Малоизвестное о Троцком. Часть 1

В нашей постоянной рубрике «Антитроцкизм» редакция предлагает вниманию читателей работу доктора философских наук, ветерана Великой Отечественной войны Владимира Ивановича Клушина. Работа представляет краткое изложение его монографии «К философско-социологическим воззрениям Л. Д. Троцкого» (Истоки, становление, метаморфозы, отношение к ленинизму). Монография была подготовлена к публикации в 1988 году, но не увидела свет из-за конъюнктуры и перестроечных политических деформаций горбачевщины. Позиция автора, оставшегося верным марксизму-ленинизму в перестроечное лихолетье, вызывает искреннее уважение, а некоторые недостатки статьи, по мнению редакции, с лихвой перекрываются кропотливой работой с источниками и философским анализом взглядов Троцкого.

Малоизвестное о Троцком. Часть 1, изображение №1

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Прежде чем говорить о роли Троцкого в нашей истории, считаю необходимым подчеркнуть следующее:

Оценки и выводы основываю на литературных источниках, т.е. работах самого Л.Троцкого и том, что написано о нем преимущественно его сторонниками, попутчиками, последователями, а также эмигрантами. Почти не касаюсь известной Вам стороны, изложенной в учебниках истории, а также в критике троцкизма 30-40-х годов, иными словами это - не историко-партийная лекция.

2. Учитывая «тонкость» предмета рассмотрения и с целью экономии времени читателя буду злоупотреблять текстом, приводить цитаты из подлинников. Это необходимо и для того, чтобы избежать упреков в «отсебятине» и вольном переложении мыслей автора.

= = =

Объективная правда истории не только гносеологическая, но и нравственная категория. Сколько о ней произнесено высоких слов, сколько верных и ветреных поклонников клялись ей в преданности, сколько жестоких потерь, страданий и жертв приносилось на ее алтарь. Какая стойкость, выдержка, мужество, самоотверженность и воля требовались и требуются порой, чтобы отстоять эту правду от напора велеречивых, но равнодушных правдолюбцев, стремящихся подбросить свои тощие сиюминутные откровения в огненное горнило исторической вечности. Как многотрудно и увлекательно движение человеческой мысли к объективной истине, особенно если речь идет о недавнем прошлом, сколько препон и преград приходится преодолевать исследователю, чтобы хоть на мгновение прикоснуться к ее сияющей вершине.

Поучителен переживаемый нами период нашего исторического познания, породивший наряду со взлетом социальной любознательности множество жестких противоречий. Противоречий, которые порой кажутся неразрешимыми, но в действительности стимулирующими научную мысль к новым результатам. В частности, как часто мы без оглядки торопимся закрашивать «белые пятна» отечественной истории, не замечая, что явно злоупотребляем мрачными темными тонами.

Мало ли ныне модных, но известных отнюдь не своими фундаментальными трудами историков и маскирующихся под них публицистов, кто в угоду нынешней конъюнктуре спешит отмежеваться от признанных во всем мире исследований советской исторической науки, только лишь на том основании, что в книге ее достижений когда-то тоже из конъюнктурных или каких-либо других соображений было вырвано немало важных страниц.

Однако, восстанавливая эти утраченные страницы, вызывающие, кстати, особую любознательность массового читателя, они без тени сожаления вырывают другие страницы, не менее значительные и поучительные. Подобные нигилистические тенденции еще нигде и никогда и никого не сближали с истиной и правдой истории.

Который уж раз в перекрестие интересов общественности и исторической науки попадает противоречивая и демоническая фигура Лейбы (Льва) Давидовича Бронштейна (Троцкого), оставившая глубокий след в революционном движении и переходном периоде к социализму нашей страны. Пожалуй никому другому, кроме как может быть В.И. Ленину, не уделялось столько внимания в публицистике, художественной и исторической литературе как Троцкому. При этом, в отличие от Ленина, в период жизни самого Троцкого.

Многие тысячи самых различных статей и книг издавались о нем советскими авторами, эмигрантами и западными исследователями. Сложилась обширная «троцкиниана», которая посвящена преимущественно той политической борьбе, которая связана с самим Троцким или его попутчиками и последователями. У истоков этой «троцкинианы» стоит сам Л.Д, Троцкий, который до 1928 года сумел издать в СССР 17 томов своих сочинений, не считая тысяч отдельных изданий своих книг, брошюр, тематических сборников, докладов, речей, переписки. В эмиграции все это переиздавалось, дополнялось новыми сочинениями, воспоминаниями, манифестами и посланиями к советскому народу.

Вряд ли можно найти в истории какого-либо другого политического деятеля, который так заботился бы о своем «историческом лице», предназначенном для потомков. Многие тысячи автобиографических страниц перепевали и пережевывали малейшие детали его жизненного пути в «вожди русской революции», подробнейшие характеристики людей, идущих рядом с ним или выступающих против него, начиная от лидеров западной социал-демократии, руководителей российского революционного движения и царских министров, до возчика, везущего его в ссылку, или матроса в кожанке, охраняющего наркомвоенмора в его знаменитом поезде, преданного ему до последнего вздоха.

Для систематизации и редактирования этого «исторического наследства» в Москве работал целый штат способных публицистов, среди которых были Ленцер, Вермелъ, Геллер, Румер, Рензин, Познанский и ряд других. И недостатка в «исходном материале» у них не было, поскольку Лев Давидович на митингах, собраниях и совещаниях не появлялся без личного стенографа, подробно фиксировавшего все его изречения. По его указанию, все приказы и директивы народного комиссариата по военным и морским делам печатались в трех экземплярах, один из которых шел в личный архив Троцкого, который к его отъезду из СССР с трудом был размещен в двух железнодорожных вагонах. Роль теоретического адъютанта у него исполнял активный бундовец профессор С.Ю.Семковский, впоследствии разошедшийся с ним во взглядах.

После Октябрьской революции реклама и самореклама Троцкого приносила свои плоды. В речах и брошюрах при перечислении вождей революции фамилию Троцкого нередко ставили впереди имени Ленина. «Вот пришла великая революция, - говорил М.С.Урицкий, - и чувствуется, что как ни умен Ленин, а начинает тускнеть рядом с гением Троцкого»[1]. А некоторые видные партийные деятели, как писал А.В. Луначарский, вообще были «склонны видеть в нем подлинного вождя русской революции»[2]. Да и сам нарком просвещения немало в те годы сделал, чтобы поддержать у общественности это мнение. В его книжке «Великий переворот» как самые выдающиеся вожди революции были выдвинуты на первый план вместе с Лениным и Троцким такие лидеры как Г.Е.Зиновьев, Л.Б.Каменев, Ю.О.Мартов и, разумеется, сам автор книжки.

Следует обратить внимание, что это были партийные деятели, попавшие после первой русской революции в эмиграцию и почти не принимавшие непосредственного участия в работе российского революционного подполья. При этом, Луначарский отмечал, что «больше всего шума и блеска было вокруг Троцкого», который проявлял «огромную властность», «необыкновенную элегантность», «ораторский и писательский талант», «большую ортодоксальность, чем у Ленина».

Представляет интерес тогдашняя оценка Луначарским Владимира Ильича. По его словам Ленина отличали «грубость», «монотонность ораторских жестов», «бесцветность», «застенчивость» в общении с европейскими социал-демократами и их лидерами, «неспособность становиться на точку зрения противника», стремление за дискуссиями коллег «видеть столкновение разных классов и групп». «Доминирующей чертой его характера была воля». «Не надо думать,- указывал Луначарский,- что второй великий вождь революции во всем уступает своему коллеге; есть стороны, в которых Троцкий бесспорно превосходит его; он более блестящ, он более ярок, он более подвижен. Ленин как нельзя более приспособлен к тому, чтобы сидя в председательском кресле Совнаркома, гениально руководить мировой революцией, но, конечно, он не мог бы справиться с титанической задачей, которую взвалил на свои плечи Троцкий, с этими молниеносными переездами с места на место, этими героическими речами, этими фанфарами тут же отдаваемых распоряжений»[3].

Извиняясь за столь длинную цитату, хочется прежде всего подчеркнуть сложность и неоднозначность обстановки в партии большевиков и в стране после 1917 года. Не хотелось, чтобы она понималась как упрек Луначарскому, тем более, что он в результате совместной деятельности с Лениным в правительстве, вскоре резко изменил свою оценку. Однако, в годы гражданской войны у него еще ощущались «раны», нанесенные железной логикой «Материализма и эмпириокритицизма», обнажившей не только идеалистический и богоискательский привкус философских исканий будущего советского наркома просвещения, но и социально-политические истоки этого интеллектуального поветрия, грозившего «революции завтрашней». Отсюда и упреки Ленину в партийном, классовом подходе к оценке политических и идейных течений, акцентирование внимания на «ленинской воле». Пожалуй здесь более прав был Максим Горький, который видел главную черту Ильича в том, что «его мысль всегда, как стрелка компаса, повернута в сторону классовых интересов пролетариата».

Пытаясь объяснить известную неприязнь к Троцкому со стороны Г.В.Плеханова, автор «Великого переворота» привел в своей книге имевший хождение в среде социал-демократов анекдот. Будто бы на одном из собраний после знакомства с Троцким импульсивная Вера Засулич заявила, что «этот юноша несомненно гений». После этого якобы огорченный Плеханов сказал, что он «никогда этого не простит Троцкому». Что за этим стояло? Отнюдь не романтическая история. Луначарский такое плехановское заявление объяснил тем, что в отличие от Плеханова, Ленина и Мартова из сложных перипетий революции 1905-1907 гг. Троцкий вышел «с наибольшим приобретением в смысле популярности». Сомнительность такого суждения коренилась в том, что инициатором подобных утверждений был сам Лев Давидович.

Учитывая все это, можно ли считать случайностью, что бывший член плехановской группы «Освобождение труда» Л.Г.Дейч, затеявший после 1917 года совместно с журналом американских социалистов «Цукунфт» издание серии работ «Евреи в Русской революции», первым персонажем назвал Троцкого, заказав сразу нескольким авторам книгу о нем. Стоит ли удивляться, что наиболее неумеренные поклонники наркомвоенмора утверждали, будто Троцкий «воплотил в себе весь характер русской революции», был ее «главным архитектором», «экстрактом, ее лицом, ее душой», называли его «главным вождем Октября», поскольку, якобы, «Ленин опоздал в Смольный»[4].

Выступая на XIII съезде РКП(б), делегат французской компартии, сподвижник Троцкого Борис Суварин называет его «сверхчеловеком», имя которого «синоним революции». И дело не заканчивалось сравнением Троцкого с «сияющей вершиной Монблан», а приобретало вполне осязаемый характер. К примеру, до сих пор с большим упорством настойчивые исследователи ищут в киноархивах каждый кинокадр, имеющий отношение к Ленину. Они буквально единичны. Зато сколько имеется кинолент, посвященных Троцкому, запечатлевших триумфальные встречи наркомвоенмора в различных городах, массовые скопления людей, оркестры, огромные портреты, приветственные лозунги, знамена.

В наши дни справедливо осуждается практика присвоения городам и населенным пунктам имен здравствующих политических деятелей. Пионерами в этой традиции были троцкисты. Так, имя Троцк было присвоено пригороду Ленинграда городу Гатчине и нескольким более мелким населенным пунктам. По мере введения почетных званий Троцкий первым становился «почетным горняком», «почетным металлургом», «почетным железнодорожником», «почетным красноармейцем». Все это не год и не два воздействовало на сознание масс, приучая людей к тому, что Троцкий, даже если не «первый», то обязательно «второй вождь революции».

Вполне обоснован вывод, что сразу же после 1917 года в партии и стране стал насаждаться культ личности Троцкого, который непосредственно противостоял авторитету В.И.Ленина. Достаточно сказать, что при жизни Ленина были изданы несколько тоненьких брошюрок с его биографией, пером авторов которых больше водила животворная любовь к Ильичу, чем знание обстоятельств и периодов его революционной деятельности. Некоторые из них носили характер фантазий фольклорного плана.

В 1927 году вышла маленькой неказистой брошюркой биография И.В.Сталина, являющаяся сухим пересказом его партийной анкеты и написанная его секретарем с времен гражданской войны Иваном Товстухой. Зато у Троцкого целые тома его собраний сочинений носили непосредственно автобиографический характер. Думаю, что исключительно чертами характера этого не объяснишь. Троцкий с юношеских лет готовился в вожди, о чем немало свидетельств в его биографии и всем жизненном пути. Не здесь ли следует искать корни того недоверия, которое он испытывал к себе среди партийцев и рабочих.

Прежде чем анализировать теоретические взгляды Троцкого, следует хотя бы кратко проследить основные вехи его пути как общественного деятеля и активного участника революционной борьбы.

Родился Лейба Бронштейн 26 октября 1879 года. «День моего рождения,- писал он позднее,- совпадает с датой победы Октябрьской революции». Его отец не земледелец, как писали в биографических брошюрах 20-х годов, и не помещик, как стали квалифицировать позднее. Это был крупный землевладелец-арендатор, торговец зерном, очень богатый человек, эксплуатирующий сотни наемных работников. Он дал прекрасное домашнее образование своим детям, которые привлекались к подсчету немалых барышей. Военные поставки сделали его миллионером, а революция лишила всего накопленного, заставив по протекции сына заниматься в голодной Москве хорошо знакомым ему «хлебным делом».

Вопреки призванию, Льва Бронштейна определили в Одесское реальное училище, которое наряду со средним образованием давало специальность бухгалтера. Но математика и счетное дело не увлекли «реалиста». Он с удовольствием пишет сочинения, стихи, мечтает стать писателем или поэтом. Переводит на украинский язык басни Крылова. Много читает, увлекается современной литературой. После окончания реального училища для продолжения образования переезжает в Николаев и поступает там в местный университет.

Настольной книжкой студента Бронштейна становится «Эристика» Шопенгауэра, небольшая, но, как оказалось позднее, весьма нужная книга. Эристикой[5]называли искусство спора. Она учила одерживать верх в любой дискуссии, независимо от того, доказывалась истина или заблуждение. Лев Давидович почти наизусть выучил эту книжку и всегда применял ее положения и рекомендации в диспутах, которые к концу XIX века кипели в молодежной среде. Здесь же, в университете, он зачитывается Некрасовым, Салтыковым-Щедриным, Козьмой Прутковым, модными западными авторами.

Однако главные интересы Бронштейна формировались не на университетской скамье. Он вступает в «Южно-русский рабочий союз», находившийся тогда в плену идей либерального народничества, экономизма и других мелкобуржуазных концепций общественной жизни. Члены этого николаевского союза (в гор Николаеве) собирались нелегально на окраине парка одного из магнатов в маленьком домике садовника, чета которого разделяла их взгляды. На этих сходках превозносилась пресловутая теория героев и толпы, предавался анафеме марксизм как «надуманное учение лавочников и торгашей», обсуждались экстравагантные концепции общественного переустройства из арсенала западной социологии.

В этих продолжавшихся сутками спорах Лев Бронштейн выделялся неистовостью, претенциозностью, переменчивостью взглядов. Первые написанные им рефераты были посвящены критике марксизма. «Я считал себя противником Маркса, книг которого, правда, не читал», - вспоминал он с гордостью[6]. Часто меняя свои взгляды, Бронштейн называл себя то «социал-демократом», то «слугой народа», но чаще всего он подчеркивал свой «немарксизм». Выделялась в дискуссиях в садовом домике Александра Львовна Соколовская, которая первая увлеклась работами Маркса и Энгельса. Она стремилась склонить Бронштейна к серьезному знакомству с марксизмом и он, будучи неравнодушен к ней, загорелся интересом, обещал поддержать ее в споре, но когда вопрос вставал напрямую, чаще всего переходил на диаметрально противоположные позиции. Имея ввиду это вероломство и «тушинские перелеты», друзья прочили, что из него «выйдет или великий герой, или великий негодяй».

Под влиянием Соколовской в конечном счете Лев Давидович уверовал, что ему суждено быть «русским Лассалем», до конца жизни считая Лассаля подлинным основоположником научного социализма. Полиция давно знала об этих нелегальных сходках, но, учитывая, что их участники - дети состоятельных и почтенных родителей, считала, что молодежь «перебесится» сама.

Однако к началу XX столетия внутренняя обстановка в империи стала обостряться, и правительство провело ряд полицейских акций против противников самодержавия. Не обошли вниманием и «Южно-русский союз». По доносу Шренцеля вся организация была арестована и оказалась в заключении. Из Николаева арестованных перевезли в Одессу, где их ожидала новая, построенная до последнему слову техники, большая тюрьма. В числе арестованных оказалась и Александра Соколовская, родившая незадолго до ареста Лейбе Бронштейну-Троцкому первую дочь.

Отношение тюремщиков к заключенным по делу «Союза» молодежи было вполне лояльное. Им разрешались частые встречи с родными, передачи, присылка книг и газет. Содержались они отдельно в общих камерах. Именно здесь, в Одесской тюрьме, Лев Давидович впервые познакомился с марксизмом. Начав с изучения этюдов о материалистическом понимании истории Антонио Лабриолы, он перешел затем к работам Плеханова, а от них - к трудам Маркса и Энгельса.

Считая, что в свои 19-20 лет он ничем не уступает основоположникам пролетарского мировоззрения, Бронштейн тут же объявил себя «марксистом». Тут же в тюрьме он принялся изучать масонство с точки зрения материалистической трактовки истории. У нас нет документальных оснований сказать по поводу этого пристрастия нечто большее, но утверждать, что оно имело сугубо теоретический интерес, было бы также опрометчиво. В социальных кругах, где формировался Бронштейн, масонство имело свои довольно глубокие корни.

Всех арестованных суд приговорил к разным срокам ссылки. Льву срок был определен в четыре с половиной года, два из которых были проведены в тюрьме. Осужденных перевели в московскую Бутырскую тюрьму, где поместили в отдельном флигеле ожидать очередной этап. Обстановка здесь была лучше, чем в Одессе. Встречи и передачи не ограничивались, двери камер не закрывались, можно было сколько угодно гулять в тюремном дворике. Здесь Бронштейн вопреки воле родителей обвенчался с Соколовской. По этапу их отправили вместе. В Иркутске ссыльнопоселенцев поселили на частных квартирах, они установили связи с местной интеллигенцией, писали рефераты, увлекались модной тогда игрой в крокет, вырабатывающий у игроков глазомер, волю к победе, смекалку.

Лев Давидович не являлся физически сильным человеком. Он страдал эпилептическими припадками, не потреблял мяса и вина, часто чувствовал недомогания. Вспоминая о тюремно-ссыльной эпопее, его подельник Г.А.Зив, один из первых принявший после революции предложение Дейча о написании книги о Троцком, указывал, что Бронштейн нашел в революционной деятельности точку приложения своего «Я», дорогу к известности на политическом поприще. «Рабочие, - пишет Зив, - интересовали его как необходимые объекты его активности... Он любил в них самого себя». От Бронштейна больше всего отталкивали «резко выраженный эгоизм, гипертрофированное самомнение, чрезмерное и болезненное самолюбие, стремление к экстравагантности в речи, писаниях, поступках». Он ни в чем не терпел первенства над собой и «одержать победу над ним в крокете означало приобрести в нем злейшего врага»[7].

В ссылке после публикаций в журнале «Восточное обозрение» к нему пришла известность и успех журналиста. Плеханов пригласил Бронштейна в «Искру», что было для молодого ссыльного весьма почетно. Лев Давидович оставляет полюбившийся в Иркутске крокет, жену с двумя малолетними детьми без средств к существованию (младшей было два месяца), бежит из Усть-Кута, собственноручно вписав в купленный бланк паспорта фамилию «Троцкий», которую он позаимствовал у главного надзирателя одесской тюрьмы, держиморды и шовиниста, которого побаивались не только заключенные, но и тюремщики.

Побег удался. После конспиративных встреч в столице он перешел границу Австрии, начав поездку по европейским странам. Здесь он сближается с П.Б.Аксельродом и другими будущими меньшевиками, с Виктором Адлером и его сыном Францем, включившись в водоворот европейского социал-демократического движения. В Женеве, заручившись мандатом от сибирской организации, как сбежавший из ссылки, Троцкий участвует во Втором съезде, где вначале, по словам меньшевика Рязанова, играет роль «дубинки Ленина», а затем переходит на позиции Мартова.

Через месяц после съезда меньшевики в противовес избранному на нем ЦК сформировали свое бюро, в которое вместе с Троцким вошли Аксельрод, Мартов, Потресов и Дан. Был разработан план борьбы с большевиками. Однако, в меньшевистском бюро амбиции Троцкого натолкнулись на интриганство Дана и он выходит из него, заняв «свою позицию». На этом этапе, по свидетельству своего зятя Л.Б.Каменева (мужа младшей сестры Ольги Давидовны, «дамы с аристократическими замашками и большими претензиями»), Троцкий «выражал взгляды Бунда»[8].

В этот период появляется брошюра Троцкого «Наши политические задачи», посвященная «моему учителю Павлу Борисовичу Аксельроду», с предисловием выходца из России Гельфанда (Парвуса), нажившего на спекуляциях миллионы и вскоре ставшего яростным противником революции. Вопреки претензиям, эта брошюра отразила чисто меньшевистское кредо автора, по мнению которого «Ленин совсем не марксист», «вождь реакционного крыла партии», «узурпатор», «диктатор», превращающий социал-демократов в послушные «винтики». Сам Троцкий, разумеется, является демократом и гуманистом. Однако, создать собственную фракцию ему не удалось и пришлось быть «вне фракций», на самом деле по всем коренным вопросам примыкая к меньшевикам.

С началом революции 1905 года Троцкий прибыл в Петербург, сменив на гребне революционной волны свою ориентацию, «кончает с мистицизмом демократии», приступив к разработке «теории перманентной революции». Раскрывая сущность этой «теории», он утверждал, что для обеспечения своей победы пролетарский авангард «придет во враждебные отношения не только со всеми группировками буржуазии, но и с широкими массами крестьянства, при содействии которых он пришел к власти. Противоречия в положении рабочего правительства в отсталой стране, с подавляющим большинством крестьянского населения, смогут найти свое разрешение в международном масштабе, на арене мировой революции пролетариата»[9].Отсюда, по мнению Троцкого, ленинское учение о революционно-демократической диктатуре рабочих и крестьян ведет к «самоограничению» пролетариата, который должен установить единовластную диктатуру и пока эту диктатуру не смело враждебное социализму крестьянство, перенести ее на штыках с помощью «революционно-агрессивной тактики» в развитые европейские страны.

В Петербурге Троцкий становится вначале заместителем, а затем председателем Петербургского Совета, где им была развита бурная деятельность. Он часто выступает на митингах, обращается к царским сановникам, ведет переговоры с всесильным Витте, «как равный с равным», по его словам. После разгрома революции, последовал арест, ссылка в Тобольскую губернию, побег из Березовки. Новая эмиграция венчает так называемый «левый» период его деятельности. Еще в Петербурге он встретился со своей второй будущей женой Натальей Седовой, дочерью купца первой гильдии, начинавшей «революционеркой». Некоторое время они жили вместе под фамилией Викентьевых. После ссылки Льва Давидовича Наталья уезжает из России продолжать свое образование.

В эмиграции Троцкий, пользующийся помощью отца, в отличие от многих других революционеров-эмигрантов жил вполне обеспеченно. Он получает высшее образование, слушает лекции научных светил в ряде европейских университетов. Венчается с Натальей Седовой, которая вскоре подарила ему Льва Львовича, принявшего фамилию матери и ставшего верной политической опорой отца. Вскоре появился на свет и Сергей Львович Седов, который не оправдал надежд родителя, порвав с ним, когда тот был в зените славы и могущества. Троцкий в годы этой второй эмиграции принимает активное участие в политической жизни европейской социал-демократии, участвует в работе большинства съездов и конференций РСДРП, во встречах партийной интеллигенции.

Характеризуя его позицию на партийных форумах, эмоциональный Мартов отмечал, что «Троцкий всюду приходит со своим собственным складным стулом», т.е. выпячивает свою личность, стремится подчеркнуть «гениальность» и «оригинальность» своих взглядов. Перед первой мировой войной он активно сотрудничал в ликвидаторских газетах и журналах «Наша заря», «Возрождение», «Луч», издавая в Вене свою газету «Правда», которую его сторонники сознательно путали с ленинской. Вместе с ним в этой газете сотрудничали Семковский, Иоффе и ряд других его тогдашних единомышленников. В Болонье вместе с Павловичем-Вельманом, Масловым и Коллонтай Лев Давидович преподавал в школе антипартийной группы «Вперед», где директорствовал Луначарский. В своих лекциях он прочит уход большевизма с политической арены в ходе ожесточенной борьбы. «Ленин, - заявляет он, - в ней примет смерть». Любимым слушателем в этой школе у Троцкого был будущий министр Временного правительства М.Скобелев. Именно в этот период Ленин называл его «Иудушкой - Троцким», подчеркивая его виляния, жульничество, позерство и политиканство, от которых он не избавился до конца своих дней.

В годы первой империалистической войны Троцкий, встретивший ее во Франции, ведет яростную антивоенную пропаганду. Одностороннее обличение милитаристских зверств англо-французской и русской стороны привело к административной высылке в Испанию. Оттуда вскоре на деньги американских евреев-социалистов Троцкий перебирается в США «как деятельный участник в борьбе за русскую свободу, к которой в Америке всегда относились с большим сочувствием». Однако, ожидаемой триумфальной встречи в Нью-Йорке не состоялось, хотя в печати и была отдана дань ораторскому мастерству прибывшего. Подвел Троцкого недостаток демократизма в общении со слушателями. После Февральской революции Троцкий покидает негостеприимную Америку, но англичане арестовали его в Галифаксе, поместили в лагерь интернированных, откуда он был освобожден по настоятельным требованиям Петросовета и министра иностранных дел Временного правительства П.Н.Милюкова.

Прибыв в мае 1917 года в Петроград, Троцкий, по словам Луначарского, пришел к большевизму «несколько неожиданно и сразу с блеском». Вначале он в составе «межрайонки» держался вне большевиков и меньшевиков, противился ее объединению с большевистской организацией столицы, выступал за сотрудничество с Временным правительством, ставил под сомнение ленинский курс на социалистическую революцию. После разгона июльской демонстрации отмежевался от большевиков и попросил Временное правительство заключить его в тюрьму. Просьба была удовлетворена. Однако, вопреки намерениям Троцкого VI съезд партии включил «межрайонку» в ряды большевиков, а ее представителей - Троцкого и Урицкого избрал в состав ЦК. После разгрома корниловского мятежа председателем Петросовета на место Чхеидзе по рекомендации Каменева был предложен выпущенный из «Крестов» Троцкий. Причем кампанию по его избранию в Петросовет возглавлял левый эсер Павел Деконский, разоблаченный вскоре как агент царской охранки.

Поддерживаемый Зиновьевым и Каменевым в Центральном Комитете Троцкий вел дело к срыву военно-технической подготовки вооруженного восстания. Запустил он и живую организаторскую работу в массах в Петросовете, который превратился в непрерывно функционирующий дискуссионный клуб. Вся его деятельность в этот ответственный период свидетельствовала, что он намеревался подменить восстание легальными средствами борьбы - созывом съезда Советов, а затем Учредительного собрания, которое определит, в чьих руках окажется власть в результате революционного переворота. Однако, вопреки всем этим надеждам, в Россию 1917 года, по словам Троцкого, «революционная эпоха ворвалась через наименее забаррикадированную дверь» и «диктатура Советов стала возможной только посредством диктатуры партии». Подмена диктатуры класса понятием «диктатуры партии» потребовалась Троцкому в данном случае для обоснования «цены отхода» от троцкистской версии пролетарской революции.

В 1924 году, настаивая на правильности своей концепции Октябрьской революции, Троцкий заявил в «Уроках Октября», что, якобы, победа, была одержана на 9/10 в тот момент, когда Петросовет под его председательством проголосовал за запрещение вывода из города войск гарнизона на фронт, т.е. вполне мирным «демократическим» путем. Голоснули, дескать, и осуществили революцию. Последовавший же через две недели штурм Зимнего дворца был как бы завершающим аккордом бескровного переворота. Да и руководство этим штурмом Троцкий полностью приписал себе. На это первоначально не обратили внимания, но после публикации «Уроков Октября» участники вооруженного восстания и очевидцы октябрьских событий полностью опровергли эту ложную версию.

Дипломатическая, военная, административная и политическая деятельность Троцкого после победы Октября весьма подробно и обстоятельно освещена в нашей литературе. Рамки статьи не позволяют нам особо останавливаться на этом вопросе, хотя он и требует дальнейших уточнений. Вместе с тем, следует, по нашему мнению, обратить здесь внимание на два момента, которые не всегда учитываются.

Первый из них, это роль Троцкого как «пламенной, карающей десницы революции». Преимущественно эта роль освещалась в эмигрантской литературе, которая связывает с его именем массовые репрессии на фронте и в тылу, расстрелы заложников, карательные акции против русской интеллигенции и деятелей культуры. Широко известен приказ Троцкого предать суду военного трибунала и расстрелять ряд видных политработников Восточного фронта за провороненную измену военных специалистов. Приказ, отмененный по настоянию Ленина. В то же время выпестованная Троцким, его краса и гордость 11-я «железная» дивизия, посланная им на помощь Царицыну после отзыва оттуда Сталина по настоянию Троцкого, вместо включения в борьбу, перешла к белым в парадном строе, под музыку, с развернутыми знаменами, что осталось без всяких последствий для наркомвоенмора Троцкого, который нередко освобождал военных специалистов от установленных форм контроля.

Продолжение следует...

В.И. Клушин

Сноски:

[1] Луначарский А.В. Великий переворот. Пб., 1919, с. 78.

[2] Там же.

[3] Луначарский А.В. Великий переворот. Пбю, 1919, с. 78.

[4] Устинов Г. Трибун революции (Л.Д.Троцкий). М., 1920, со. 16,27,51.

[5] Эристика - искусство спорить, вести полемику, пользуясь при этом всеми приемами, рассчитанными только на то, чтобы победить противника. Греческое слово - эристикос - спорящий.

Эвристика - такая система словесного обучения, когда учитель путем наводящих вопросов заставляет ученика прийти к самостоятельному решению поставленного вопроса. В современной литературе под эвристикой понимают методику поиска доказателшьства и путей решения задачи. Греческое слово - эвристико - нахожу. - Ред. (Логический словарь, Н.И.Кондаков. АН СССР, ин-т философии. Из-во Наука, М., 1971).

[6] См.: Невский В.И. Южно-русский союз. М., 1922, с.90.

[7] Зив Г.А. Троцкий. Характеристика (По личным воспоминаниям). Нью-Йорк, 1921, сс. 12, 33, 41.

[8] Каменев Л.Б. Ленинизм или троцкизм. Серпухов, 1924, с.11.

[9] Троцкий Л.Д. 1905. 2-е изд., М., 1922. с.4.

Статья целиком

Биография В. И. Клушина