Государство, вырвавшее себе язык. ВИКТОР МАРАХОВСКИЙ 26.02.2018

 Цитата из  текста автора: Чтобы понять глубину гуманитарного падения СССР к началу перестройки — достаточно пересмотреть на трезвую голову один из сенсационных фильмов прото-перестройки «Покаяние» (1984).

23-е февраля — помимо неизбежных маргинальных дискуссий о том, верно ли мы празднуем — открыло период столетних юбилеев по всей стране.

В 1918-1920 годах, помимо РККА, новорожденным государством были созданы десятки и сотни институтов. Как исчезнувших, так и ныне здравствующих. Общественных, научных, культурных и специальных. Многим из них, учреждённым в голодных столицах вековой давности, мы обязаны всей своей нынешней повесткой — от Су-57 в сирийском небе до В.В. Путина в Кремле.

И все они будут теперь подводить итоги своего первого века.

…Интереснее всего сегодня, конечно, – споры о том, почему столь многие институты, созданные Советской властью, успели поучаствовать в её уничтожении. Они самые поучительные — в плане уже наших собственных, современных перспектив.

Почему советская наука, например, получившая при СССР толчок, какого не имела в последние годы Империи (что бы ни твердили монархические ретро-идеалисты), стало позже одним из главных оппозиционных гнёзд советского общества?

Популярный ответ выглядит примерно так. Союзу «Преображенских и Швондеров» положил начало технократизм самого В.И. Ленина. Создатель Советского государства так верил в науку и неисчерпаемую её мощь сам, что сумел надолго заразить этой верой других большевиков. Однако спустя десятилетия наука, чуждая от природы марксистским догмам, вступила с государственным режимом сначала в дискуссию, а затем и в открытое противостояние. Но партийно-властная элита второго поколения уже не болела наукой так, как первый Предсовнаркома, и воспринимала её деятелей скорее как челядь. Своего рода «саундтреком» этого противостояния были книги Стругацких и песни лирических бардов с физических кафедр, апофеозом — битва Сахарова с Горбачёвым, а результатом — катастрофа 1991-го.

Так вот. Самое интересное тут, как представляется — в самом механизме непонимания, возникшего на фоне совместных успехов науки и власти. Затем переросшего, действительно, в открытые конфликты.

Почему государственная и научно-техническая элиты перестали друг друга понимать?

Дело не в какой-то якобы «несовместимости» большевистской идеологии с наукой и цивилизационным развитием, проявившейся после смерти основателей-технократов. Как писал полвека тому назад Ф. Бродель, «сам по себе марксизм — социальная ориентация, сознательно выбранный гуманизм, рационалистическое объяснение… В СССР существует русская цивилизация и марксизм, в Китае — китайская цивилизация и марксизм». В КНР, заметим, они по-прежнему сосуществуют, вполне плодотворно трансформируясь со временем.

Куда вероятнее другое.

Развитый СССР, активно наслаждающийся плодами научно-технического рывка, как ни странно это прозвучит — оказался очень слаб гуманитарно.

СССР ранний, двадцатых и тридцатых годов, был голоден и беден, но пугал элиты всего мира мощью своей не знающей берегов мысли. Пугал куда сильнее, чем милитаристские расизмы Европы — что и предопределило Вторую мировую. В советской печати и на съездах кипели такие фундаментальные споры, что из-за их отдельных положений дрались в Мексике или Лондоне сторонники разных советских фракций.

Однако для юных советских элит эти споры, как известно, вылились в «партийную гражданскую», завершившуюся по факту лишь к середине 1950-х. Советские элиты (уже не столь юные и сильно поредевшие) вылезли из этой борьбы напуганными. И вместо того, чтобы установить новые, более публичные и при этом менее травматичные правила идеологических битв — предпочли битвы вовсе по возможности прекратить. Чтобы не нарушать стабильность. Лучшим средством против конфликтов было решено считать замалчивание.

Таким образом было по факту уничтожено то поле, на котором могли на равных сходиться и общаться представители государственного аппарата и науки (а также культуры, общественности и всего остального). Гуманитарное пространство развитого СССР обнищало быстро и катастрофически. В попытке уйти от повторения конфликтов советские элиты создали на месте «гуманитарки» нечто, одновременно засахаренное поверху и быстро начавшее бродить и прокисать внизу.

В результате государству и обществу была оказана ужасная услуга. Само наличие совершенно засахарившегося «официального дискурса» – начало напрямую спонсировать любые анти-официозные идеи и иллюзии. Всякая «запрещённая» (или недо-разрешённая) идея и мысль немедленно, в силу запрещённости, обретали ценность. Даже если не имели их изначально.

Это привело, кстати, и к падению качества советской масс-культуры. Сегодня мы загипнотизированы самоуверениями в том, что советская культура была богата и крута. Но на деле списки советских кинохитов, книжных шедевров и даже просто знаменитых мультфильмов — потрясающе коротки. Просто попробуйте их все перечислить — и увидите, как быстро у вас закончится материал.

В каком-нибудь 1975 году в США прокат возглавили фильмы «Челюсти», «Полёт над гнездом кукушки», «Крестный отец II», «Алиса здесь больше не живёт», «Шоу ужасов Рокки Хоррора». В СССР — мексиканская мелодрама «Есения», индийская мелодрама «Бобби» и отечественная мелодраматическая комедия «Афоня».

Сопоставлять количество популярных фантастов или популярных музыкальных групп просто неспортивно и безжалостно.

23 мая 1987 года — СССР прекратил глушить американскую радиостанцию «Голос Америки»
Чтобы понять глубину гуманитарного падения СССР к началу перестройки — достаточно пересмотреть на трезвую голову один из сенсационных фильмов прото-перестройки «Покаяние» (1984). Картина, наполненная невыносимо лобовым символизмом (дочь репрессированных вся в белом, чекисты в легионерских доспехах, богомерзкая электростанция в церкви и финальная старушка с вопросом «зачем нужна улица, если она не ведёт к храму») – просто не могла стать событием в стране с полноценным гуманитарным пространством. Однако же — стала не просто событием, но сенсацией.

Такое могло случиться только там, где был уже утрачен общественный язык спора — как идейный, так и культурный. Профессиональные элиты, призванные как раз вести общественную дискуссию — замкнулись в себе и стали главными нарывами того самого нигилизма, с которым официально боролись. Неслучайно одним из бродячих образов контркультуры стал слуга-режима-ненавидящий-режим (возникавший то в виде «милиционера в рок-клубе», то в виде «скованных одной цепью»). Глава КГБ, а затем и всего государства растерянно признавался: «Мы не знаем общества, в котором живём».

Результатом (помимо собственно катастрофы) стало и упрощение языка понятий, на котором говорила страна, до линии полного взаимопонимания. Язык упростился до фени 90-х. И на ней лишь с начала нулевых начало нарастать заново мясо идей.

…А теперь перенесёмся в день сегодняшний — и особенно завтрашний. Презрение нынешней, весьма технократической, государственной элиты к любым идеологам понятно и объяснимо. В своей молодости нынешняя госэлита видела, как идеологи опередили всех в искусстве предательства, не оставив никому шансов их догнать.

Однако отказ от самой борьбы идей в массовом публичном пространстве ведёт, пусть и на другом уровне, к повторению ситуации. Фактически сегодня массовое публичное пространство отдано под сомнительные битвы с карикатурными либералами и украинскими политологами, всё чаще перерастающие в материальный мордобой. И превращающие, кстати, в карикатуру самих «государственников».

Тем самым мы рискуем попасть в ту же ловушку, что и поздний СССР. Как только мы хотим прочесть нечто актуальное об экономической, социальной или гуманитарной политике — мы почти гарантированно наткнёмся на резко антигосударственных авторов. Не потому, что прогосударственные авторы идиоты, а потому, что они, в отличие от своих оппонентов, имеют список «тем для умолчания».

И с этим надо что-то делать.

https://um.plus/2018/02/26/ton...