На улице стояли суровые, совсем не европейские морозы, и немецкий пригород заметало снегом.
Чёрным вечером в дверь дома позвонили. Седой старик с грубым небритым лицом замер и, перестав играть на виолончели, прислушался. Звонок повторился. Со вздохом недовольства хозяин дома поднялся и, приставив музыкальный инструмент к банкетке, отправился открывать. Его высокая сгорбленная фигура в халате двигалась не спеша, разнося по пустому дому гулкие звуки шагов.
– Рудольф Шиппе? – спросили его с порога.
На крыльце Шиппе увидел троих, за спинами которых из-за прекращения освещения улиц разливался кромешный мрак.
Первой навстречу выступила белокурая женщина сухого бюрократического вида. Чуть поодаль стоял громила с туповатым лицом и оттянутой нижней губой. А третий пришелец обладал карликовым ростом, имел розовую шевелюру и неподдающийся определению пол.
– Что вы хотите? – плотнее запахивая халат и недружелюбно разглядывая визитёров, осведомился Шиппе.
Но вместо ответа гости странно повели своими физиономиями, уловив струящийся из распахнутой двери тёплый воздух.
– Мы с инспекцией, – сообщила женщина, и все трое нахально вступили в дом. – На вас поступила жалоба, герр Шиппе, – продолжила чиновница, – вы не экономите на отоплении и электричестве. На вашем доме горят гирлянды, и, судя по температуре воздуха…
– И что с того? – старик нахмурил густые брови.
– Это неприемлемо. Сейчас вся Европа вынуждена экономить. Вы обязаны…
Тут старик раздражённо развернулся и пошёл в гостиную. Переглянувшись, инспекторы осторожно последовали за ним. В гостиной Шиппе налил себе коньяка и, раскинувшись на диване, свирепо осмотрел гостей.
– Я не собираюсь экономить, – сообщил он. – Почему я должен это делать? Я могу позволить себе жить так, как должен жить нормальный человек.
– Герр Шиппе, нам придётся принять меры, – пригрозила женщина, а карлик достал из портфеля какие-то бланки. – Весь западный мир борется с русскими...
– Но я не борюсь с русскими, – перебил старик. – У меня с ними нет никаких разногласий. Это у вас с ними разногласия, вы и экономьте, мёрзните, ходите в грязи по тёмным улицам.
– Вы не проявляете сознательность и солидарность. Мы выпишем штраф…
– Сколько угодно! – отмахнулся старик. – Мне хватит денег и на штраф, и на то, чтобы до конца своих дней жить так, как полагается цивилизованному человеку.
– Позвольте узнать, откуда у вас столько денег? – неожиданно тонким голосом спросил верзила.
– Мои предки почти век развивали предприятие маникюрных инструментов. А теперь из-за тупых действий европейских политиков мне пришлось всё продать. Половину китайцам, половину американцам. А вам осталось вот это, – тут Шиппе сделал неприличный жест.
– Возмутительно! – воскликнула женщина.
– А ваше хождение по домам приличных граждан не возмутительно? Да ещё с этим верзилой…
– Этой… – пробормотала чиновница.
– Что, простите?
– К ней следует обращаться она/её.
– Это женщина? – растерялся Шиппе.
– Она в процессе гендерного перехода.
Верзила стеснительно закатил глаза.
– Вы знаете, в чём моя вина, – после некоторой паузы заговорил старик, играя бокалом в руке, – в том, что я все свои 74 года соглашался. Думал, что я не прогрессивный, не модный, чего-то не понимаю. Видит бог, я ко всем относился по-доброму. Боялся кого-то задеть, обидеть. Я только работал. Я соглашался с зелёной повесткой, с драконовскими налогами, с разрушением ядерной энергетики, с уничтожением института семьи. И к чему мы пришли? Теперь ко мне в дом вламываются сумасшедшие третьего пола и требуют, чтобы я сидел в темноте и холоде. А в это время гражданское общество превратилось в суды Линча, где травят за иное мнение, чуть что обвиняют в изнасилованиях и пугают тюрьмой. Наверно, когда-то в Германии так же молча соглашались с приходом к власти других дегенератов. Мы всех вокруг называем рабами, но рабство здесь, у нас. Но теперь всё, хватит. Я – старик, и остаток своих дней хочу прожить так, как заслужил. И я буду жечь электричество и сидеть в тепле, а вы выметайтесь отсюда.
Через месяц Рудольфа Шиппе вызвали в суд по обвинению в сексуальном домогательстве.
Оценили 17 человек
24 кармы