелось поговорить о Высоцком. О том, как сложилась бы его судьба, если б он — это невозможно по многим причинам, но гипотетически, — дожил до наших дней.
Наверное, хорошо, что Владимир Семёнович не увидел всего этого, сказал я.
Парадокс, который сейчас возмутит многих: но именно Высоцкий и есть символ советской эпохи, один из главнейших, наряду с Гагариным, Жуковым и книгой «Как закалялась сталь». Советской, а не антисоветской.
И все его сотни песен о героических советских людях, и его ответ на вопрос, кого он считает центральной исторической фигурой (Ленин) и его ответ на вопрос о любимой песне («Вставай, страна огромная…») — тому порукой.
В 1937-м и 38-м появилась на свет целая плеяда литераторов, зачатых в год сталинского запрета абортов — эти люди осчастливили русскую культуру: но сколько не думаю о них, они никак у меня не объединяются в одно поколение.
Это же всё плюс-минус ровесники: Владимир Высоцкий, сценарист Геннадий Шпаликов, писатель Венедикт Ерофеев — тот самый Венечка, а ещё прекрасный поэт Евгений Маркин — их всех давно нет с нами. Но недавно ушедшие Белла Ахмадулина и Владимир Маканин — тех же лет рождения. И живущие с нами, дай им Бог здоровья, Александр Проханов, Андрей Битов, Юнна Мориц и Александр Дольский — того же призыва.
Когда перечисляешь все эти имена — кажется, что расстояния между ними огромные. На самом деле, иные из них могли мимо друг друга проходить ещё в пацанском возрасте на московских улочках.
Бежит себе малолетка Высоцкий — а мимо пробегает малолетка Проханов: сверстники. Может быть, даже в футбол играли в московском дворе. Сталин ещё был живой. Невозможно себе вообразить.
Высоцкий умер очень давно, в позапрошлой жизни.
Он умер до айфонов, до войны на Донбассе, до программы «Дом-2», до первой чеченской и до второй чеченской, до расстрела Дома Советов, до распада СССР, до слова «перестройка».
Алла Пугачёва, которая живёт уже триста лет, ещё не записала своих первых звёздных пластинок — а он уже умер. В год смерти Высоцкого Борис Гребенщиков только-только выпустил свой первый полноценный альбом — а Гребенщиков уже лет пятьсот поёт.
Представляете, как давно умер Высоцкий? Даже второй «Терминатор» ещё не вышел тогда. Сергей Безруков ещё ни одной роли не сыграл. Доисторическое время.
Представляете, если б он дожил до «перестройки»? Когда все его друзья, за исключением разве что Николая Губенко и ещё двух-трёх — на все голоса закричали о том, как это правильно, что развалилась эта рабская страна — советская, российская, холопья империя — туда ей и дорога.
Нашёл бы он в себе силы сказать: «Нет, ребята, всё не так!»
Или сидел бы, в день расстрела советов между Лией Ахеджаковой — и кем там? — Собчаком? Кохом? Бурбулисом? — и говорил бы: «Да, надо раздавить гадину!»
И Борис Абрамович Березовский вручал бы потом Владимиру Семёновичу государственные награды и первое собрание сочинений в золотом тиснении.
И Борис Николаевич Ельцин обнимал бы Высоцкого за плечо беспалой рукою и рассказывал бы на ухо, улыбаясь своей удивительной, во всё лицо, улыбкой, как они, партийцы, уже знавшие как всё будет, слушали его «Охоту на волков» в бане, и пили за свободу, понимаешь? «За нашу, Володя, с тобой свободу!»
Так было бы? — вот таким резонным вопросом задавался я.
И сделал вывод: хорошо, что не дожил. Не дожил — и выжил в итоге.
А если б он ещё и до наших дней дотянул? Года до 14-го, в котором сами знаете, что началось.
Нет, с одной стороны, другу Высоцкого — Михаилу Шемякину — всё понятно и про крымнаш и про всё остальное. Всё отлично у Шемякина уложено в голове.
С другой стороны, зашёл я как-то в ЦДЛ, в 2014 году, а там сидят Игорь Кохановский и литератор Дмитрий Быков: кажется, это был последний раз, когда мы поздоровались с ними.
Кохановский помните кто такой? «Мой друг уехал в Магадан, снимите шляпу, снимите шляпу». Легендарный друг Высоцкого, с самой юности, ближе не бывает.
И то ли Быков спросил у Кохановского, то ли сам он не сдержался и стал уверенно цедить, что за воровство Крыма Высоцкий проклял бы всех, кто тут радуется этому. Так и сказал. И Быков кивал довольно.
Высоцкий, помню, в фильме 1967 года «Война под крышами» играл полицая на свадьбе. А спустя 50 лет вдруг стал бы за потомков полицаев болеть и волноваться — вот история, да?
Я улыбнулся и встал из-за столика: да ну вас, — подумал.
Оглянулся ещё раз и вдруг вообразил себе, что сидит Владимир Семёнович меж этими вот двумя, и чуть не перекрестился. Потому что креститься надо, когда что-то несусветное кажется.
Нет, можно представить Высоцкого, снявшего шапку у монумента репрессированных. Но если представляю, как он поёт «Протопи-ка мне баньку по чёрному», а в толпе стоят и подпевают — кто там? — все вот эти лица, которых даже перечислять нет сил, — и что-то ломается внутри: нет, не может такого быть.
Но с Окуджавой случилось же! Это же теперь умещается в голове — что человек, написавший «Десятый наш десантный батальон», говорил, что Басаеву нужно памятник поставить! Но он так говорил. Он говорил, что наблюдал пожар в Доме Советов, как самый интересный сериал.
Можно вообразить себе Высоцкого, рассуждающего о том, сколько людей загубили в штрафбатах, — но вообразить себе его, говорящего, что лучше б немцы нас завоевали бы — мы баварское пиво пили бы тогда — нельзя: что-то опять ломается внутри, в голове. Что б он — и такое сказал? Что б он, вослед за Людмилой Улицкой повторил: «Французы в отличие от наших сберегли своих», — разве это возможно? Он сына фронтовика, который, как в песне он пел, зажигалки на крышах тушил?
Но ведь Окуджава — он сам воевал! Он-то смог!
И что со всем этим знанием делать?
У нас другой пример есть — ещё одна легенда — Александр Городницкий — который сначала написал пророческую песню про Севастополь, который вернётся домой — а потом вдруг выступил на очередных выборах за партию «Яблоко», которая собирается вернуть Севастополь обратно. Как у него всё это совмещается в голове, у Городницкого, кто-нибудь знает?
Как Высоцкий повёл бы себя, когда с одной стороны — едва ли не все, понимаете, едва ли не все его друзья — а с другой стороны — единицы, — ну, да, Губенко, ну, быть может, ещё Иосиф Давыдович Кобзон, который на прежних святынях ритуальных танцев не танцевал, и всё тот же Проханов, с которым, может быть, Владимир Семёнович играл в футбол. Но скорей всего, не играли они ни в какой футбол.
Что сделал бы Высоцкий? Нет ответа.
Высоцкий умер и все противоречия разрешил. Советские врачи, выводя его из бесконечного запоя, подсадили всенародного Володю на наркотики, наркотики Володю убили, и теперь у нас сомнений нет. А догадки наши ничего не стоят. Что мои, что Кохановского.
Но даже эти мои, вполне резонные вопросы, вызвали невероятный шум и негодование в рядах поклонников Владимира Семёновича. Да как я посмел, как я мог. Володя наверняка был бы за наших, иначе и не могло быть.
Слушайте, я только рад был бы такому ходу событий.
Но ведь Владимир Семёнович всё-таки считал ввод в Будапешт и в Прагу — позором советской системы: а там имели место куда более сложные процессы, ибо Будапешт и Прага, чтоб из дня сегодняшнего было понятно, переживали примерно те же процессы, что и Киев четыре года назад.
А ввод войск в Афганистан? Рассказывают, что Высоцкий буквально рыдал от негодования: вот русские пришли и убивают афганцев.
То есть, прямо говоря, Владимир Семёнович являлся носителем сознания, в целом характерного для «шестидесятников»: с их удивительной верой в том, что просвещённый европейский и англо-саксонский мир желает только добра и никуда войск не вводит, а зло повсюду сеем мы, советские.
Собственно, наша прогрессивная интеллигенция или люди, выдающие себя за интеллигенцию, до сих пор в этом уверены.
Двадцать пять лет понадобилось населению России в целом, чтоб осознать, наконец, масштаб провокаций и, давайте без экивоков, преступлений, свершённых прогрессивным миром в целях передела мира и наживы — снос суверенных режимов, поддержка откровенно преступных их «сукиных детей» на самых разных континентах, ввод войск, куда только вздумается и прочее тому подобное.
В 1987 и даже в 1993 году население России и тем более наша интеллигенция, буквально влюблённая в Запад, как образец мироустройства, любые разговоры на эту тему считала признаком пещерного сознания.
Упрямо твердивших противоположные вещи Эдуарда Лимонова или Александра Проханова, Сергея Кара-Мурзу или покойного философа Александра Зиновьева или историка и филолога Вадима Кожинова старались в приличные места не допускать.
Высоцкому, как минимум, пришлось бы очень и очень сложно в те годы.
Разрыв со своей средой — вещь сложная, мучительная, зачастую просто невозможная.
Простые ведь вещи говорю? Так откуда такое неистовое желание защитить «нашего Володю»?
Володя — общий. Давайте будем честны с Володей. Он фарисейство и лукавство не выносил.
А вот отыграться за то, что его не публиковали — на каком-то этапе ему могло бы захотеться.
Помните, как нам гоняли бесконечную историю, про то, как советские чиновники Высоцкого запрещали и загубили, наконец, святого человека?
Высоцкий, между прочим, с 1964 по 1980-й был одним из ведущих актёров Театра на Таганке в Москве — театр этот был одной из визитных карточек страны Советов, попасть туда было невозможно — ни зрителям, ни артистам, желавшим стать такими же небожителями — как эти вот, играющие там.
Высоцкий в тридцати фильмах сыграл — несколько из них до экрана не дошли, — но ведь был танкист Володя в фильме 1966 года «Я родом из детства», была «Вертикаль» 1967 года, где он спел пять своих песен, в 1968 году вышли сразу «Служили два товарища» и «Хозяин тайги», а потом ещё были «Опасные гастроли» 1969 года, «Четвёртый» 1972 года, «Плохой хороший человек» 1973 года, «Бегство мистера Мак-Кинли» 1975 года — и везде заметные роли, и главная роль в фильме 1976 года «Сказ про то, как царь Пётр арапа женил», и «Маленькие трагедии», конечно, и «Место встречи изменить нельзя».
Да на него, запрещённого, вся страна смотрела 25 лет подряд. Он полторы тысячи концертов дал — и за огромное их количество его посадить могли — потому что там невесть что творилось с бухгалтерией. Но не сажали же, глаза прикрывали на всё это.
А посадили бы? Чего вы кричали бы тогда? «Вор должен сидеть в тюрьме» — как многие из нас радостно кричат чуть что, или, напротив, стали бы утверждать, что Советская власть невинного Володю загубила?
А на гастроли как он ездил — советский запрещённый артист, с которого КГБ якобы глаз не спускало: во Францию, в Польшу, в Германию, в Венгрию, в Болгарию, в США, в Мексику, в Канаду и даже на Таити. И на телевидении выступал там, и концерты давал огромные.
Вот как его держали и не пускали, сил не было никаких всё это терпеть.
Похоже всё это на запрет?
Вообразите себе нынешнего артиста — который дал полторы тысячи концертов, из них половину на стадионах, а налоги платит через раз, а то и через два, ездит на самой дорогой машине в Москве, снимается каждые два года в шедевральном фильме, который смотрит по десять миллионов человек, а то и по пятьдесят миллионов, играет в театре, известней которого нет — и говорит: загнобили меня, загнобили, власть кровавая, тираническая вздохнуть мне не даёт!
Да нынешние артисты, 99 из ста, душу бы продали за то, чтоб Высоцким пожить хоть недельку. Запрещённым, затравленным, загнанным.
Не утверждали его на какие-то роли? Да любого артиста, самого распрекрасного, один раз утверждают, а два раза нет, — Высоцкий что, был Аль Пачино и Роберт де Ниро в одном лице? Он был хороший, крепкий артист. Мог подойти режиссёру, мог не подойти.
В «Ну, погоди» Высоцкого не утвердили роль волка озвучивать, а Папанова утвердили. И что, Папанов — хуже волк, чем Высоцкий?
Высоцкого пробовали на роль Остапа Бендера — вы действительно думаете, что из него получился бы лучший Бендер, чем из Юрского или Андрея Миронова?
Остаётся одно — стихи его не печатали, да.
Знаете, придётся ещё одну вещь сказать.
Высоцкий огромная личность. Высоцкий — миф. Истинный, почти невозможный, огромный. Такая как у него слава — только у «Битлз» была в его время на всю планету.
Высоцкий в нашем доме звучал, сколько я себя помню, и едва начали выходить книги и о нём, и его сборники — они тоже неизбежно приобретались. Хотя, воспитанный на классической поэзии, я довольно быстро для себя решил, что великие песни — вовсе не означают, что сочинены они на великие стихи. Как и в случае «Битлз», кстати.
И отцу моему, и матери эта нехитрая истина тоже быстро открылась, что вовсе не убавило нашей любви к Высоцкому, но я точно ни разу не помню, чтобы кто-нибудь перечитывал Владимира Семёныча ради того, чтоб перечесть. И тем более не было случаев, чтоб мы всерьёз говорили про его поэзию или про прозу — он ведь ещё и прозу писал.
Высоцкий, как личность, как цельность много круче самого себя, поделённого на разные составляющие — я до сих пор зачарован его образом, его силой, и он по-прежнему меня удивляет, этот тип — но вот когда начинается через запятую перечисление «Пушкин, Есенин, Мандельштам, Высоцкий…» или «Достоевский, Максим Горький, Шаламов, Высоцкий…» — сразу хочется как-то людей угомонить.
Не надо, слышите. Высоцкому хватает любви и славы и без ваших перечислений. Всякому своё место — а его место и без Пушкина с Есениным — не стыдное.
Помнится, когда на заре «перестройки» вышла известная вполне себе критическая статья Станислава Куняева о Высоцком — Куняева едва не разорвали на части. Конечно, это всё от зависти, решил сразу мильён читателей. Или десять миллионов сразу.
А Куняев был, в сущности, прав.
Высоцкий, что называется, открыл ящик Пандоры, когда начал смешить своего слушателя — чтоб нравиться этому слушателю, его среднему вкусу, — не повышая планку для слушателя, а понижая.
Куняев приводил в пример эту известную песню Высоцкого: про Лукоморье, которого и след простыл. Найдите, послушайте.
И Куняев очень спокойно объясняет: так нельзя делать. Это классические стихи Пушкина, которое воспитали целые поколения русских людей. Это — святое. И если мы сегодня начинаем высмеивать это, завтра приходят смехачи всех остальных мастей, которым смешно вообще всё: русский солдат, русская женщина, русские святыни, Россия как таковая.
И они пришли ведь.
Очень часто повторяют, что Высоцкий — это Есенин второй половины века.
Нет, ребята, Высоцкий это не Есенин. Есенин был великий новатор стиха, поэтический гений. И, главное, Есенин никогда не пытался понравиться своему читателю — он с самого начала работал для высочайшего суда поэзии, где и словом оступиться было нельзя.
Представить себе Есенина, сочиняющего сатирические куплеты про пушкинское Лукоморье — невозможно.
Мне говорят: да одни только военные песни — явное доказательство того, что Высоцкий — великий поэт.
Советские военные песни — это отдельная, требующая серьёзного разговора история. И «Тёмная ночь», и «Эх, дороги…», и всё та же «Вставай, страна огромная» — песни великие. Но никто ведь не будет всерьёз говорить, что написавшие стихи к этим песням Владимир Агатов, Лев Ошанин и Лебедев-Кумач — великие поэты?
Задумайтесь об этом. Поищите сами ответы — почему.
Самый лучший Высоцкий — это Высоцкий последних лет, когда ему уже не хотелось нравиться кому-либо, когда сочинил он «Райские яблоки» и «Кони привередливые». Когда он не с легковерным слушателем стал разговаривать, а с ангелами и с апостолами.
Это — классика.
Давайте любить Высоцкого тем, какой он есть. Не возвеличивать его там, где места ему нет, и не отрицать того, что любимей его у русских людей долгое время не было никого.
Впрочем, у этой славы есть, увы, оборотная сторона. Пройдёт десятилетие, другое, третье и значение Высоцкого приравняется в глазах новых поколений к значению предыдущих всенародных любимцев — скажем, Леонида Утёсова или Александра Вертинского, или Шаляпина. И не важно, что Вертинский сам писал себе песни, а Шаляпин пел чужие. Мог бы и свои петь. И слава у него была не меньше, чем у Высоцкого. Но много ли эти исполнители значат для современного молодого человека? Нет, не много.
И у Высоцкого будет та же самая ниша — для специалистов. Потому что Высоцкого можно только слушать. Читать его, в сущности, куда меньше смысла. Слух человека стремительно перестраивается — и расстроенная гитара Владимира Семёновича уже не будет иметь и миллионной доли желающих её послушать.
А Есенин, Блок или Пушкин останутся на том же месте, что и были. Потому что они от саунда не зависят. Они все — в слове. Их слово — самоценно.
Погоня за прижизненной славой и, главное, игра на понижение ради того, чтоб нравиться большему количеству людей, оборачивается тем, что большая часть этой славы уходит вместе с твоими современниками.
Да, лучшее из написанного Высоцким — десяток, два десятка текстов, — останутся как факт русской литературы. Но через полвека значение Высоцкого и значение Станислава Куняева, при всём том, что первого слушали десятки миллионов, а второго читали даже не десятки тысяч, а считанные тысячи — сравняется. Это будут вполне себе равноценные — на взгляд историка — фигуры. С литературоведческой точки зрения Куняев в известном смысле даже любопытнее, а во многом, как мыслитель — прозорливее и глубже.
Не почтите всё мной сказанное за кощунство, я не хочу никого обидеть. Я, как и вы, Высоцкого люблю.
Просто так будет, и это неизбежно.
Однако как символ эпохи Советской — Владимир Семёнович Высоцкий останется до тех пор, пока мы помним это время и все его победы и трагедии. Станислав Куняев
***************************
1984
Станислав Куняев
Страсти по Высоцкому
В 1984 году исполнилось четыре года со дня смерти Владимира Высоцкого. 25 июля десятки тысяч людей потянулись к могиле поэта на Ваганьковском кладбище, хотя официальные власти всячески противились этому волеизъявлению: в годовщину смерти Высоцкого по ТВ не показывали фильмы с его участием, в прессе не было ни одной серьезной статьи о нем. Но 84-й год внес в эту ситуацию неожиданные коррективы. Один из толстых журналов опубликовал большой материал о Высоцком, но… критического характера. Эта публикация стала настоящей бомбой того знойного лета.
Речь идет о статье поэта Станислава Куняева в июльском номере журнала «Наш современник» под названием «Что тебе поют?». Начав статью с того, что после опубликования два года назад в «Литературной газете» своей статьи о Высоцком на его имя пришли горы возмущенных писем от поклонников покойного, Куняев размышлял:
«Я отложил письма и задумался… Так вот в чем дело: ты начал спор о вкусах, а замахнулся, сам того не подозревая, на святая святых. Высоцкий уже не интересовал меня – бесстрашное время расставит все по своим местам. Гораздо интереснее подумать о другом феномене – о читателе, почитателе, слушателе, поклоннике, потребителе… Что это – любовь, уважение, пиетет? Но разве бывает любовь столь беспощадна к чужому мнению? Разве естественно, что любовь к одному явлению культуры закрывает человеку глаза на все остальные имена? Почему эта любовь не просветляет, а ожесточает? А может, это вовсе не любовь, а просто некий агрессивный культ? Почему эти люди ведут себя так, словно за их спиной нет великой поэзии, великой культуры, словно бы лишь вчера они шагнули из небытия в цивилизованный мир, услышали его и отдали Ему всю свою душу, ничего больше знать не желая?.. Может быть, массовая культура при сегодняшних средствах распространения стала наркотиком невиданной, незнакомой человечеству силы? Может быть, поэтому так беспощадно быстро сходят со сцены, изнашиваются, вырабатывают запасы своего таланта творцы популярного искусства? Спивается связавшийся с Голливудом Скотт Фитцджеральд, разрушаются от постоянных допинговых доз наркотиков кумиры следующего поколения: Элвис Пресли и Дженис Джоплин, Джимми Хендрикс и Джим Моррисон, не выдерживает гастрольно-коммерческих нагрузок Джо Дассен, гибнет от пули фанатика (а фанатизм тоже сила, действующая на тех, кто вызвал ее к жизни) переставший творить Леннон…»
Начав свои мысли издалека, Станислав Куняев в конце концов подводил читателей к главному: «Сходите на кладбище! Посмотрите, сколько там цветов…»
Таких писем было много, к ним прилагались фотографии надгробия с толпами людей у ограды, и я, загипнотизированный непрерывным диктатом, действительно собрался на кладбище.
– Ты когда там будешь, – попросил меня мой товарищ, – посмотри, пожалуйста, цела ли там одна ничем не знаменитая могила – она метрах в четырех от Высоцкого, да вот, кстати, погляди на фотографию…
На фотографии в окружении множества людских ног был виден небольшой холмик с полуметровым деревянным столбиком, на котором была выведена скромная надпись: «Майор Н. Петров, умер в 1940 г.»
– Я фотографию делал год назад, – продолжал мой приятель. – Думается, что этой могилы уже не существует.
…Вечерело, народ постепенно расходился. Я смог оглядеться вокруг и увидел, что можно было предположить. Вокруг была истоптанная ровная земля. Могилы майора Петрова не существовало.
Я не могу себе представить, чтобы поклонники Блока, Твардовского, Заболоцкого или Пастернака могли позволить себе из любви к своему божеству равнодушно топтаться на чужих могилах.
Конечно, «нам не дано предугадать, как наше слово отзовется», и отношения творца с человеком, открывающим сердце строке, звуку, картине, слышны и не всегда предсказуемы. Но в безбрежном эмоциональном море этой стихии должны мерцать сигналы друг другу, два маяка, две равноправные воли – человека искусства и человека жизни. Ибо, как сказал мудрец, «поэт должен помнить, что в прошлой прозе жизни виновата его поэзия, а человек жизни пусть знает, что в беспомощности искусства виновата его нетребовательность и несерьезность его жизненных вопросов».
Статья Куняева удивительным образом совпала с двумя событиями: лишением в июле Юрия Любимова советского гражданства и волевым решением вышестоящих органов о передаче всех материалов музея на Таганке (более 12 тысяч единиц хранения), в том числе и материалов о В. Высоцком, в ЦГАЛИ. Мало кто из сведущих людей не понимал, что все эти события тесно связаны между собой и что за спиной «Нашего современника» стоят весьма влиятельные силы со Старой площади. Когда Валерий Золотухин, возмущенный статьей Куняева, начал свои хождения по инстанциям с целью ее опровержения, один из его знакомых передал ему удивленные реплики высокопоставленных деятелей из центрального аппарата КГБ: «А чего Золотухин возникает против „Нашего современника“? Он же русский человек. Захочет – он будет печататься в „Современнике“.
Удивление высокопоставленных чекистов и подобные реплики из их уст многое объясняли из того, что происходило в те дни вокруг имени Владимира Высоцкого. Дело в том, что в силу своего полуеврейского происхождения и круга тех знакомств, которые он поддерживал при жизни, Высоцкий был недолюбливаем в среде так называемых «русских патриотов». Вокруг него всегда вращались люди, ориентированные в сторону Запада, да и сам он никогда не скрывал своих близких связей со многими деятелями западной литературы, искусства и эмигрантскими кругами. После смерти, став для «западников» чем-то вроде символа, Высоцкий должен был рано или поздно навлечь на себя гнев «русских патриотов» или «почвенников».
Между тем в декабрьском номере «Нашего современника» была опубликована подборка писем-откликов на июльскую статью С. Куняева. Приведу лишь некоторые из них.
«…Вызывает возмущение поведение поклонников Высоцкого на кладбище. Втаптывание чужих могил – это неуважение к нашим предкам. Печально, что к этим топтунам теперь стали присоединяться и молодожены, заезжающие на кладбище из загса. Заметьте, заезжают к Высоцкому, а не на могилы своих отцов и дедов…» (Н. Богданов, аппаратчик, поселок Мамонтовка.)
«Ни один талант не виноват в крайностях своих поклонников. Знаете, почему я зачеркнула слово „гений“? – потому что решила написать не только о Высоцком. Разве голос Лемешева стал хуже из-за того, что его сумасшедшие поклонницы целовали след от ботинка прославленного тенора. Разве песни Аллы Пугачевой перестали быть драматически насыщенными из-за того, что в ее подъезде целыми днями стоят влюбленные почитательницы? Любовь к таланту принимает порой самые уродливые формы, но в этом ни в коей мере не виноват первоисточник» (Т. Салынская, школьница, Москва).
«Герой Высоцкого не знает нормального мира народных, общечеловеческих ценностей. Но ежели судьба обделила – это одно, тут не вина, тут беда. Однако герой и не помышляет о нормальном мире нормальных ценностей. Возможно, я сужу предвзято. Но отсутствие диалога с Родиной, ответственности перед ней – очень серьезный показатель болезни. Нет душевного родства героя с народом, нет включенности в общее дело. Герой всегда особенный, всегда противопоставленный – заранее и всему. И совсем уже нерусская черта: самореклама. Поза настоящего мужчины, который, как ему и положено, нигде не пролил настоящую слезу…
Я боюсь Мужчины с неприкрытой претензией к жизни: отдай мне мое! Не вижу в нем веры, не вижу идеала. Не вижу, ради чего раздвоенный, страдающий певец встал к микрофону, точно к амбразуре.
Герой Высоцкого, претендующий быть Мужчиной, слишком смахивает на мальчика с гитарой из подворотни. Одно в нем устойчиво – качества хорошего кулачного бойца.
И еще одно: бард хотел улучшить людей. Но разве от этого легче? Хороши ли средства? Хорош ли его герой, его идеал? Если и была маска, то она приросла, стала лицом – есть у маски такая скверная тенденция прирастать. И надо быть великим мастером, чтобы соблюсти дистанцию. В данном случае – увы… Вот и прижился Высоцкий там, где явно не хотел бы. Сытые «сильные личности» поют его пьяными голосами. Держат за своего…». (О. Разводова, преподаватель Воронежского университета.)
Отделив Владимира Высоцкого от русского народа, авторы подборки добрались и до современной молодежи и письмом старшего библиотекаря Г. Морозова из Калуги раскрыли невольно весь смысл своего мероприятия:
«Всем отделом и всей библиотекой прочитали статью С. Куняева. Вы выразили нашу тревогу за состояние культуры и нравственности молодежи (и уже не только молодежи). Как поэт, оценивая „потребление“ музыки, кино, Вы не поставили точки над „i“, а я позволю себе употребить штамп, набивший оскомину, но точно отражающий суть явления: „Это идеологическая диверсия. Как это страшно, что музыку делают оружием разложения!“
Пройдет всего лишь пара-тройка лет, и имя и творчество Высоцкого будут взяты либерал-перестройщиками на вооружение как таран против советской идеологии. Либералы весьма эффективно воспользуются посмертной славой Высоцкого, сделав из него чуть ли не главного «мученика тоталитарного режима».
**************************
8 АПРЕЛЯ 2010
Станислав Куняев: Я — не враг Высоцкого!
АВТОР:КУДРЯВОВ БОРИС
Главного редактора журнала «Наш современник» обвиняют в разжигании ненависти к культовому поэту
Мало кто вспомнит, что в 1983 году вокруг могилы Владимира Высоцкого разгорелись нешуточные страсти. В Интернете сохранились одиозно-застарелые отголоски довольно странной темы: «Лебединой песней идеологического отдела ЦК в 1983 году стал проект под названием «могила майора Петрова». За одну ночь она была сооружена по соседству с могилой Высоцкого и кем-то затоптана. Главный редактор журнала «Наш современник» Станислав Куняев выступил с гневной публикацией о вандализме поклонников Высоцкого. И призвал запретить неорганизованный доступ к могиле барда. Теперь Куняев признается, что его заставили раскрутить эту «фальшивку».Откуда такая осведомленность у автора этой интернет-утки – «проект», «сооружена за ночь», «заставили»? То, что Станислава Куняева вполне необоснованно ненавидят оголтелые поклонники Высоцкого, известно как раз с тех пор, когда в прессе появились его статьи о поющем поэте. Имел ли на них моральное право Куняев, что ему и ставится в вину фанатами Высоцкого? Вне всякого сомнения - имел! А вина? Ну, какая может быть вина у человека, имеющего собственное мнение?
Так выглядела могила Высоцкого в 80-е годы
Но давайте попробуем все же разобраться с могилой.
Обстоятельств этого странного дела на Ваганьковском кладбище узнать не получилось. Документальных свидетельств тому, что рядом с нынешней могилой Высоцкого когда-то была могила майора Петрова, просто не существует. В кладбищенских архивах такой информации нет. «Мы храним архивы, начиная с 1941 года», - дали объяснение в администрации. Пришлось искать живых свидетелей.
Правда Стаса Куняева
Главный редактор журнала «Наш современник» Станислав Юрьевич Куняев так прокомментировал эту историю:
- В 1983 году мне в руки попали две фотографии московского фотохудожника Александра Лапина. На одной - могильный холмик неизвестного майора Петрова, возвышающийся по соседству с захоронением Владимира Высоцкого (снимок 1982 года). На другой, сделанной автором через год, на месте этой могилы - пустое место. Оказалось, что к тому времени ее затоптали поклонники поэта.
НОЯБРЬ, 1980 ГОД
В июльском номере журнала «Наш современник» вышла моя статья «Что тебе поют. Полемические заметки о модном в культуре», где я попытался проанализировать явления массовой культуры. Речь зашла и о Высоцком и о той самой могиле, затоптанной его фанатами. «Я не могу себе представить, чтобы поклонники Блока, Твардовского, Заболоцкого или Пастернака могли позволить себе из любви к своему божеству равнодушно топтаться на чужих могилах», - таким был мой вывод. Ни слова о причастности к Высоцкому в ней больше нет!
Из неизвестного документа слова матери Высоцкого
В результате случился грандиознейший скандал. Высокие партийные инстанции, редакцию журнала завалили подметными письмами возмущенные поклонники Высоцкого. Но признаюсь как на духу: никакого подлога я не совершал, ничей заказ не выполнял, нигде не признавался, будто меня «ЗАСТАВИЛИ раскрутить какую-то фальшивку». Да, и каяться мне не в чем. Выступал я не против Высоцкого, а против стадного культа по отношению к нему. Писал, как говорится, по велению сердца.
Правда матери Высоцкого
- Смею вас уверить, - продолжает Станислав Юрьевич, - что идеологический отдел ЦК КПСС к этой истории тоже не имел ни малейшего отношения. Могила майора Петрова не могла быть «сооружена за одну ночь». Рядом с могилой Высоцкого она находилась задолго до появления той на кладбище, то есть до 25 июня 1980 года.
1982 ГОД
Вот редкое свидетельство: фотография из кладбищенского архива, датируемая ноябрем 1980 года. На ней хорошо видна табличка с надписью, сохранившаяся с 1940 года: «Кинорежиссер Петров А.С.» Кто этот человек - выяснить нам так и не удалось. А вот слова матери Высоцкого Нины Максимовны, присланные в групповом письме очередных подписантов на имя первого секретаря правления Союза писателей СССР Георгия Маркова:
«Мы», - пишет Нина Максимовна, (имеются в виду родственники и друзья - Б. К.), - «Заметили этот неприсмотренный холмик - могилу режиссера Петрова - и стали за ней ухаживать, подправлять, класть цветы. Затем неожиданно для нас на могиле появилась табличка «майор Петров».
Как видите, дело не совсем ясное. Скорее, даже темное.
1982 ГОД
Кто затоптал могилу майора Петрова?
- Перед публикацией моей статьи, - подытоживает наш разговор Куняев, - главный редактор «Нашего современника» Сергей Викулов попросил редактора отдела критики журнала Юрия Медведева провести расследование по могиле Петрова. И в июне 1984 года Медведев беседовал с тогдашним директором Ваганьковского комплекса ритуальных услуг Абакумовым. Тот признал, что могила майора Петрова действительно была затоптана. Причем, затаптывалась она трижды. И администрация кладбища каждый раз вынуждена была принимать меры по ее восстановлению. В конце концов, было принято решение сравнять ее с землей. Вот слова Абакумова: «Бесчинства посетителей могилы Высоцкого выливались в распитие спиртных напитков и распевание песен в пьяном виде вокруг нее. Это происходило даже ночью, после закрытия кладбища. Милиция устала бороться с вывешиванием антиобщественных призывов, продажей по спекулятивным ценам фотографий Высоцкого (по два рубля за штуку)».
1983 ГОД
На вопрос, можно ли восстановить могилу майора Петрова, Абакумов ответил, что это невозможно. Потому что нет его близких родственников. И табличка с могилы давно утеряна.
Особый взгляд на жизнь и творчество Высоцкого
- Станислав Юрьевич, некоторые «высоцковеды» до сих пор припоминают вам ту давнюю историю. Чем же вы их так разгневали?
- Тем, что всегда открыто говорю свою правду о Высоцком. Да, время фанатического культа по отношению к нему давно прошло. Толпы поклонников теперь Ваганьковское кладбище не штурмуют. При жизни Владимир Семенович страстно желал вступить в Союз писателей, чтобы его официально признали литератором. За помощью он не раз обращался почти ко всем нашим поэтическим знаменитостям: Роберту Рождественскому, Булату Окуджаве, Андрею Вознесенскому, Евгению Евтушенко, Бэлле Ахмадулиной, Андрею Дементьеву. Список можно продолжить. Зачем же склонять только мое имя? Тем более, что я во многом являюсь оппонентом к их взглядам, поэтике. Но в том, что они большие профессионалы, сомнений никаких нет.
Могила Высоцкого в наши дни
Но вот почему-то при жизни Высоцкого они его не поддержали. Или не поняли? А между собой снисходительно перешептывались: «Оставайся, мол, парень, на своем месте, пой свои песни. А к нам не лезь». Почему, спрашивается? (Первая и единственная прижизненная публикация стихов Высоцкого в профессиональном поэтическом издании: стихотворение «Ожидание длилось, а проводы были недолги» вышло с купюрами в альманахе «День поэзии. 1975» - Б. К.).
- А, может, они боялись?
- Чего? Конкуренции со стороны собрата или гнева властей? Допускаю даже то, что по отношению к Высоцкому я предвзят, "свожу с ним счеты", будто мною движет "зависть", - как утверждают мои радикальные оппоненты. Но почему при его жизни никто из коллег по поэтическому цеху не поддержал Владимира даже во время кулуарных встреч? Причина? Что скрывать, - уровень его профессионального мастерства не дотягивал до их высот, а, значит, до высот настоящей, чистой поэзии.
- Спорный вопрос.
- Спорный - не спорный. А некоторые доказательства приведу:
Поэты ходят пятками по лезвию ножа
И режут в кровь свои босые души.
По-моему, это такая безвкусица, от которой просто коробит.
Владимир ВЫСОЦКИЙ
- Ну, почему же сразу - безвкусица?! Мне, к примеру, очень нравится.
- Во-первых, это истерически-экзальтированная картинка из жизни поэтов. У них все гораздо сложнее и тоньше: и сомнения, и печали, и одиночество, и вдохновение. А тут упрощение, доходящее, прошу прощения, до зрительного идиотизма.
А как вам вот такое:
Кто кончил жизнь трагически - тот истинный поэт,
А если в точный срок - так в полной мере.
На цифре 26 один шагнул под пистолет,
Другой же - в петлю слазил в «Англетере».
СЛАЗИЛ, а потом вылез что ли? Высоцкий пишет о трагедии Есенина, но после такой строчки хочется просто рассмеяться. Слазить можно туда, откуда потом можно вылезти. А из петли, затянутой на шее, уже не вылезают!
Я всегда чувствовал в его манере исполнения пережим, истерическую ноту, неестественность ора. Не пение, а крик! Я же не знал, что он сидел на наркотиках. Такую страстную ноту может давать только наркотическое возбуждение. Эстетически и как явление крупной поэзии, книжное в том числе, я Высоцкого никогда не воспринимал. Чувствовал, что это явление массовой культуры.
Но когда наша интеллигенция, как бы желаю примкнуть к народу, начала приравнивать его к Пушкину, Ломоносову и даже Шаляпину, тут уж у нее всякое чувство меры пропало.
Воевал я и воюю не с Высоцким, а с идиотизмом, созданным вокруг его имени. Зачем делать из него дешевый культ?
Этот снимок в начале 80-х годов пользовался большой популярностью среди фанатов Высоцкого
- Культ кумира - это же любовь к нему. Может, с Вашей теоретизированной колокольни все у Высоцкого плохо, а народу нравится!
- Прежде всего, Высоцкий - актер. А актерство и поэзия, пожалуй, вещи, мало сочетаемые друг с другом. Заметьте, Борис, почти все его песенные персонажи как бы играют самих себя. А поэт он всегда идет своим путем, не оглядываясь на мнение публики:
Цель творчества - самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Где-то я уже говорил, что Высоцкий не совсем органичный русский поэт. Хотя именно русского человека он умел играть, как никто другой.
Высоцкий никогда моим врагом не был. И не все у него плохо. Мне, например, очень нравятся его ранние стихи и песни. Вот где настоящая искренность, ненадуманность, задушевность. Они и писались для друзей, а не на потребу публики. Помните:
У меня гитара есть - расступитесь стены!
Век свободы не видать из-за злой фортуны!
Перережьте горло мне, перережьте вены -
Только не порвите серебряные струны!
Продолжение: https://cont.ws/@shalovaav/839... НЕСПЯЩИМ В НОЧИ Продолжение: Станислав Куняев Стихи
Оценили 23 человека
42 кармы