Апрель и нежный май

                          Научи меня летать над просторами рассвета

                          В голубых потоках света знаки радости читать.

                          Научи меня любить без оглядки и без меры,

                          Без надежды и без веры этой жизни боль простить.

Литературный киносценарий.

Солнце. Его оранжевые лучи плавили стекла большой витрины с живыми игрушками, а я пытался угадать, какую из этих игрушек мне подарит мама. Она держала в руках большую зеленую собачку. Собачка моргала глазками и приветливо махала лапкой. Смешная, добрая собачка, я давно хотел такую, но мне нравилось, как мама выбирает игрушки, и я просил показать следующую. Щурясь и досадуя на яркий свет, я хотел смотреть на маму, видеть её наполненные любовью глаза, её улыбку, нежную шею с маленьким золотым крестиком, изящные тонкие руки. Мама стояла за стеклом. Она показывала мне игрушку за игрушкой. Пушистые звери радовались, просились ко мне, разговаривали со мной, но я улыбался и упрямо мотал головой. Маме тоже нравилось такая игра, предлагать мне новые игрушки. Она прижимала их к себе, гладила, а я смотрел и любовался не ими, а мамой, а она мной.

- Мамочка, ма… я хочу… покажи мне вон ту…

Мама поняла и взяла в руки милого лохматого зверька. Зверек увидел меня и вдруг стал плакать, утирая лапками милую мордочку.

- Не плачь, я возьму тебя, возьму, только не плачь… я не оставлю тебя…

Я протянул руку к зверьку, дотронувшись до стекла витрины. Витрина оказалась необыкновенно горячей. Отдернуть руку оказалось непросто, она намертво прилипла к стеклу. Ладонь невыносимо жгло. Я пытался вырваться, но стекло приклеилось и не отпускало, оно слегка поддавалось, но как резиновое, и снова тянуло мою руку обратно. Закричать не удалось, получилось лишь слабое мычание. В отчаянии я всем телом рванулся назад. Витрина поддалась, разорвавшись посредине, оставив мне обжигающий кусочек раскаленного стекла на ладони. Стекло мгновенно затянуло дырку. Мама за ним исчезла.

- Мама…

Теперь у меня получилось прокричать, но только совсем тихо. Я замахал рукой, пытаясь стряхнуть прилипшее горячее стекло… уголек выпал из моей руки в черную грязь и зашипел. Я сел, пытаясь понять, что происходит, спрятав под куртку обожженную ладонь. Мне не хотелось терять сон, терять маму. Я еще чувствовал её взгляд, мне хотелось к ней…

Вокруг костра стояли ребята и смеялись:

- Пора к столу!

- Видать барашек жирненький снился…

- Ха, сам попросил ручку позолотить…

Да, я уснул, пригревшись у костра, и надо мной жестоко подшутили. Шутки друзей надо принимать без обид. Поднявшись с лежащих у вагона досок, я накинул капюшон старой куртки и подошел ближе к костру, подставляя по очереди к жарким углям дырявые ботинки. Пока спал, ноги были вдалеке от огня, замерзли. Рука уже не горела, а мирно хранила тепло сна в кармане.

- Ноги в еду не суй… снять лучше помоги.

- Чё, готова уже, тварь? – демонстративно зевая, спросил я.

Дан подошел к горелой туше, висящей на арматуре над костром, воткнул для верности нож:

- Малой, посвети!

Малой достал фонарик, направил луч света в разрез туши.

- Крови нет, можно жрать. Бери с другого края, - скомандовал Дан.

Прихватив рукавом куртки свой край арматуры, я помог Дану снять собаку с костра. Плакса и Кос подтащили к свету костра обломанный лист оргалита.

- Клади, чем не стол…

- Свети сюда, Малой, чё раззявил?

- Горячая, сука…

- Мож кобель?

- Не, я с неё шкуру сам снимал, потрошил, - с гордостью произнес Дан. – Мы её с Дюшей красиво в вагончик заманили, да Дюш?

Я пожал плечами.

- Хозяева до сих пор, наверное, по дворам ходят, ищут, зовут, плачут… «где наша собачка… аыы…»

Все засмеялись. Я молчал, переминаясь с ноги на ногу. От сна уже не осталось и следа. Холодный ветерок нес запах весны. Собачка вкусно пахла, но есть её почему-то не хотелось.

- Дюш, не обижайся… ты ж брат! Видел бы себя со стороны. Хорошо говна в руку не положили, а то раскинулся как буржуй на курорте…

Дан вырезал кусок жареного мяса от ноги. От горячего шел пар.

- Малой! Иди, лучший кусок - подрастающему поколению воров!

Малой взял с ножа кусок, но обжегся, выронил из рук, испуганно посмотрел на Дана.

- Земля не грязь, ешь и не о чем не думай! – Дан отрезал следующий ломоть. Рядом, в ожидании стоял Плакса. Малой уже жевал мясо:

- На кролика похоже…

- А ты ел кролика-то? – подначил Кос.

- Не, мне Апостол рассказывал… говорил, типа курицы, только покислее.

Плакса, получив свой кусок, недоверчиво обнюхивал его:

- А это точно можно есть, пахнет-то вкусно, но…

Дан обиженно выпрямился, играя ножом.

- Китайцы специально их плодят, дурень, чтоб жрать. У них собака, как теленок, понял! Это у здешнего народа не принято. И у нас, в Магаданской области, собак выращивают на убой. Есть ездовые, а есть на мясо, на черный день. Зима холодная, или в упряжке куда занесет. И собаки едят собак, и люди. Подыхать никому не хочется. Там свиньи не выживают, пацан! Мало жил, мало знаешь, жри, пока дают!

Дан был старший из нас. Ему было почти четырнадцать. Он родился и вырос на севере. Его отец сидел четвертый срок и выйти из тюрьмы должен был нескоро. Он обучил сына воровским законам, а Дан учил нас. После того, как отца посадили, его направили в детский дом. Там он кого-то избил и бежал от наказания. В нашем городе он жил больше года, якшался с местными ворами и создал наше братство. Его погоняло – Магадан. А Дан - это так, сокращенно, для своих.

- У нас как? Магазин один на сотни километров. Бывало, люди друг друга ели с голоду, а собака? Собака деликатес… вон, Малой фишку просек.

Малому было лет семь, точно никто не знал. Он во всем слушался Дана и тот, понимая ответственность, воспитывал Малого в лучших воровских традициях. Малой жадно жевал мясо, поддакивая:

- Деликатес, а чего такое деликатес-то?

- То, што вкушно, - ответил важно Кос.

Кос, от слова косой. Когда-то он попался на воровстве и ему чуть не выбили ногой глаз. Шрам сиял красным рубцом, оттопыривая плохо сросшееся веко. Косой появился в нашем братстве осенью, через неделю после меня. Он пытался красть на вокзале, но серьёзные люди ему внятно объяснили: «Хочешь жить – вали быстро прямо сейчас и больше не появляйся, хочешь выжить – подойди к Магадану, он поможет». И Дан забрал Косого к нам. Кос был мой ровесник, да и парень неплохой. Он постоянно гнал истории с чужих слов и смешно шепелявил.

Чтоб не обидеть Дана, я взял с его ножа кусок жареной собаки. Пахло от неё вкусно.

- Французы, те ваще лягух жрут, - пережевывая мясо начал Кос, - мы повелись прошлым годом с одним корешем, наловили их на болоте. Рашвели костер, и на лист железа их рашкаленный. Но те, блин, мерзко воняли шортиром. Я, хоть и голодал, не мог себя заставить в рот энту гадось взять и кореш откашался. Пошли мы, хде гриль жарят. Там костей понабрали, поели тогда, как люди.

- Малой вон два дня назад полкурицы притащил в фольге, какой-то лох выкинул, - поддержал Плакса.

- Не, не выкинул, хач сам отдал, - поправил Малой.

- Ты, Малой, с хачами аккуратней, отравить могут. Сороку в прошлом году отравили крысиным ядом. Сутки орал, за живот держался, пока не околел. Мы их потом подожгли, но братишку потеряли, наш был парень, по понятиям жил, - Дан воткнул со злобой нож в остаток собаки. – Кому еще?

Собака пришлась по вкусу. За год бродячей жизни я попробовал все, но собаку ел впервые. Я привык к замерзшим объедкам из помойки, к выброшенным из машин пирожкам, к остаткам еды в летних кафе. Если не ел два дня, уже все равно. Рука сама тянется к еде, и голова уже не думает, копаешься в мусоре, с нетерпением разворачиваешь бумажку за бумажкой, в надежде найти там плесневелую колбасу или недоеденный бутерброд. Я помню, как ел молодые березовые листья в парке, как жадно откусывал от куска украденного из магазина сливочного масла и не мог остановиться, пока не съел пачку. Когда-то я питался в школьной столовой, даже ходил в кафе с мамой. Тогда было невозможно представить, что еда имеет такую силу надо мной. Она всегда была в холодильнике, ей делились одноклассники, меняя яблоко на конфету, конфету на жвачку. Так было, пока не умерла мама.

Я не понял, как могло это случиться. Мама была красивая и молодая. У неё заболел живот, и она вызвала врача. Врачи долго ехали, а она стонала и все время просила меня уйти, заняться уроками. Но сидеть в соседней комнате и слушать её стоны было невыносимо. Я подбегал каждые пять минут, предлагал принести воды, а она меня прогоняла. Думать об уроках у меня не получалось. А потом позвонили в дверь. Это были врачи. Бородатый дядька в белом халате отправил меня в свою комнату. Я слышал, как он сказал девушке-помощнице, что поздно вызвали, надо срочно на операцию. Появился еще один дядька, и маму понесли на носилках. Мама до машины держала меня за руку, рука была очень горячей. Врач спросил меня, почему мы дотянули до такого, а я ответил, что мы их ждали два часа. Он нахмурил брови и сказал что-то про дороги. Машина уехала, и я остался один.

Всю ночь я просидел перед телевизором. В школу не пошел. На следующий день пришла тетя Галя и сказала, что мама умерла, что поздно и что ничего нельзя было сделать.

Я не любил тетю Галю. Она меня несколько раз била ремнем и запирала в чулан. Не любила её и мама. Мама говорила, что семейка эта очень жадная, но так как родня, общаться с ними надо. Тетя Галя не работала и жила на алименты какого-то дяди Лёни, которого я никогда не видел. Мы несколько раз ездили к ним в гости на Новый год. У неё было двое детей, мои двоюродные Сережа и Наташа. Оба толстые, с маленькими глазками и в очках. Они были старше и все время надо мной издевались, называя меня недоноском. Мама учила меня не обращать на их слова внимания. Учились они, по словам мамы, плохо, и пример с них брать не стоило. Меня удивляло, что они все время чего-то жевали и никогда не делились, будь то яблоко или газировка, а тетя Галя все время варила борщи и каши на маргарине.

В день похорон у нас появились какие-то дальние родственники, о которых я никогда не слышал. На автобусе поехали на кладбище. Маму зачем-то сожгли. Сказали, что так сейчас принято, а хоронить в могилу - дорого. После этого на том же автобусе все вернулись к нам домой. Какой-то родственник сообщил, что пепел через неделю он заберет и поставит в специальную стенку на кладбище. Там будет табличка с фотографией мамы, и к ней можно будет приносить цветы. Потом в большой комнате накрыли стол. О маме говорили хорошие слова, пили водку, а затем меня прогнали в свою комнату, сказали, что взрослым надо поговорить. Еще давно я проковырял в стене дырку между двумя комнатами и прикрыл её обоями. Мама о ней знала, но родственники, конечно, нет. Я сел слушать, о чем они говорят, приложив ухо к дыре. И они говорили обо мне. Никто не хотел брать меня к себе. Тетя Галя говорила, что я - редкостный гаденыш, и ей не хватает денег на еду своим детям. Какой-то мужик говорил про опекунство, но другие сказали, что это неразумно. Спорили они громко и долго, а потом решили, что раз близких родственников, готовых меня усыновить, нет, надо сдать меня в детский дом, а квартиру продать и деньги на всех поделить. Квартира стоит дорого, а я один жить в ней все равно не смогу, потому как маленький. А я не хотел в детский дом, я вбежал в большую комнату и стал кричать на них, чтоб они убирались из моего дома, что они права не имеют моей судьбой распоряжаться и моей квартирой. Тогда один дядька схватил меня за руки и закрыл в ванной. Я стучался, плакал, но никто мне не открыл. Я прожил в ванной дня два или три. Вода была в кране, а еду мне ставили, когда я спал. Я пытался выбить дверь, но не смог. Дверь была чем-то подперта из коридора.

А однажды утром меня разбудила тетя Галя. Рядом стоял милиционер. Я лежал на полу ванной, укрывшись полотенцем. Тетя Галя рассказывала, как мне трудно, что у меня нет родственников, а она сама воспитывает одна двоих детей. Моя одежда была уже собранна в чемодан. Милиционер предложил мне взять в детский дом свои любимые игрушки. У него был добрый взгляд и большие усы. Он сказал, что в детском доме мне будет хорошо, и тетя Галя будет меня навещать. Тетя Галя кивнула. Я улыбался. Пройдя в комнату, я взял из ящика стола перочинный ножичек, который мне купила мама, и, незаметно открыв его, сунул в карман. Милиционер и тетя стояли в дверях и улыбались мне, а я улыбался им. Я долго просидел в темноте, и мои глаза резало от света.

- Ну, пойдем, Андрюша, - сказала, улыбаясь, тетя Галя.

- Только вы меня проводите немножечко, - попросил приветливо я.

Милиционер взял в свои огромные добрые руки мой чемоданчик:

- Пойдем, Андрюша, нас машина ждет…

- Да, только тетю поцелую.

У тети Гали взволнованно забегали глаза. Она наклонилась ко мне, сморщив лицо. Я шепнул тихо на ушко:

- За маму…

Изо всех сил я три раза воткнул ножик в её жирный зад, тетя взвыла, откинув меня к стене. Милиционер не понял, что произошло, выронил мой чемоданчик, не зная кого спасать, но я… я уже несся по лестнице вниз, в последний раз по своему любимому дому, где больше не будет мамы, не будет меня. С разбегу открыв ногой входную дверь, я вылетел на улицу, промчавшись мимо милицейской машины, в которой кто-то спал, мимо любимых бабушек, с которыми каждый день здоровался, приходя из школы. Я вылетел на крыльях из этого мира в другой, неведомый, страшный мир, влекущий своей безнадежностью и неизвестностью.

- Скоро снег растает, - задумчиво произнес Дан. Все сыто молчали, обступив груду красных углей. Вокруг, приклеенные временем к ржавым рельсам, чернели в ночи списанные железнодорожные вагоны. Наш остров тепла и братства был единственным живым местом посреди тревожной холодной темноты запасных путей.

- Чего, на базу? – осторожно спросил Малой.

- Веселья хочется… скучно чего-то, - ответил Дан.

- А давай доски сожжем, во кострище будет! – Кос с нетерпением смотрел по очереди на нас, но согласия ждал от Дана. Дан присел, поковырял ножом в углях:

- А давай!

Доска за доской накрывали увядающий костер. Малой махал оторванным куском оргалита, раздувая угли. Пламя вместе с искрами разгоралось, нервно облизывая доски.

- Да тут их с полвагона!

- Жарче будет!

- И веселее!

- Плакса, не доел, что ли… собачка еще осталась…

- Тяжелые, блин…

- Дюша, у вагона ведро с мазутом, тащи на разогрев.

Я слетал за ведром, приподнял его, прицелившись на изготовке:

- Расходись, братва!

Костер вспыхнул взорвавшимся вулканом. Всех обдало жаром и отбросило метра на три. Доски трещали и свистели, переливаясь всеми цветами адских мук.

- Кто прыгнет? – прокричал Дан.

- Идиотов нет, - кричал в ответ Кос, - не подойти, во раскочегарили!

- Смотри!

Дан накинул на голову бушлат, мгновенно вбежал на горящие доски и тут же спрыгнул с них. От него шел дым, но огня не было. Он стряхнул с себя искры:

- Учись, пока жив… кто следующий? Малыш - отменяется… Дюша, ты сможешь! Спрячь голову, руки и вперед!

Я подбежал к месту, откуда начинал Дан. Костер трещал и жарил до костей. У меня выступил на лбу пот. Сделать шаг вперед было нереально. Я колебался.

- Давай, не ссы! Спрячь лицо, руки и вперед, - не унимался Дан.

Я не мог это сделать. Качался взад-вперед, но не мог. Огонь жег лицо.

- Эй бродяги, вы чё творите? – раздался хриплый голос из темноты.

- Материал, козлы, жгут казенный… убью!!!

Второй голос мы услышали на бегу. Жизнь научила делать ноги при малейшей опасности. Над головой просвистел кусок арматуры, воткнувшись в вязкую темноту. Ноги крошили остатки грязного весеннего снега, унося нас подальше от железнодорожных путей. Где-то впереди, за бетонным забором, спал город.

- Давай ты начинай.

- Ты меньше, значит твое начало.

- Но я хочу, чтоб ты начала…

- У тебя вишенки, они с косточкой, значит, ты начинаешь…

- Ну ладно…

Я подвинул вишенку на одну клеточку и посмотрел на маму. Она ответила таким же ходом. Я переставил вишенку еще на клетку, последовал зеркальный ход с другой.

- Ты мне поддаешься…

- Я хочу тебя накормить, ты ведь любишь клубнику? Я делаю ход, и ты меня ешь.

- Мама, но мы же не в поддавки играем, давай по-честному…

- Но я не могу переходить…

Я направил в рот выигранную клубничку. Она была необыкновенно сочной и душистой.

- Ты снова можешь меня съесть, посмотри, какая комбинация, сразу две…

Я переставлял вишенку через сочные клубнички, брал их с поля и ел, а потом подставил под бой свою вишенку и радостно заерзал на стуле:

- Мама, а вот ты теперь, твоя очередь, видишь?

- Но я не хочу, вишня кислая…

- Ну, мама, я хочу, чтоб ты тоже ела, есть обязательно, по правилам…

- Хорошо, я попробую.

Мама обошла вишенку и съела.

- Еще, еще одна, смотри, есть обязательно!!!

- Я ем, ты же видишь.

- Но там косточки, ты их должна выплюнуть…

- Мне можно с косточками, ты ешь быстрей клубнику, она портится, видишь, мухи вокруг летают и пахнет плесенью…

Я взял в руки очередную ягоду, но она развалилась в руках. На доске все ягоды были уже гнилые и воняли. Я заткнул нос.

- Наблевал бы хоть у входа, убирай давай, и побыстрей… водой мой…

Это был голос Дана. Я открыл глаза. В котельной мерзко воняло. Дан строил Малого:

- Сам должен все вымыть, нянек тут нет. В тюрьме бы тебя на месяц к параше положили за такое, щенок…

Я огляделся. Бледный Малой трясущимися руками развозил тряпкой грязь в своем углу. Плаксы и Коса на месте не было. Я присел на шконку:

- Магадан, чего случилось-то?

- Да Малой собачатины обожрался вчера, блевал всю ночь.

- Ладно, бывает, малой еще.

- Меру надо знать. Меня отец учил: «Никогда не ешь до отвала, всегда оставляй место в желудке. В-первых, потому что привыкнешь жрать много, а во-вторых, если отрава, останется место для воды, чтоб быстро кишки промыть и гадость изрыгнуть». Я вон Малого учу, учу… бестолочь.

Малой всхлипывал. Мне было жаль его.

- А где остальныё?

- Суббота, завтра расчет. С тебя так же две сотни за место под солнцем и сотню в общак, готов?

- Вечером.

Кое-что я за неделю насобирал. Не хватало рублей тридцать. Я был благодарен Дану. Он вел честную игру. То, что мы ему отдавали, он платил за места. У нас были свои точки, где нам разрешалась воровать и попрошайничать. Дворы далеких районов делили только угонщики машин, а такие места, как Макдональдс, вокзалы, большие магазины, парки и даже переходы – строго были разбиты на сектора, за которые надо было платить. Наше место было недалеко от вокзала.

- Ну, пойдем, что ль? – Дан одел приличную куртку, видно, надо было встретиться с кем-то из авторитетов. Из двух своих, честно украденных в Доме культуры на детском празднике, я накинул на плечи ту, что погрязней. Милостыню в хорошей не подадут.

- Пойдем.

- Малой, остаешься… и чтоб все убрал! Слышал? - повысил голос Дан.

- Слышал, - всхлипнул Малой.

Мы вышли на улицу. Светило яркое апрельское солнце. По дорожкам разбитого асфальта текли грязные ручьи. Черный как ворон киргиз перекапывал лопатой грязный сугроб у тротуара. Снег, судя по его действиям, он видел впервые.

- Погодь…

Дан подкрался к киргизу сзади и влепил ему смачного пнища. Киргиз подпрыгнул, выронив лопату, залепетал в испуге на своем. Дан с чувством выполненного долга догнал меня:

- Дяде Пете, дворнику, дали пять обезьян в помощь. А они только лопату держать умеют. Вот он и нашел им занятие, чтоб хлеб зря не жрали…

Дойдя до перекрестка, мы распрощались до вечера. У Дана были свои дела, а мне нужно было заработать на еду и общак. Настроение было хорошее, и я решил навестить Апостола.

У Апостола не было обеих ног и большого пальца на правой руке. Каждое утро Бурый – здоровенный волосатый мужик, привозил его и еще одного безногого калеку к длинному переходу через проспект. Он помогал каждому занять свое место, а вечером их забирал, молча запихивая в свой ржавый «жигуль». Выручку, по словам Апостола, он брал себе, но за это исправно кормил и содержал в теплом гараже.

Апостол занимал козырное место у мраморного парапета сверху. Пробежав весело по переходу, я взлетел по лестнице. Апостол, как всегда, сидел на своем месте. Перед ним лежала газета с мелочью и картонкой «Инвалид войны». Мы с ним сдружились с осени, с первой нашей встречи. Я не все понимал из его слов, но слушать его любил. Иногда мы часами просто молчали, и мне было хорошо и уютно с ним. Я присел рядом.

- Сынох, купи мне пивка. В палатке по одиннадцать рублей есть, вон мелочь.

- Чего это ты с утра-то? – спросил я удивленно.

- Весна, сынох. Уж сбился, какая по счету. Весна всегда радует…

Я не стал брать у Апостола мелочь, сходил, купил на свои. Хорошего человека и угостить приятно. Апостол поблагодарил, душевно глотнул из горлышка.

- Хорошее пиво, доброе…

Мы молчали, смотрели на людей. Кто-то прятал глаза, делал вид, что не замечает калеку, стараясь пройти побыстрей. Некоторые брезгливо отворачивались. Были и такие, которые взглядом давали понять, что знают о наших миллионах и что наша одежда - всего лишь способ давить на жалость. В основном, люди смотрели с тоской и виной, но большинству просто было лень засунуть руку в карман, чтоб достать рублик. Им было не до нас, они спешили по своим делам. Апостол всегда представлял, о чем я думаю, не знаю, как у него это получалось...

- Ты, сынох, людей не осуждай, они сами мучаются от своей жизни.

- Нам бы так мучаться…

- Я собираю человеческую боль. Тот, хто даст, получил больше, и неважно, о чем он будет думать… важен поступох.

- Я бы тоже раздавал, было б что. Может, вырасту, стану богатым…

- Это правильно. Есть возможность помочь – помохи, второго раза может и не представиться… - Апостол сделал несколько больших глотков, посмотрел на бутылку. – Тепленькое, лучше зацепит!

- Апостол, я вот хотел спросить, а ты настоящий ветеран? Люди разное говорят. Одни - что ты и вправду ноги на войне потерял, другие - что под трамвай попал?

- Пусть ховорять. Ты не спорь. Я в войну я мальчихом был. Бехал, как и ты. Табличка, чтоб разжалобить, до сердца достучаться. Нонешнего человеха просто отсутствием нох не пронять. А вот ветерану нет-нет да и кинут хривенный иль червончик - дай Бох им здоровьица!.

- А где тебя так?

- Обморозил на лесоповале. Деревом придавило, я и сознание потерял, даже не крихнуть. А когда зеков считать стали, спохватились, ну и нашли. Тока уж часа четыре прошло… отпилили, родимые...

- Прямо пилой?

- А чем ешо?

Апостол поднял правую руку к солнцу, посмотрел на неё. - А палец энтот, палец до того, топором, вражины... Я иконы золотые из церкви спрятал, когда её закрыли при Хрущеве. Так нехристи пытали меня, хотели отрыть и забрать…

- А где, Апостол, те иконы?

- Когда надо будет – откроются, хороший человек найдет.

- Так поехал бы с кем-нить, сам отрыл. Продал бы их Васильичу в скупку или Котовскому, домик в деревне купил. Хошь, я займусь, откопаю… я тебя не обману, ты знаешь, я слово держу.

- Иконы грех продавать… может, ты и откопаешь, кохда время придеть, а мне, мне ничего уж не надо. Я и нужен Боху, чтоб хрязь людскую побирать…

- А чего те в монастыре не жить, коль ты верующий?

- Кому я там нужен. Я ж и хреститься без пальца правильно не моху. А Бох, Бох он своих детей и так видить, и так любить.

- А чего, если любит, без ног тебя оставил да без пальца?

- Потому, что любить, и оставил.

Апостол допил пиво, аккуратно поставил бутылочку рядом. Я опять не понимал Апостола, и это меня злило:

- Нужна мне такая любовь. Я хочу быть с ногами и руками, я сам себя любить буду, меня только мама любила, а её больше нет. Пока ворую, потом накоплю денег, палатку куплю, буду конфеты и пиво продавать, потом магазин… и без всякого Бога обойдусь и без его любви…

- Как знаешь…

Мы снова сидели молча. Проходящие прохожие изредка кидали мелочь на газетку.

- Пойду я, Апостол, денег надо заработать.

- С Бохом, сынох…

Ловко проскользнув за каким-то хмырем в костюме через турникет, я оказался в метро. Час катался на поездах, ходил по вагонам с дырявой шапочкой в руке. Набрал аж двадцать пять рублей. Захотелось на воздух и что-нибудь съесть.

На незнакомой станции метро высокими белыми шкафами нависали новенькие многоэтажки. У входа в подземку сидел нищий без ноги в камуфляже. Вспомнив слова Апостола, я поздоровался и кинул ему рублик на счастье. Он поблагодарил. Сердце обдало приятным теплом. Странное чувство. В чем-то Апостол был прав. Сразу захотелось сделать что-то великое.

Погуляв с полчаса по окрестностям, я нашел только недоеденное мороженое и кусочек пиццы. Мне хотелось горячего. Я зашел в местную кафешку. Чай стоил десять рублей. Стоит ли их потратить на мой любимый сладкий горячий чай? В кафешке местные безработные пили дешевое пиво. Девушка бойко разговаривала по телефону.

- Чего берешь али как? – спросила женщина за стойкой.

- Чаю горячего.

- И всё?

- Да, только сахару побольше, пожалуйста.

Тетка пододвинула ко мне сахарницу:

- Сам насыпь.

Я насыпал восемь ложек. Тетка покачала головой. Пока мешал чай, девушка перестала говорить по телефону, сложила, сунула его в сумочку, висящую на стуле. В висках мгновенно застучало. Продолжая помешивать ложечкой, я взял чашку и направился к столику, стоявшему за девушкой. Девушка изящно ела фруктовый салатик. Сбоку под пиво ругали правительство. По телевизору, стоящему на барной стойке, показывали красивые клипы.

Я пил чай, точнее делал вид, а моя рука перебирала содержимое сумочки… он! Я осторожно вынул руку с телефоном, убрал его за пазуху. Все было тихо. Я сделал последний глоток из чашки и… и… вдруг телефон зазвонил. Я бросился к двери, в которую в это время входили двое рабочих в спецовках. Девушка закричала:

- Держите, у него телефон…

Я проскользнул как рыба в щель между рабочими, но один, успев сообразить, схватил меня за капюшон.

- …телефон, мой телефон! – кричала девушка.

Капюшон остался в руках у рабочего. Я бежал по открытым дворам и улицам, понимая, что нельзя воровать в таких местах. Спрятаться негде, я виден из всех окон, со всех сторон. Телефон настойчиво звонил. Обежав дом, я увидел троллейбус на остановке. Я обернулся. За мной бежали двое молодых ребят.

- Эти откуда взялись, - подумал я. Троллейбус мог быть ловушкой. За дорогой был парк с большим прудом. Я бросился через дорогу. Пруд представлял собой огромную лужу под которой зиял уже черный лед. Наступил на лед… шаг… еще шаг… еще. Лед меня держал. Шаг за шагом я набирал скорость. Лед подминался. Я уже бежал, понимая, что в любой момент могу провалиться, и никто меня не вытащит, не спасет. Преследователи остановились. Бежать за мной было просто невозможно, лед мог выдержать только меня. Я молился маме.

Вокзал жил своей бесконечно бурной и скучной жизнью. Как черви кишели люди. Пахло мочой, блевотиной и теплыми пирожками. Уныло многослойным эхом отражались от стен объявления об отходящих поездах. Воры с золотыми зубами изображали пассажиров, участливо рассматривающих новые объявления на табло. Я мог появляться на вокзале, но ни в коем случае не побираться и не воровать. Чужаков здесь не любили. В маленьком магазинчике, торгующем порнографией и государственной символикой, сидел мой знакомый по кличке Котовский. Он был хлипкого телосложения и никак не походил на знаменитого героя гражданской войны, о котором я слышал в школе. Говорят, его прозвали так за смелый побег из зала суда, когда ему огласили первый срок за «малолетку». Здесь скупали все, что звонило и звенело. Котовский перетирал с каким то седым чуваком за бизнес.

- Кот, товар примешь? - спросил я.

Котовский сделал виноватую гримасу:

- Пять минут, Дюш, базар серьезный, угу?

- Не вопрос.

Спешить мне было некуда. Выйдя на улицу, сел на парапет. Небо было необыкновенно синим. Я впервые подумал, что час назад мог погибнуть. Мурашки пробежали по спине. Зачем я так рисковал, ради чего? Рука ласково достала телефон. Красивенький, красненький… сколько за него даст Кот? Вдруг телефон зазвонил. Мимо шли два милиционера и смотрели на меня. Эффектно открыв телефон, я сделал вид, что ждал звонка, приложив его к уху:

- Але?

- Здравствуйте… верните, пожалуйста, телефон, я вам денег заплачу…

Милиция прошла мимо, но я растерялся, услышав дрожащий женский голос. Надо было что-то ответить, в конце концов, разговор безопасен, я далеко от того кафе, меня не выследят по сигналу…

- Простите, что я у вас его украл, - ответил я.

- Мне этот телефон подарил папа. Это его последний подарок. Сколько вам нужно денег за него?

- Я… я не знаю. Я… я просто, ну просто украл его, чтоб продать.

- Продайте его мне.

- Я… я не знаю…

- Какая вам разница? Мне дорог этот телефон, мне не нужен другой, пожалуйста!!!

- Я не знаю. Вы… вы милицию позовете, и меня посадят, я боюсь.

- Я подойду, куда вы скажете.

- Но я боюсь… мне так проще…

- Ну пожалуйста, смилуйтесь надо мной, мальчик, у вас, наверное мама есть и папа, если б это был последний подарок вашей мамы, что бы вы чувствовали, если у вас его украли?

- Я не знаю…

- Ну что вам стоит, для меня это очень важно…

Я слышал, как девушка заплакала. Мои глаза не выдержали и набухли слезами. Я чувствовал, с каким надрывом она это говорит. Я не знал, что ответить, но молчать было невыносимо:

- Простите меня. У меня нет мамы. Я бездомный. Я ем на то, что украду. Если б я знал, я бы не взял его у вас…

- Ну пожалуйстааааа, я приеду, куда скажете, я заплачу, как за новый, - плакала девушка.

Я не мог больше говорить и захлопнул телефон. Из глаз покатились слезы. Я почувствовал себя на её месте. Если б это был подарок моей мамы, я просил бы так же. Что посоветовал бы мне Апостол?

Телефон зазвонил снова. Одно нажатие красной кнопки - и он замолчит навсегда. Я дотронулся до кнопки, потер её пальцем…

- Але?

- Мальчик, пожалуйста…

- Хорошо, кафе «Аист» у центрального вокзала через сорок минут.

- Спасибо, милый, спасибо, хороший!!!

Мы сидели за столиком. Маша меня угостила вкусным салатом и сладким кофе с молоком.

- Спасибо тебе.

- Еще не за что. Он у Котовского, - с полным ртом мычал я. – Боялся, что мусоров наведешь, с собой не взял, пойми…

- А где твои родители? – робко спросила Маша.

- Я живу на то, что сворую. Я один на этой земле… пошли.

Котовский вернул Маше телефон за четыре тысячи. Мне отдал две. Я почувствовал себя богачом. Во рту уже таяли шоколадные, клубничные, ванильные сорта мороженого, которыми я буду объедаться, прямо сейчас. Маша не обиделась, она поняла мое положение, в конце концов, сама виновата, будет аккуратней. Я спросил у неё про отца. Она сказала, что месяц назад он ушел от них с мамой к другой женщине.

Магадана все уважали. Старую котельную, в которой жило наше братство, ему отдали вокзальные воры, которые знали его отца. Он защищал нас, учил жизни. Нас связывала клятва, подписанная кровью на большом камне, стоявшем при входе: «Помогать друг другу, не обманывать друг друга, защищать друг друга, делиться друг с другом».

Мы сидели у печи, травили истории, ели консервы, которые в последнее время приносил откуда-то Плакса. С продажи телефона я притащил на общак торт с кремом и вареньем и пиво для Дана.

- В большом городе хорошо жить: никто тебя не шнает, никому ты не нушен. Только у нас в поселке чего своруй – в момент вычислят. Шдороваешся с кашдым вторым, тоска, -

выковыривая пальцем остатки паштета из банки, рассуждал Кос. – Шдесь украл чего, даше кто увидел - поди вычисли иж миллионов. Таких рыл тут на кашдом шагу сотни.

- Вычисляют и здесь, - мудро заявил Дан допивая пиво, – везде стукачи есть.

- Тут выбор есть, и в шляпу просто жа день накидают, с голоду не околеешь. У нас так не дают, - продолжал Кос.

- Это точно, - поддакнул, зевая, Малой.

- Я тут с санитаром одним пошнакомился. У них в больнице почку можно продать. У человека, окаживается, две почки, а две ему не нушны, человек с одной мошет спокойно жить. Жа почку три тысячи долларов дают.

- Чего, правда три тысячи? - оживился Малой и получил моментально по затылку от Дана.

- Я тебе дам, три тысячи захотел. Воровать лучше учись, будет три и четыре, когда вырастешь, малой еще!

- Чего, спросить что ль нельзя, - надулся Малой.

- Все, спать, братва, - скомандовал Дан, - Кос, подкинь дровишек в печь…

Утром меня разбудил Дан:

- Вставай, дело есть.

Я оделся, пошел за Даном. Мы запрыгнули в автобус. Проехав три остановки, вышли у старых кирпичных домов. Пройдя сквозь арку в уютный дворик, Дан подвел меня к подъезду.

- Здесь устроим засаду, - сказал он и начал возился с подъездным замком. Я не хотел расспрашивать Дана, чего он задумал, а ждал, когда он сам решит посвятить меня в тему нашего визита. Дан, выругавшись, наконец, открыл дверь.

- Пошли.

Мы поднялись на третий этаж. Дан снял куртку, кинул на подоконник:

- Садись. Нам тут долго париться.

Я сел рядом. Под окном подъезда была детская площадка. В песочнице под лучами теплого солнышка как цыплята копошились малыши. Напротив, вяло беседуя, гнездились на скамейке мамаши.

- Чего за дело-то? – не выдержав, поинтересовался я.

- Надо Плаксу вычислить. Косой его за странным дельцем подловил, надо проверить.

- А чего Плакса?

- Не знаю, сам увижу, пойму.

Мы долго сидели. Дан травил уголовные истории про отца, про север. Я потихоньку дремал, кивая головой.

- Смотри! – Дан толкнул меня в бок. Я мгновенно проснулся. На площадке появился Плакса. Он обошел песочницу и присел рядом с мамашами, поглядывая на окна в доме напротив.

- Ух ты. Чего он тут делает?

- Сейчас узнаем.

Мы напряженно следили за Плаксой. Ничего не происходило, но Плакса явно нервничал, ковырял пяткой башмака грязный песок.

- Ждет кого-то…

- Косой сказал, что видел его в магазине. Ему какая то баба костюмчик мерила. Он глазам не поверил, но догадался проводить их до этого дворика. Раньше Плакса только попрошайничал и не воровал, а теперь тушенку стал таскать, паштеты, с понтом в магазине спер, - злобно процедил Дан.

- Да, Плакса не вор…

Плакса в братстве появился еще до меня. У него был подкупающе несчастный вид, который пробивал на жалость самых деловых прохожих. Собрать за день столько мелочи, сколько он, никто из нас не мог. Даже безногий Апостол зарабатывал скромнее. Плакса, как и Дан, бежал из детдома, но по другой причине. Там били и издевались над ним.

- Вот она! – радостно прокомментировал Дан.

В дверях подъезда появилась дамочка в махровом халате. Она помахала Плаксе рукой, и тот почти бегом побежал к ней. Они оба скрылись за дверью.

- Смотри по этажам, - Дан достал из кармана половинку театрального бинокля.

Дом был без лифта. Сквозь окна подъезда было видно, как дама и Плакса поднимаются с этажа на этаж.

- На пятом не появились, значит, четвертый, - Дан вглядывался в бинокль. – Если в окнах сейчас не появятся, останешься их пасти здесь, а я вычислю квартиру с той стороны дома. Интересно, чего они там будут делать… а, вот он, красавчик! – Дан передал мне бинокль. Бинокль увеличил окно на четвертом этаже. Сквозь откинутую тюль я увидел, как дамочка усадила Плаксу за стол, взяла половник и кастрюлю и стала наливать ему в тарелку что-то горячее.

- Кормят, скотину, супом, - возмущенно откомментировал я.

- Дай глянуть. – Дан забрал бинокль, несколько секунд, ухмыляясь, смотрел, потом поводил оптикой по окнам рядом и убрал его в карман:

- Все ясно, прикормили Плаксу. Ну, это хорошо, жаль квартирка у дамочки небогатая. Пойдем, вечером будет разговор.

Мы выскользнули из подъезда, вместе дошли до проспекта и разбежались. Дан попросил, чтоб к девяти я был на базе.

- Скажи, Апостол, когда мы с мамой жили, я ничего про воров не слышал. Тырил как-то раз мелочь в раздевалке с одним одноклассником, и все. Я хотел космонавтом стать, на землю сверху смотреть, и чтоб меня по телеку показывали. А теперь сам вор. Магадан говорит, что вор – это самая почетная профессия. Воры все друг друга знают и тайно правят страной, подкупая мэров, министров и ментов…

Апостол мычал под нос какую-то песенку и на мои слова не реагировал. Я подождал, потом подергал его за рукав.

- Ну, Апостол…

- Да слышу я.

- А чего молчишь?

- А чё ты дурь всякую за друхими повторяешь? Не верь тому, что ховорять, но и не спорь, подумай не спеша.

- Апостол, а настоящий вор из меня получится?

- Да какой же ты вор, у тебя сердце мяхкое.

- Ну я же ворую!

- Воруешь… ха, воробушек, вон тож ворует, сам не сеет и не жнет. Тока и подбирает, на что Хосподь укажет. Так и ты на ехо палец смотришь.

- А Магадан?

- Чё Махадан? Посодють ехо рано или поздно.

- А меня?

- А ты хлупостей не твори, бери, ежели тока надобность припрет. А лучше в дом детский иль при монастыре каком-нить окормись. Там арифметику выучишь, хеохрафию, физиху.

- Ты чего, Апостол, с дуба рухнул, я в детдом ни ногой! Там бьют и строем водят. А я хочу быть свободным.

- Свобода, она ж токась от хреха бываеть, а все остальное удел Божий.

- Опять ты за свое, Апостол…

Мы снова сидели молча, точнее я. Апостол мычал песню под нос и меня злил. Я понимал, что за воровство рано или поздно попадается любой, но что я еще могу, что умею? Если не буду воровать, мне нечего будет есть, и ребята выкинут меня из братства. В моей квартире уже живут какие-то чёрные. Соседей обязали сообщать в ментовку при моем появлении. В родной школе я едва не попался осенью. Одноклассники на меня настучали, и я с трудом вырвался от облавы, выпрыгнув в окно второго этажа. Апостол был самый близкий человек, и мне нужен был его совет.

- Мне тут молдаванин один обещал летом на стройку взять, подметать, мусор убирать… может согласиться? Сказал, в вагончике поселит и кормить будет, - неуверенно проговорился я, - только ты ребятам ни слова, а то скажут – предатель!

- Работа ж всехда хорошо. И кушать есть, и пользу приносишь. Иди, сынох, коли зовуть, иди с Бохом.

- Только не говори никому, Апостол, я тебе тайну раскрыл…

- Тайна, она ж сердце хрееть, тока ж время все меняеть. До летась еще дожить надось.

- Доживем, Апостол, доживем… ну, пошел я. Сегодня Плакса накосячил, ответ держать будет…

- С Бохом, сынох.

Плакса вернулся поздно. Мы сидели за столом и молча чифирили. Он вытащил из кармана две банки консервов, положил на стол перед нами и направился греть руки к огню. Мы наблюдали за Плаксой, Дан поигрывал ножичком. Наше молчание выдавало подозрение. Плакса вернулся к столу, изучающее взглянул на нас:

- Консервы вот… берите… - тревожно произнес он.

Никто не шелохнулся, но все смотрели на Плаксу.

- Консервы, ребят…

Пауза давила. Все ждали, что разговор начнет Дан, но он молчал.

- Чего случилось, ребят… консервы это… - задыхаясь от тревоги, продолжал Плакса.

- А мы супчика хотим… - первым не выдержал Малой.

Лицо Плаксы дрогнуло, но он держался из последних сил. Дан встал. Поигрывая ножом, подошел к огню, прикурил от уголька:

- А ты меня братом называл, - не поворачиваясь, начал Дан.

Плакса задергался:

- Ты… ты мне или…

- Клятву давал, сука, что братьев не обманешь, делиться всем будешь, - продолжал Дан.

- Я… я делюсь, вот консервы… вот…

Голос Плаксы дрожал, вот-вот - и покатятся слезы… Дан выдержал паузу и вдруг как тигр прыгнул к нему, схватил за волосы и приставил нож к горлу:

- Ты кровью расписывался на камне, кровью! Тебе камень наш показать, сука?!… сам борщи хлебаешь, костюмчики меришь? Что ж ты сюда ходишь, если о тебе заботятся? О нас никто не заботится, мы как волки живем, в каждый момент под пулю или нож угодить можем, чего ты сюда ходишь… а? – кричал ему на ухо Дан.

- Я… я консервы…

Дан ударил ногой по столу так, что банки вместе с чайником слетели с него на каменный пол и раскатились по кочегарке.

- Ты это говно сам не жрёшь, сытенький приходишь… ну что, кончить тебя здесь, гад, и сжечь в этой печке, чтоб никто не нашел… или дамочке твой труп подкинуть?

- я… я… прости… я…

Плакса рыдал в руках Дана. Мне стало не по себе. Я вспомнил, как сегодня рассказывал Апостолу про молдаванина, который меня пригласил на работу. Я действительно думаю, что, возможно, брошу братство и уйду на стройку. Чем я лучше? Мне стало жаль Плаксу, хоть он и предал нас, но заступиться я не решался.

- Ага, нечего ответить, сука? – Дан заглянул в глаза Плаксы. Тот, пуская слюни и сопли, жалобно скулил. Дан отпустил его, сел за стол, убрал нож. Плакса хлюпал носом, лежа на полу.

- Малой, чай завари…

Малой метнулся выполнять распоряжения. Все молча смотрели на несчастного Плаксу.

- Короче, - продолжал Дан, - сейчас ты честно перед пацанами все рассказываешь. Мы не перебиваем, слушаем, а потом решаем, что с тобой делать, понял?

Плакса заерзал, вытирая сопли, подполз к лавке:

- Ага, я все расскажу, я расскажу…

- Мы все внимание, - подначил с улыбкой Кос, сложив руки на груди.

- Я побирался у магазина, ко мне тетенька подошла, - продолжая всхлипывать, начал Плакса, - она десяточку положила… я ей говорю: «Спасибо»… а она: «Как зовут тебя, мальчик?»

- Короче, Пушкин, как ты у неё дома оказался и чего она хочет, - не выдержал Дан.

- Ну… я и рассказываю… она меня домой отвела, накормила. У неё муж с сыном пропали два года назад при наводнении… ну…не помню где. Я ей сына её напомнил. Она меня кормит, костюм купила, рубашку, обещает взять к себе, только говорит, это очень сложно. Надо взятки давать чиновникам, а зарабатывает она немного…

- Дальше, - не унимался Дан.

- Она говорит, чтоб каждый день приходил, она до часу работает, потом дома бумажки пишет и меня ждет. Я ей рассказал про нас, она всех жалеет…

- Ты ей сказал, где база?

- Нет, я места не называл. Я про жизнь. А она слушает меня и плачет, слушает и плачет. А я ей специально про объедки и про болезни вкручиваю. Как травят нас всякие охранники, и бьют мусора. Рассказал, как цыганенка собаки сожрали на путях, как Сороку отравили. Она добрая. Она не знала, что так люди живут…

Плакса снова заскулил, вытирая нос. Все опустили глаза. Каждый хотел бы оказаться на месте Плаксы, но только не Дан. Дан встал, обошел кочегарку, повернулся к нам:

- Ну, чего скажете, братья?

Мы переглядывались и молчали. Плакса всхлипывал, пряча лицо.

- Значит, скажу я. Ты завтра идешь к ней?

Плакса кивал, не показывая лица.

- С утра возьмешь у меня мастику. За день или два сделаешь слепок ключей этой вдовы. Делай вид, что все остается по-прежнему. Ты хочешь стать её сыночком и всё такоё. Если ты решил стать вором, то должен идти до конца, без лишних соплей. Если ты вор, если ты с нами, то скажи да, братья! И мы тебя поймем и пойдем с тобой. Мы обчистим эту вдову и неплохо заработаем. Если нет, то хиляй прям сейчас от нас подальше, и тебе руки никто больше не подаст, и будешь козлом среди нас и зайцем пожилым, конченым… у тебя есть минута на размышление…

Дан окончил речь. Он снял часы, сел за стол, положив их перед собой. Все молчали. Мне впервые показались слова Дана слишком жестокими. Может, и прав был Апостол, во мне слишком много жалости. Я представил женщину, которая не может вернуть сына и решается взять бездомного мальчика к себе… а тот обворовывает её и исчезает…

- Я согласен, - всхлипывая, пробормотал Плакса, - я с вами!

- Во, настоящий мужик, настоящий вор, - Дан радостно встал, поднял Плаксу и обнял его, с силой прижав к себе, – замутим дельце, вещички скинем – месяц гулять будем!

Дан залез в карман, достал сто рублей:

- Кос, Дюша, сгоняйте за водкой, надо такое обмыть. Возвращение брата, это тебе не мафон из машины спилить, это справедливость торжествует!

Теплые капли падали с потолка. Стены длинного кривого коридора со ржавыми дверьми были склизкими, и прикасаться к ним было противно. Я медленно пробирался вглубь, осторожно ступая через лужи на кафельном грязном полу. У каждой двери сидел кот. Коты нагло на меня смотрели и не шевелились. Очень странные коты, они все про меня знали и следили за мной. Я набрался храбрости, присел напротив одного на корточки:

- Чё смотришь? Че те нужно?

Кот продолжал не мигая смотреть на меня. Я протянул руку, чтоб погладить, но тот зашипел.

- Ну ладно, тварь, - я встал и двинулся дальше вглубь коридора. Мне было жутковато. Коты шипели, готовясь наброситься на меня. Прибавив шаг, я старался обходить их стороной. Одна из дверей была приоткрыта. Кота возле неё не было, а сквозь щель пробивался дневной свет. Распахнув дверь, я устремился туда.

Цветущий вишневый сад и розовое небо. Тетя Галя расставляла чашки на плетеный столик с самоваром:

- Садись, Андрюша, сейчас чай будем пить.

Я осторожно присел на край плетеного стульчика.

- Садись поудобнее. Скоро Сережа с Наташей придут, бери варенье брусничное, твоя мама варила.

Взяв ложечку, я поковырялся в розетке. Варенье было черное, как деготь. Тетя налила из самовара в мою чашку горячий чай, пододвинула ко мне. Появились Серёжа с Наташей. Они молча уселись напротив и, хитро улыбаясь, уставились на меня.

- Кушай вареньице, кушай, - не унималась тетя Галя. Мне не хотелось есть это варенье, я не верил, что оно мамино. У мамы оно было малиново-красным, а это черное. Я не знал, как поступить. Страшно обидеть тетю Галю. Я боялся, что она рассердится и начнет меня бить.

- Ты хочешь тетю обидеть? – тетя Галя смотрела на меня рыбьим, недобрым взглядом. Сережа с Наташей уже не улыбались. Их очки блестели ненавистью. Мне стало страшно, хотелось быстрее спрятаться.

- Чего ребенка заставлять, если он не хочет, - нежная рука мамы легла на мое плечо. Я не слышал, как она подошла, но, вскочив со стула, мгновенно обнял её.

- Мама, мамочка…

- Пойдем, погуляем, смотри погода какая хорошая, - взяв меня за руку, сказала весело мама.

- Пойдем, мамочка, пойдем на речку, - я радостно затанцевал рядом, не выпуская мамину руку.

- Забери, забери его, - не унималась тетя Галя, - а то совсем обнаглел, гаденыш.

Мы пошли с мамой к речке подальше от злобной семейки. Я чувствовал колючие взгляды в спину, но мама была рядом. Она сорвала ромашку, вручила мне:

- Что у тебя хорошего, рассказывай…

- Я телефон украл, красненький такой.

- Понравился?

- Очень… но я его отдал, меня Маша попросила.

- А еще?

- А еще я домой хочу, но там кто-то живет и меня не пускает.

- Но у тебя есть другой дом.

- Тот мне не нравится…

- Как твои друзья?

- У меня есть друг. Он без ног, но он добрый, Апостол зовут.

- Я его знаю, мы учились вместе когда-то, и совсем он не безногий.

- Но он же старше тебя… и без ног…

- Это тебе только кажется.

- Почему кажется, он калека, он мне сам говорил!

- Вон он стоит, какой же он калека?

Мы подошли к речке, через которую был перекинут деревянный мостик. Речку окутывал густой туман, и другого берега видно не было. У мостика стоял Апостол. Он выглядел молодо и стоял на своих ногах, прислонившись к перилам.

- Сынох, ты мамку встретил?

- Апостол, а я не знал, что ты такой большой, я думал ты калека, а ты притворялся. Мог бы мне по дружбе хоть сказать… а ты знаешь мою маму?

- Конечно, знаю.

- А мы просто гуляем, пойдем с нами, - я взял Апостола за его большую руку. Рука была целая, с большим пальцем, но меня уже это не удивляло, - пойдем, Апостол. Мам, ты же не против, если Апостол будет с нами?

- Мне уже пора… ты погуляй с Апостолом, а я пойду.

Мама взошла на мостик, повернулась ко мне. На её щеках появились слезы.

- Мама, но я хочу с тобой, возьми меня на ту сторону… я буду тебя слушаться.

- Ты уроки еще не сделал, а я уже год здесь, мне надо идти. Погуляй с Апостолом, он хороший друг, он тебя не бросит, - мама уходила все дальше по мостику. С каждым шагом туман все плотней скрывал её в своих объятиях. Я хотел броситься за ней, но не мог сдвинуться с места… - Ты уроки должен сделать, это главное, чтоб учительница тебя похвалила, и мне не было за тебя стыдно…

- Но мама, я в школу не хожу…

Апостол, покачиваясь, мычал какую-то мелодию. Я лежал рядом на картонке, завернувшись в свою грязную куртку. Мимо шаркали ноги прохожих.

- Апостол… Апостол, - начал я.

- Чехо тебе, сынох?

- Апостол, а мне мама опять снилась, - я поднялся с картонок и сел рядом с ним.

- Хорошо, коль снилась.

- Только она меня с собой не взяла, сказала уроки делать…

- Правильно сказала.

- А чего правильно, если я в школу не хожу, какие уроки?

- Да рано тебе, сынох, за мамкой-то, а уроки надо, надо делать, - Апостол закрыл глаза и снова замычал. Сон почти растворился. День бил жестким светом в лицо и душил запахами. Меня начало тошнить. Я вскочил, подбежал к стене ближайшего дома, но стошнить не получилось. Помаявшись, я вернулся к Апостолу.

- Рано тебе, сынох, водку-то пить, - не открывая глаз, произнес Апостол. Мне стало стыдно, хотелось оправдываться:

- Это Магадан вчера угощал, - опустив голову, пробормотал я под нос, - больше не буду, мне не понравилось…

- Вон, смотри, наш клиент! – Дан показал на серебристую, уже не новую иномарку, остановившуюся у магазина. Из иномарки вышел усатый водитель в чистом костюмчике, с барсеткой в руках, щелкнув сигнализацией, направился к дверям.

- С виду лох, а там, кто шнает, - процедил Кос.

- Я пошел, - шепнул Дан.

Гуляющим шагом Дан проплыл мимо припаркованных машин. Поравнявшись с иномаркой, он присел завязать шнурок и пропал. Машина стала клониться на один бок. Сработала сигнализация, но никого рядом с машиной уже не было. Дан появился через минуту сзади.

- Ждем…

Эту операцию Дан готовил специально для нас в качестве обучения. Он расписал все до мельчайших подробностей, объяснив каждому план действий. Трюк, по его словам, старый, но работает. Его задачей было пропороть правую заднюю шину. Наша с Косом - всего лишь мешать водителю сосредоточиться, предлагая помощь в замене колеса. Малой должен был стянуть то, что водила оставит на переднем сидении.

- Идет! – торжественно произнес Малой. Мы наблюдали, спрятавшись за цветочный ларек.

Вернувшись, водила издали заглушил орущую сигнализацию, но, подойдя ближе, заметил проколотое колесо. Он осмотрелся по сторонам. Через машину, в черной «Волге» читал газету другой водитель. Усатый подошел к нему с понятным вопросом. Тот покачал головой. Вернувшись к своей машине, усатый присел, ощупывая дыру. Судя по его губам, в наш адрес было сказано много. Он открыл багажник, зло раскидывая вещи, чтоб высвободить запасное колесо. Барсетка мешала ему. Он попытался засунуть её в карман пиджака, но карман был слишком мал.

- Во, смотрите... колесо грязное. Сейчас он снимет пиджак и вместе с барсеткой кинет его на переднее сидение, после засучит рукава, и только потом будет менять колесо…

Усатый как по нотам повторил в точности все, сказанное Даном.

- Устим учил покойный, - с гордостью произнес Дан, - психология…

Тем временем усатый выкатил из багажника колесо, прислонил его к заднему бамперу, ругаясь, обернулся вокруг, мечтая напоследок вычислить злоумышленников, и начал мастырить ключ к заржавелым гайкам порезанного колеса.

- Ну, ребятки, пошли… Малой пока рядом, я скажу когда… - прошептал Дан.

Я и Кос гуляющим шагом двинулись мимо автомобилей к усатому, чьи сильные руки пытались сорвать ржавую резьбу.

- Дядь, давай поможем, - начал Кос.

- А ну, пшли отсюда, - усатый привстал на колено. Вид его был злобен.

- Вы же в чистое одеты, а мы мигом открутим и другое поставим, всего двадцать рублей… - поддержал я.

- А ну сволочи… колесо мне пропороли… - усатый встал, готовясь нас растерзать. Мы помнили инструкции Дана и отступили лишь на шаг. Наша вина не доказана, и бить нас повода нет.

- Это бритые порезали, они тут всем жизнь портят… а мы за двадшать рублей вам поможем, нам все равно делать нечего, - пропел Кос.

Усатый стоял в замешательстве. Он нам не верил и не хотел доверять колесо.

- Я сам справлюсь, - усатый сел у колеса, продолжая крутить гайки. Мы сели рядом с ним, наблюдая за его работой и втираясь в доверие. Наконец последняя гайка была свернута.

- Фу… домкрат подайте из багажника, - обратился усатый.

Кос метнулся за домкратом. Усатый подсунул его под лонжерон.

- Давай, кто сильнее…

Я схватился за ручку, стал крутить. Машина медленно поднималась. Усатый по-хозяйски осматривался.

- Хорош! Теперь дай, я сам.

Он скрутил гайки, стал снимать колесо. Мы с Косом подкатили запаску. В этот момент с другой стороны промелькнула тень Малого, но усатый был увлечен процессом и ничего не заметил.

- Держите, дядь, - Кос и я приподняли запаску на нужный уровень. Усатый взял в свои огромные руки колесо, надел его на болты. На его лбу выступил пот. Кос подал ему собранные гайки:

- Вот, давайте мы колесо подержим…

Я слышал, как щелкнул замок на двери водителя, но я ждал этого звука. Никто ничего не заметил. Усатый кряхтя вставлял гайки в болты, Кос подал ему ключ:

- Можем сами закрутить…

- Это уже мелочи, - важно промолвил усатый, закручивая гайку за гайкой. – Я вам червончик дам, как закончу, идет?

- Да ладно, вы сами все сделали, - начал я прогонять телегу, - бывают интеллигенты, которым впадлу колесо в руки взять, а вы нормальный мужик, как мой отец. Нам надо других клиентов искать. Мы всегда у магазина работаем, можем свечи поменять, ремень генератора… если что, имейте в виду...

Усатый продолжал закручивать гайки, а мы с Косом пошли, свернули за угол и дунули в условленное место, где нас ждали Дан и Малой.

На пустынной детской площадке Дан с удовольствием разбирал содержимое барсетки.

- Ну, с боевым крещением, пацаны! У нас в наличии триста долларов и полторы тысячи рублей. Еще документы… отдадим Котовскому, тот их вернет за сотню баксов. Полтинник наш! Гуляем, братья, я угощаю!!!

- Может, мобильники купим? - облизываясь, предложил Кос.

- Зачем они нам. Мы братья, и так друг друга видим каждый день. Кто у тебя еще в городе есть кроме нас? Я предлагаю в парк. Аттракционы, коктейли, мороженое, пиво. Идет?

- Круто, - запрыгал на месте Малой.

- А я хочу суп гороховый…

- А я шаурму…

- А я…

Мы сидели в кабинке «чертова колеса». Под нами плыл огромный город. Дан пил пиво, а мы доедали мороженое.

- Дан, а ты всю жизнь хочешь вором быть? - спросил я.

- Лет до тридцати. А потом в депутаты, своих греть, и чтоб все по понятиям было в городе, менты – ментами, воры – ворами.

- А я учиться хочу. Мне многое интересно. Воровать, конечно, тоже нравится, но хочется чего-то еще…

- Я вот бижнес мештаю замутить, - поддержал Кос. - Прошто пока рано. Магазинчик маленький, все дела. Пока ворую, денешки коплю, может, выгорит позже, када вырашту.

- А я тачку хочу крутую. Тока мне рано, я пока живу, как Дан скажет. Я с ним, - гордо заявил Малой.

- Все правильно, пацаны, и учиться надо, и бизнес свой иметь, и человеком авторитетным стать. Сегодня мы дело провернули, завтра еще круче возьмем. Плакса должен был слепки ключей сделать. На днях квартирами займемся. Это вам не мобильник стянуть. За братьев!

Дан допил бутылку и швырнул её вниз. Наша кабинка, скрипя железом, уже приближалась к земле. Пора было готовиться к выходу.

- Темнеет, - заметил многозначительно Кос.

- Давай еще по пиву и домой на такси, - предложил Дан.

- А давай, только мне вместо пива коктейль, - попросил Кос.

- И мне…

- И мне тоже…

Мы набрали напитков и двинулись к выходу из парка. На лавочках сидели влюбленные пары, в кафешках играла музыка. Я попивал коктейль, от которого сладко кружилась голова. Я чувствовал себя сильным и справедливым. Мне все было понятно в этом мире.

У ступенек, ведущих к набережной, сидела девочка в платочке. На газетке перед ней была рассыпана мелочь. О, как это знакомо!

- Привет, крошка! - нащупывая в кармане мелочь, звонко поздоровался я.

Девочка приветливо улыбнулась. Издалека она показалась мне маленькой из-за роста и жалкого вида. Мы друг друга почувствовали с первого взгляда. Может, она была ровесницей, может на год младше меня, но моё сердце кольнул её проникновенно искренний взгляд…

- Тебя как зовут?

- Варя, а тебя?

- Меня Андрей… ты за место платишь?

- Да, но это не для всех.

- Я такой же, как ты, я ворую у вокзала.

- Я поняла, что ты не как все.

- Ты где живешь?

- Здесь, под лошадками. Это такой аттракцион. Я отдаю все, и меня за это кормят.

- А у нас братство. Мы вместе.

- Везет. Кроме меня здесь пять старух. Еще нас заставляют по утрам убирать парк.

- Дюша, харе матрешку клеить, мы уходим, - прокричал сзади Дан.

Я обернулся. Ребята стояли у выхода, попивая напитки, смеялись, ждали меня.

- Меня ждут, но я к тебе вернусь, обещаю…

- Я тоже хотела бы тебя увидеть…

Мы смотрели в глаза друг другу, и это было величайшем наслаждением. Я не хотел уходить и чувствовал, что и она этого не хочет.

- Дюша, мы валим, а ты сам решай, - ребята, смеясь, двинулись к воротам парка.

- Ты иди, тебя зовут, - нежно сказала Варя.

- Возьми, если хочешь, - я протянул ей бутылку с коктейлем. Она, не отрывая взгляда, покачала головой. Я достал из кармана деньги.

- У меня все равно заберут, не надо… лучше приходи ещё…

- Я приду…

Собравшись, я побежал за ребятами. Мог ли я не взглянуть на неё напоследок? Остановившись у ворот, я повернулся. Варя продолжала смотреть на меня. О чем она думала в ту минуту? Где-то вдалеке смеялись надо мной ребята, а мне было все равно. Я боялся потерять её взгляд.

Сегодня в первый раз мне не приснилась мама. Я смотрел в потолок старой котельной и слушал, о чем говорили ребята. Братья пили чай и вспоминали вчерашний день. Накинув на ноги ботинки, я дошмыгал до стола. Плакса не спрашивая налил мне в кружку кипятка.

- Завари, сейчас Малой торт принесет.

- А чего, продолжаем гулять? – сладко зевая, поинтересовался я.

- Ты чё, против? – возмутился Дан.

- Да не… клёво все! Зимой крупу жевали…

- Пережили зиму! Вон солнце какое в решетку бьет! Дело вчера провернули, есть на что гулять, Плакса слепки сделал. Сегодня я их отдам, к вечеру ключи изготовят, завтра квартиру возьмём… то ли еще будет!

Дан сидел как на гвоздях. Его глаза горели. Все были подогреты его азартом воровать по-взрослому, но только не я. Конечно, с братьями я пойду на любые дела, мне не хочется вспоминать, что такое голод и сон у подъездной лестницы. Я буду брать квартиры, вскрывать машины и, может, закончу свою жизнь в тюрьме, но хочу ли я так жить? Меня выкинули из нормальной жизни родственники, какой у меня выбор? Братство – это все, что у меня есть. Только вместе мы способны выжить, только вместе мы сильны.

Вошел Малой с коробкой торта.

- Во, припер Малой… больше себя!

- Долго выбирал?

- Короче, мужики, с розочками, орехами и сливками, - Малой гордо бухнул коробку на стол, - вскрывай!

- Вау!

- Малой, ты гений!

- Руки убери, давай порежем хоть…

- Тихо братва, кто первый?

Дан резал торт своим большим ножом, раздавая куски. Торт был волшебно сладким. Второй кусок я завернул в газету и убрал за пазуху.

- Ты чё это как хомяк? Ешь, еще купим, - удивился Дан.

- Я на вечер… вдруг проголодаюсь…

- Пока ты спал, мы решили на ипподром съездить, лошадей посмотреть. Говорят, прикольно. Может, покататься дадут, - облизывая нож, сообщил Дан.

- Я в поселке када жил, катался… офигительно! - поддержал Кос, - это те не на швинарнике крыс из рогатки штрелять.

- А чего, крыс стрелять тоже клёво, давно не ходили, - оживился Малой.

- Я сегодня, ребят, место присмотреть хочу, я не с вами…

- Место… хорош гнать братьям, - засмеялся Дан, - в парк намылился, с матрешкой встречаться, чё, не так?

- Ну в парк, и чё?

- Скучно стало с братьями? – подначивал Дан.

- Не скучно, просто пообещал, а я слово держу…

- Да ладно, это я так. Баба – дело святое. На завтра не обещай ничего, у нас дело.

- Это я помню.

- Сейчас уходишь?

- Ну да.

- Давай, брат, удачи…

Солнце уже нежно грело. Я расстегнул куртку и сунул в карман шапку. Снег почти весь растаял, по улицам текли радостные ручьи. Мы с Варей прыгали через них, пугая пасущихся на бульваре голубей.

- Хочешь мороженого? – предложил я Варе.

- Нет, оно холодное. Если у тебя есть немного денег, давай выпьем горячего чаю?

Кафешки на бульваре были дорогими, но я был богат. Вчерашний заработок мы честно поделили между братьями. На завтра планировалось крупное дельце, и я предвкушал большие деньги.

Мы сели за столик. Официантка окинула нашу одежду недобрым взглядом. Я попросил большой чайник с сахаром.

- Вам черный или зелёный?

- А какая разница? – спросил я, - чай, он и есть чай.

Официантка задумалась.

- Мальчик, черный и зеленый чай сильно отличаются…

- Обыкновенный, который все пьют… ну, дома… на зоне…

Покачав головой, официантка ушла.

- А ты на зоне был? – спросила Варя.

- Да нет, конечно. Это чтоб её испугать…

Мы захихикали.

- Я и не поверила, чего ты думаешь…

- А что, я разве не похож на зека?

Натянув шапку на голову как чулок, я изобразил суровое лицо. Варя смеялась. Официантка принесла чайник, чашки и сахарницу на серебряном подносе, умело и красиво расставила все перед нами.

- Я никогда в таком кафе не была, - прошептала Варя, наклонившись ко мне ближе.

- А я с мамой ходил несколько раз.

- А где твоя мама?

- Она умерла год назад.

- Извини…

- Да нет, я смирился. Она мне снилась каждую ночь, но сегодня… сегодня я не помню.

- А родственники?

- У меня их нет… меня сначала подкармливали мои одноклассники, а потом их обязали сообщать родителям и учителям о моем появлении. Как-то раз на меня устроили облаву, и я еле убежал. Мне мой кореш Петька сказал, что меня ищут, и лучше мне у школы не появляться.

- Чего ты такого натворил?

- Я тетку ножом пырнул. Она у меня квартиру отобрала и хотела в детдом сдать, свинья жирная…

- Ты же говорил, у тебя нет родственников?

- Я считаю, что нет. Когда мама умерла, их целый дом понаехало, и никто не захотел мне помочь. Когда я вырасту, я им отомщу…

Варя грустно на меня смотрела. Я разлил чай. Мы накидали в чашки сахар, стали его размешивать.

- Вот, совсем забыл, - я достал завернутый в газету торт, протянул Варе, - мы с утра ели, я тебе кусочек оставил.

Варя взяла его дрожащими руками:

- Спасибо… а ты?

- А мы целый торт съели, остался кусочек, я и решил тебе принести, он вкусный…

Варя положила торт на блюдечко. Официантка недоверчиво на нас поглядывала, наверное, боялась, что мы сбежим, не заплатив.

- Мы завтра квартиру берем, у нас ключи есть, - с гордостью сказал я.

Варя закашлялась.

- Извини, но это же опасно?

- У нас все продумано. Мы знаем, когда хозяйка приходит, мы все высчитали.

- А я не ворую, я могу только просить.

- Варь, а как ты на улице оказалась?

- Я давно на улице. С цыганами долго бродила, а в парке всего месяц. Замерзала у ворот парка, и меня баба Клава подобрала, отогрела.

- Ух ты… а с цыганами интересно?

- Нормально. Они жестокие, сами могут побить, но чужим в обиду не отдадут.

- В нашем братстве мы тоже друг за друга стоим. А я цыган всегда стороной обхожу, мне они непонятны. Так чего ты от цыган-то ушла?

- Можно я не буду говорить?

- Да не вопрос, как хочешь…

Мы замолчали. Варя ела ложечкой торт, я пил чай, поглядывая на её нежное личико.

- Меня в шесть лет выгнали из дома. Я жила с мамой, а отца даже не помню. В детский сад ходила. Потом к нам приехал жить дядя Атар. Мама его очень любила за то, что у него была машина. Мы жили в одной комнате, и я вдруг стала чем-то мешать дяде Атару. Сначала он выгонял меня на улицу по ночам, а потом сказал маме, чтоб я вообще в доме не появлялась. Мама собрала мне сумку с едой и выставила за дверь, сказала, что я мешаю её личной жизни. Мама сказала, чтоб я больше не приходила. Хорошо, тогда было тепло. Я гуляла по городу, ночевала под кустами, но еда быстро закончилась, и мне пришлось перебраться на вокзал. Там много было разных людей, которые жалели меня и иногда кормили. Когда мне не везло, я собирала остатки по столам и урнам. Как-то меня забрали в милицию. Я рассказала, где живу. Меня привезли домой, но дома был дядя Атар. Он сказал милиционерам, что меня не знает, и девочка все врет. Милиция уехала, а дядя Атар избил меня ремнем, пообещав убить, если еще появлюсь. А потом меня подобрали цыгане…

- Да, мамы разные бывают. Меня мама любила.

- Меня тоже, но дядя Атар для неё был важней.

- Так ты даже в школе не училась?

- Нет…

- И читать не умеешь?

- Немного умею.

Мы допили чай, но уходить не хотелось. Просто смотрели друг на друга.

- Я бы хотел тебя к нам в братство забрать, но не знаю, как ребята, они могут быть против.

- Ты не все про меня знаешь.

- Захочешь, сама расскажешь.

- Конечно, расскажу.

Варя опустила голову. Подошла официантка, принесла бумажку с цифрами. Чай в этой кафешке стоил как дорогая бутылка водки, но деньги у меня были.

- Я сегодня поговорю с Магаданом, он у нас за главного. Мы сейчас зарабатываем неплохо, и для тебя чего-нибудь придумаем…

- Только не ссорься из-за меня со своими ребятами, ладно?

Она взяла мою руку и улыбнулась мне.

Я летел на крыльях радости. Сумрачный город осторожно зажигал огни. Мне очень хотелось застать Апостола, поделиться с ним своим счастьем и спросить совета. Мимо мелькали витрины дорогих магазинов, женщины тащили в свои квартиры огромные сумки с харчами, азеры группировались маленькими кучками возле палаток, робко потягивая косяки с анашой… но мои ноги неслись к вокзалу, где ждал меня мой лучший друг.

- Здорово, Апостол!

Я брякнулся, тяжело дыша, рядом.

- Особенный ты нонча, куды бежал-то? – Апостол ехидно на меня покосился.

- К тебе… как ты, старина?

- А чехо ко мне бехать, я тутоти, молюси покорно за души, подаяния исправно собираю…

- Вопросы к тебе есть, только ты не крути там про Бога и прочее… по-человечески ответь…

- Таки я по-звериному и не умею. Ну, чехо сердце-то тянеть?

- Скажи, Апостол, я тут девчонку бездомную нашел. Она хорошая, у неё никого нет, как и у меня. Я её хочу в братство наше, а то плохо ей одной, но, боюсь, Магадан будет против. Как с ним поговорить, чтоб он согласился, с чего разговор начать?

- Да ты влюбилси поди… то-то я бачу, душа хорить…

- Ничего не влюбился, просто жалко мне её. Плохо ей, она одна.

- Сердцу-то не прикажешь… да… а Магадан-то ваш на квартирные кражи уж целить?

- А ты откуда знаешь? - я даже привстал на колени.

- А, птичка пропела…

- Какая еще птичка? Малой что ль проболтался?

- Села вон на перильце и пропела…

- Пропела… не хочешь, не говори, - я сел на место. Апостол всегда все предвидел, но в этот раз его проницательность меня удивила. Про завтрашнее дело знали только в нашем братстве.

- Ты откажись, коль возможно. В чужой дом залезть - то не шутка, за энто нашмерть бьють. А по поводу девчонки… ты помохи, чем сможешь, тока в смерть не разбивайся. Любовь земная - она сильно душу заносить.

- Апостол, я же дело прошу, при чем здесь любовь? Понравилась мне девчонка, да, но я ей только помочь хочу и все.

- Малой ты ещё. На себя бы хлянул. Любов, она ж и хрееть, и радуеть! Вон ты хать бежал, то сердце силой напиталось.

- Спешил за советом, пока Бурый тебя не увез…

- Я, вон тож в свои лета за девками бехал, а теперь уж тока Боха люблю. Тока его любить и можно, а твое дело молодое…

- Ну бегал же, пока молодой был?

- А кто ж не бехал?

- Тогда поймешь меня…

- Людская сила-то, она ж в любви. Она только и держит человека на земле. Земля-то уж мучится - она живая! Шо ей носить таких несчастных упырей, как мы. А любов, пока есть, защищает человеков от хибели…

- Хорош, Апостол, я же просил… как с Магаданом-то базарить?

- А тах и скажи, мол влюбилси, мож и сладите.

- Собирается… - Дан смотрел в половинку театрального бинокля из подъезда в окна дома напротив. Плакса был хмур, чувствовалось, что он переживает.

- Подождем, нам спешить некуда, - убрав бинокль в карман, Дан повернулся к Плаксе, - не дрейфь, парень, хорошее дельце братьям подогнал, все тебе благодарны!

Было раннее утро. Из подъездов выскакивали нервные люди, волоча на поводках ополоумевших от воздержания собак. Собаки рвались на волю, скулили и лаяли друг на друга. Я, Дан и Плакса наблюдали за окнами Вдовы. Малой и Кос ждали за углом, чтоб проследить её путь до автобуса.

План ограбления был проработан с вечера. Как в американском кино, Дан разложил украденную где-то карту района и с генеральским видом отмечал карандашом все возможные пути подхода к дому. Он был на редкость сосредоточен. Я даже не решился заговорить с ним о Варе, подумав, что после успешно проведённого дела он будет более расположен.

- Идет, идет, голубушка…

Силуэт Вдовы мелькал в узких окошках подъезда. Мы прильнули к окну. Сзади хлопнула дверь и заскулила собака, по лестнице заторопились чьи-то шаги.

- Вы чего здесь толпитесь? - огромный мужик в вязаном свитере недовольно оглядывал нас.

- Греемся, дядь, - запустив руки в батарею, жалобно ответил Плакса.

Собака изо всех сил тащила мужика вниз по лестнице. Он пытался упираться, но четвероногая тварь брала свое. Связываться с нами ему было по-видимому лень.

- Только не ссать здесь, - буркнул мужик и запыхтел вниз за собакой. Я заметил, что Дан специально прятал лицо, даже не повернувшись в его сторону. Тем временем вдова вышла из подъезда и свернула за угол.

- Пойдем потихоньку. В подъезде ждем Малого и начинаем, - скомандовал Дан.

Сделав небольшой крюк, чтоб обойти стороной площадку, видимую из всех окон, мы перебрались в подъезд Вдовы. Дан встал у окошка между этажами, достал из кармана два ключа:

- Главное, чтоб слепки были нормальные, тогда будет все ништяк!

- Я сделал, как ты сказал, - обиженно произнес Плакса.

- Да ладно, это я так…

- Смотри, Малой бежит, надо в подъезд впустить, - показал я вниз.

- Он код знает, я написал ему на руке, - ответил Плакса.

Внизу хлопнула дверь, и по лестнице застучали шаги Малого. Все повернулись в ожидании.

- Ушла, до остановки проводили, - запыхавшись, отрапортовал Малой.

- На автобус села? - спросил Дан.

- Кос остался следить…

- Ну, я пошел… ждите этажом ниже…

Нервно поигрывая ключами, Дан направился к двери. Мы, спустившись на пролет ниже, затаив дыхание, вслушивались в звуки подъезда. Сверху щелкнул замок.

- Братья… - раздался шёпот Дана.

Голубиной стаей, на цыпочках, мы вспорхнули на верхнюю площадку и скрылись за дверью. Сердце напряженно стучало.

- Проходим, братья, - скомандовал Дан, осторожно закрывая дверь, - у нас три часа точно есть. Дюш, посмотри, что в стенке, Плакса, на тебе дорогие шмотки в шкафу, я пробью спальню и возможные тайники, Малой собирает все в пакеты.

Из-под ремня Дан вытащил десяток свернутых пакетов, кинул в центр комнаты. Мы занялись делом. Я лазил по шкафчикам в стенке.

- Тут только посуда и старье всякое, - пожаловался я.

- Хрусталь бери крупный, - отозвалось эхом из спальни.

- Котовский хрусталь берет, - по-деловому заявил Малой.

Неожиданно… в дверь позвонили. Все замерли, в квартире повисла тишина. Позвонили еще раз.

- Чего делать будем? - пропищал Малой.

- Дюш, посмотри в замочную скважину, только тихо наступай, чтоб пол не скрипел, - прошептал Дан.

В дверь настойчиво звонили. Я аккуратно, чтоб не получить спицей в глаз, изучал штаны и куртку звонившего:

- Это Косой…

- Блин, придурок… запускай, коль пришел, а то весь дом поднимет на уши, - выругался Дан.

Я впустил Коса. Дан на него моментально наехал:

- Ты чего нас подставляешь, сказано тебе: провожаешь Вдову, потом стоишь и смотришь по сторонам на углу дома, ждешь нас.

- Ну, я тоже хочу, шо мне там делать? Вдова уехала, я с вами, мне же интересно… - оправдывался Кос.

Мы продолжили занятие. Кос сразу полез в холодильник:

- Ух ты, икра… нормальненько тут Плакша подъедался…

- Оставь, мы тоже хотим, помоги лучше, - Малой запихивал в пакеты хрусталь, завернутый в шмотки. Дан притащил из спальни горсть украшений, рассматривая их:

- Даже золотишка особо нет, Плакса, плохо клиентов подбираешь…

Плакса, насупившись, выволок на пол нижнее белье Вдовы:

- Это нужно?

- На хрен… а шубы там лисьей нет? – спросил расстроенный Дан.

- Она ушла в шубке. Жарко уже, весна, наверно, почувштвовала,- с набитым сыром ртом промямлил Кос.

- Хва жрать, помоги Малому.

- А чё, время до часу есть…

- Быстрей сядешь – быстрей выйдешь!

Дан полез под ковер, ничего там не нашел:

- Телевизор бы забрать, да мусора с ним остановят, - оглядывая квартирку, процедил Дан.

- Может, картину спилим? – предложил я.

- Дешевка, - Дан сплюнул. – пойдем, хоть пожрем нормальненько…

Из холодильника на стол выволокли все съестное.

- А это чё? – крутя в руке банку, вопрошал Малой.

- Оливки…

- А это?

- Хрен шнает, жри, не отравишься, - уверенно командовал Кос.

- Мож супчик согреем, Плакса, супчики у Вдовы вкусные? – ухмылялся Дан.

- Попробуй сам…

Вдруг щелкнул замок… секунда и… все бросились по углам. Сумки с вещами предательски лежали посреди комнаты. Вошла Вдова и остолбенела. Пауза была недолгой. Плакса сел на пол и всхлипнул. Вдова хотела закричать, но Дан опередил её. Его нож уперся Вдове в горло, и он усадил её на диван.

- Молчи, сука, а то прирежу, как свинью…

Я был в ужасе. Вдова испуганно икала, с мольбой смотря на Дана

- Братья, схватили сумки и во двор… быстро!

Мы осторожно двинулись к выходу. Малой, испуганно косясь на Дана, неуверенно взял одну сумку. Плакса сидел на полу и не шевелился, закрыв лицо руками. Кос застыл, держа дверцу холодильника.

- Быстро, я сказал, - крикнул Дан.

Мы схватили по сумке и дунули во двор. Кос сбил с ног стоявшую у подъезда бабулю, та, шлепнувшись, заохала. Ноги несли нас к базе. Малой отставал, но его нагнал Дан, выхватив из его рук тяжелую сумку.

- Плакса не с нами, - тяжело дыша, хрипел Дан, - у нас будет двадцать минут собрать веши и свалить… пока приедут менты… пока раскрутят Плаксу…

- Я думал, ты тетку прирежешь, - на бегу ответил Кос.

- Думаешь легко это, на мокрое дело пойти? Сам попробуй… я хотел, но не смог. Так бы свидетелей не было и Плаксу забрали… не отставай, Малой.

- Да бегу…

- Давай дворами, чтоб не светиться…

На исходе сил мы добежали, точнее, доковыляли до базы. Дан открыл дверь, и мы грохнулись, тяжело дыша, на каменный пол котельной.

- Чего берем из нашего? – еле проговаривал слова Малой.

- Самое ценное… давай на стол… шмотки не брать, потом достанем новые, вперед, братцы, время…

Мы расползлись по углам, выворачивая нычки. Я свое мог распихать по карманам. Малой оказался самым хозяйственным. Из-под своей шконки он выволок гору какой-то дряни и бухнул на стол. Кос вообще ничего не имел, кроме денег и часов. Дан укладывал инструменты и сворованные где-то цацки в рюкзак.

- Пять минут и выметаемся отсюда. На пару дней осядем в старом почтовом вагоне на путях, - решительно предложил Дан.

Я вспомнил этот вагон - железная ржавая коробка с горой сырых плесневелых матрацев. В этом вагоне жить совсем не хотелось.

- Там же холодно и воняет!

- Пока. Спрятаться надо. Про него Плакса не знает, если, конечно, его туда никто не водил…

Дверь отворилась. В проеме стоял Плакса. Мы ждали, что за ним войдут менты, но он закрыл дверь и прошел к столу.

- Решил вернуться? - зло огрызнулся Дан.

Плакса покачал головой:

- Если мы вернем брошь, Вдова не будет заявлять… на хрусталь и шмотки ей наплевать. Я должен принести только брошь, и все будет нормально…

- Какая на хрен брошь? Что-то я не помню никакой броши, может, кто-то еще взял? – спросил Дан, оглядывая нас.

Я, Малой и Кос пожали плечами.

- Не, не видел…

- И я…

- И я не знаю…

- Как она выглядит? – поинтересовался Дан.

- Синий камень и змейка, - ответил Плакса, - это фамильное. Отдадим, и Вдова все простит.

- Простит… – осматривая карманы, хмыкнул Дан.

- Простит, - утвердительно произнес Плакса.

- Вот эта что ль? – Дан вытащил из горсти серебра описанную Плаксой брошь, - а где гарантия?

- Я гарантия, я с ней останусь…

Все посмотрели на Плаксу. Плакса был на редкость спокоен.

Дан решил на неделю исчезнуть, объяснив, что его по возрасту уже могут посадить, а нам, в крайнем случае, светит лишь детский дом, откуда не проблема сбежать. Вещи Вдовы мы отнесли Котовскому. Тот отслюнявил денег, на которые спокойно можно было жить месяц. Я так и не собрался рассказать Дану про Варю, подумав, что если его не будет, все разрешится само собой.

Весь следующий день мы с Варей гуляли по городу, жуя пирожные и пирожки. Она рассказывала про себя, про цыган и их хитрости. Я с гордостью посвящал её в законы братства. К вечеру мы добрели до нашей котельной.

- Привет, Кос, я с барышней, - открыв дверь, предупредил я.

Варя смущенно вошла за мной. Кос крутил ручки допотопного телевизора, который издавал только звук.

- Да вижу, што не с козой, - буркнул под нос Кос.

- Где Малой?

- За чаем пошел.

- А телек откуда?

- С помойки. Выкинули. Одну программу показывает.

Кос нажал какую-то кнопку, и на экране появилось мутное изображение.

- Во! – с гордостью произнес Кос, - а тебя как кликать?

- Варя.

- А меня Кошой стал быть… сейчас чифирнем, ты не против?

- Варя останется у нас. Она на моем месте, а я - где Плакса спал, ты как на это смотришь?

- Мне пофиг, садитесь телек смотреть.

Мы смотрели телевизор, потом долго пили крепкий чай с сахаром. Малой к Варе отнесся с радостью. Кос тоже особо не напрягался, но все должен был решить Магадан. Неделя у меня была, и я наслаждался сегодняшним вечером. Я не мог оторвать глаз от Вари, смотрел на её тонкие руки, длинные волосы. Встретиться с ней взглядом было неописуемым наслаждением.

- Плакса-то сейчас в чиштой поштельке телек шмотрит, гад, - зевая, отметил Кос.

- А ты чего, предателю завидуешь? – гордо отозвался Малой.

- Предатель, не предатель… а ты, Малой, отказался бы штоль, если б тебя люди хорошие в дом взяли, кормили от пуза, в школу б отдали?

- Я вором буду, я, как Магадан и его отец. Трудности меня не пугают! – ответил Малой.

- А шо плохого-то? Живешь себе, тебя кормят, - зря ты так Малой, - кутаясь в телогрейку, мечтал Кос, – я бы хотел, чтоб меня взяли.

- Я все Магадану расскажу, ты такой же, как Плакса, - Малой даже встал из-за стола, - Дюш, скажи ему…

- Успокойся, Малой, Варя вон тоже с твоих лет на улице, думаешь, ей домой не хочется? Мы вместе для того, чтоб сильней быть. А Плаксе, Плаксе надо было признаться честно, и мы бы его поняли и как с человеком простились.

- Слышал, не гони, Малой, я никуда не собираюсь из братштва, а если шо - чешно скажу и буду еду братьям носить и помогать, коли што. Плакса фуфтил, и за это ему ёк, понял, а не за то, што он шладко приштроился..

Кос окончательно утек в телогрейку и закрыл глаза. Малой тоже успокоился и начал потягиваться. Я уложил Варю спать, укрыв своим одеялом. Она попросила подкинуть дров в огонь и сказала мне, что давно не чувствовала себя такой счастливой. Я лег на место Плаксы и долго глядел на неё в тусклом свете огня. Варя часто кашляла, и я, испугавшись, что она простудилась, прикрыл её сверху одеялом Плаксы, а сам решил посмотреть тихонько телек, завернувшись в курточку.

- Вон мое окно, на шестом!

Старый дворик обнимал нас кованой оградой. Воробьи, радостно чирикая, кувыркались в сверкающих лужах. Наверное, они хотели поделиться с нами радостью, рассказать, что пришла весна. Тополя с набухшими почками приветливо ластились к Варе.

- Ты здесь жил одиннадцать лет? – спросила Варя, не опуская головы.

- Ага, ходил вон в тот садик, напротив. Меня там знают две воспитательницы и уборщица. А здесь я с мамой гулял.

- А тебя ловить здесь не будут?

- Я убегу, я быстро бегаю. Соседи могут, конечно, сообщить… я бываю здесь иногда. Меня помнят эти тополя. Я прихожу к ним, обнимаю их стволы и разговариваю с ними. Они делятся своим теплом, они помнят меня маленького. Зимой одно дерево спилили, и я почувствовал, как потерял друга. Их стало на одного меньше, и его уже не вернуть. Вон там он стоял, где теперь гараж.

Я обнял толстый ствол старого тополя и прижался к нему щекой.

- У них есть имена? – спросила Варя.

- Неа, только тепло, но у каждого свое.

- А я с тех пор не видела свой дом. Сначала боялась туда приходить, а теперь надо ехать на поезде. Цыгане далеко меня увезли из родного города.

- А давай съездим вместе, - предложил я.

- Может, ближе к лету, если я доживу.

- Доживем, мы молодые, у нас все впереди! Пойдём на качели, я давно-давно на них с мамой качался.

Качели поскрипывали. Под ногами была лужа, которую приятно было слегка задевать каблуком.

- Смотри, какое небо синее!

- Я болею, Дюш, поэтому меня и прогнали цыгане.

- За то, что болеешь?

- Да. У них жестокие нравы.

- Ты кашляла ночью, я укрыл тебя вторым одеялом, и ты уснула.

- Это не простуда, это туберкулез, это… очень плохая болезнь.

Я почувствовал, Варе тяжело дались эти слова. Она опустила голову, боясь на меня посмотреть. Я слышал это название, но мне оно ничего не говорило.

- А это лечится? - осторожно спросил я.

- Не знаю…

- Ты просто кашляешь?

- У меня болит в груди. Это усиливается с каждым днем. Я стараюсь не кашлять, но у меня не получается.

- Давай сходим в больницу, - предложил я.

- У меня нет документов, меня не возьмут, я пробовала.

- Давай за деньги, у меня есть…

- Это твои деньги, ты их заработал, я не могу так.

- Еще заработаю, пожалуйста, давай попробуем, я не хочу, чтоб ты болела, - спрыгнув с качелей, я взял Варю за руку. Она подняла голову, посмотрев на меня. На её глазах были слёзы.

- Я думала, ты, как узнаешь, испугаешься и не станешь со мной дружить, я боялась тебе в этом признаться, - шепотом сказала Варя.

- Какая глупость!

- Все боятся, когда узнают.

- А я не боюсь. Надо спросить у Апостола, что делать, куда идти, но главное чтоб ты была согласна.

- Я… я не знаю… старая цыганка сказала, что мне недолго осталось… ей верили все.

- А я не верю ни Богу, ни черту, ни цыганкам. Только в свои силы.

- А кто такой Апостол?

- Это мой друг. Он мудрый, он все знает.

- Он видит будущее?

- Про будущее я не спрашивал…

Мраморный парапет подземного перехода был нагрет весенним солнцем. Мы с Магаданом сидели на нём друг напротив друга и дулись в очко по десятке.

- Она сейчас на базе?

- Да, я её оставил, в мужских разговорах женщина не участвует. Кос телек притаранил, смотрит… у тебя перебор.

- Держи чирик, я сдаю…

Дан виртуозно перемешал карты, протянул мне:

- Сними… телек хороший?

- Говно, одну программу показывает… дай еще карту.

- Ты, Дюш, вляпался. Сам пойми, непорядок, ты один с телкой, а мы чего?

- Мне хватит…

- Нам-то на это смотреть. Вернуться назад она, так понимаю, не может, её в парке не примут, а нам баба не к чему… хватит, я вскрываюсь… по двадцати, что ль?

- По двадцати…

- Кон за два, ты мешаешь.

- Я на время. Заболела девчонка, кашляет. Выздоровеет, подберем место… сними…

- Мне двух хватит, бери ты… ну, если братья не против, поживет недельку… я недельку потерплю, а там надо будет освобождать помещение…

- Я вскрываюсь…

- Блин, теперь по девятнадцати, кон за три что ль?

- Давай если ты сейчас выиграешь, она уходит через две недели, если я…

- Не, брат, мы сыграем на другое, а здесь давай правильно все растасуем. Девчонка в братстве - это уже не братство, это херь. Я не против, если временно, я понимаю, заболела и все такое, но через две недели надо искать ей место, ты пойми.

- Да нее, понятно…

- Ты можешь с ней свалить, никто не обидится, хоть и жаль будет. Только предупреди, а не как Плакса, блин, заяц конченый.

- Ты ж видишь, я и хочу все начистоту.

- Да к тебе вопросов нет. О, смотри, Котовский чешет. Хай, Кот!

Котовский шел навеселе, попивая пиво.

- Опа, двое из ларца. На солнышке спины греете?

- А ты чего, магазинчик никак продал? - подначил Дан.

- Обижаешь… я продавца взял. Пора о душе подумать, - Котовский сделал несколько больших глотков и крякнул, - пусть молодежь работает, а мы красиво отдохнем!

- Да и мы особо не паримся, - перемешивая карты, ответил Дан.

- Вы – талантливая молодёжь, а есть тормоза. Чего новенького? Я смотрю по последней партии, бизнес расширяется? – ухмыльнулся Котовский.

- Таланты раскрываем, - улыбнулся в ответ Дан.

- Ааа. Слышал, женским туловищем обзавелись. Если чё, у нас и на это спрос имеется, по лучшим тарифам пристроим, - съехидничал Котовский.

- Она не по этой теме. Это сестра, - неожиданно для меня заступился Дан.

- Сестра так сестра, - Котовский сделал угрюмую гримасу, - пошел я, братцы, пожрать охота. Удачи в вашем нелегком деле, достойного оттяга и не хворать!

- Счастливо, представителям торговли и деловых советов, - попрощался с ним Дан.

Я махнул Коту рукой. Дан, задумавшись, теребил карты.

- Там у базы никто не крутится, смотрел?

- Вроде нет, всё спокойно.

- Жаль будет такой шалман потерять. Если начнут пасти, придется район менять, а не хотелось бы.

- Ну, если Плакса Вдову не разочарует, все будет нормально.

- Кто его спрашивать будет.

- Побоится нас сдать. У тебя в больничках знакомые есть?

- Подойди к Бурому, скажи я просил.

- Ок.

- Ну, вроде все растасовали. Вопросы есть?

Я покачал головой. Две недели оттягивали, но не решали проблему.

- Давай по сто рублей за три кона?

- Давай, ты мешаешь…

Апостол находился в грусти и был сегодня малоразговорчив. Недалеко девочка жалостливо играла на скрипке. Я её раньше здесь не видел.

- Если кушаешь хорошо, и сердце чистое, не заболеешь, - Апостол закрыл глаза, что-то вспоминая, - а народу от энтого померла тьма, болезь нехорошая…

- Ну, это раньше, а сейчас же лекарств всяких новых напридумали?

- Напридумали, а толку, все одно, как мухи мруть… ты никому не болтай про энто , а Бурому скажи – провериться, мал ли? И я попрошу его.

- Но не может же она умереть, она еще маленькая, и нормально себя чувствует, только кашляет иногда.

- Мож и вылечат. Энто как на роду написано, сынох…

Мы замолчали. Мне было жутко от слов Апостола. Я не думал, что моя маленькая Варя так тяжело больна. Все мои мысли за последние дни были только о ней. Мне перестала сниться мама. Я хотел видеть её утром и вечером, говорить с ней, смотреть на неё. Я был уверен, что она будет здорова, что её цыганка просто напугала, как пугала меня в детстве тетя Галя, запирая в чулан. Её болезнь была чудовищной несправедливостью, как смерть моей мамы, как мое скитание по улицам с шапкой в руках, как весь этот мир, в котором все торгуют, воруют, болеют и умирают. Но Апостол просто так ничего не говорил, и от этого веяло невыносимой безысходностью.

- Слышь, Апостол, а ты будущее предсказываешь? – спросил я в надежде.

- Я ж не святой, я раб божий.

- А цыгане предсказывают, хоть они и не святые.

- Это им бесы на ушко шепчут, а с бесами якшаться – хрех!

- Варе предсказала цыганка, что ей мало осталось, - я испуганно посмотрел на Апостола. Апостол и ухом не повел.

- На все воля божья, сынох! Я тебя попросить хотел…

- Чего, Апостол?

- Время, чую, пришло. Ты иконки мои отхопай и в монастырь сдай, там монастырь недалече восстановили, слава тебе Хосподи, добрые люди сказали, - Апостол трижды перекрестился, - но себе ничехо не бери. Я тебе место подскажу к лету-сь. Справишься?

- Обижаешь, Апостол.

- Ну и хорошо, и свешку за меня поставишь, за Андрея, меня ж тож Андреем зовуть, но энтоть никому, окромя тебя, знать не нужно.

- Ух ты, я думал, Апостол это имя такое, а ты тезка…

- Ну ты мне обещаешь, сынох?

- Обещаю, Апостол, я слово держу.

- Вон и Бурый приехал, подойди, спроси, чего хотел, пока он не размялси нас таскать.

Я подошел к Бурому. Тот, слушая меня, продолжал ковыряться в багажнике и лишь изредка косился на меня. От Бурого чем-то неприятно воняло, как будто он спал в свинарнике, я даже попятился назад, чтоб не стошнило. Наконец, Бурый нашел какую-то лампочку, вытер руки и захлопнул багажник. Я в ожидании стоял рядом.

- Спички есть? - спросил Бурый.

Я нарыл в кармане мятую коробку и протянул ему. Бурый её смял, вытащил карандаш и, опершись о крышу своей ржавой машины, что-то на ней аккуратно нацарапал.

- Вот адрес и имя, гуляй…

Я ждал Варю в длинном коридоре диспансера. Рядом со мной в очереди сидели чистенько одетые люди разных возрастов и с тревогой поглядывали на меня. Неужели они тоже могут этим болеть? В моей голове это не укладывалось. Все были сытые, румяные, и никто из них не кашлял. Дверь отворилась, и меня позвали.

В кабинете с потрескавшимся белым кафелем за столом сидел врач и что-то писал. У каталки, накрытой белой простыней, застегивала кофточку Варя. Врач предложил мне сесть напротив, внимательно и умно посмотрел в мои глаза.

- Ну, молодой человек, в диагнозе сомневаться не стоит. Вас в больницу на скорой или как?

- Да нет, сами доедем, адрес напишите.

- Без страховки и прописки лечение будет платным. Состояние запущенное, но все возможно.

Размашистым почерком врач махнул на бумажке адрес, свернув пополам листок, протянул мне вместе со справкой:

- Берегите сестру. Лечить необходимо срочно, повторяю, срочно!

- Чего-нибудь еще надо?

- Рентген оплатили?

- Да.

- Тогда триста рублей в кассу, чек занесете.

Мы вышли на улицу. Асфальт был сухой, и вокруг пели птички. Наши ровесники играли в классики, кто-то уже одел роликовые коньки. Счастливые мамаши торжественно везли разноцветные коляски, украшенные пышными бантами. Я не знал, о чем говорить, и просто держал Варю за руку, теребя её холодные пальчики. Тихим шагом мы добрели до остановки.

Подъехал автобус. Мы зашли по ступенькам внутрь. В центре освободилось два свободных места, и я усадил Варю к окошку.

- Не переживай, он же сказал, что все возможно…

- Это им всем возможно, а мы никому не нужны, - Варя заплакала, - у нас таких денег нет.

- Но я же вор, я достану, ты сомневаешься?

- Я не хочу, чтоб ты воровал, тебя убить могут или в тюрьму посадить из-за меня.

- Я убегу, я быстро бегаю…

- Боюсь, за тебя и за себя боюсь…

- Не боись, прорвемся!

- Ваши билетики?

Я поднял голову. Над нами навис здоровенный детина в кожаной куртке.

- Бездомные мы, бомжи, нет у нас билетов и денег нет, - огрызнулся я.

- Ну, тогда в милицию, бомжам там место… Серег, помоги молодняк скрутить.

- Иду…

Второй мужик, не меньше первого, направился от передней двери к нам. Меня такие ситуации не смущали, я бы сбежал, но Варя? Надо было срочно что-то придумать.

Первый взял меня за ворот:

- Выходишь из автобуса спокойно, не огрызаешься, а то потом вдарю!

- Я в больницу сестру везу, отпусти, дядь, - начал я.

- Сначала в обезьянничек, там и решат, куда ты её повезешь…

- Да вы чего, охамели, - заступилась тетенька сзади, - это бандиты какие-то, а не контролеры, вы чего рукоприкладством занимаетесь?!

- А с ними по-другому нельзя, - поддержал второй контролер, нацеливаясь схватить Варю.

- Отпустите детей, изверги, - поддержала другая женщина, - сказали вам, нет у них денег. Давайте я им билеты куплю, коли так…

- Поздно. А у нас все по закону, мы процент от штрафа имеем, нам невыгодно отпускать, - продолжил второй, схватив Варю за руку.

Этого я уже выдержать не мог.

- Я тебе ща харкну в рожу, козел… мы туберкулезом больны, тебе справку показать, а? Хошь покажу, а ну отпусти её… подохнешь через год… я же сказал, мы в больницу едем, глухой поди? Вот справка, вот, - я достал из кармана справку, - сестра, плюнь на подонка, только в морду чтоб попасть.

От неожиданности нас отпустили, я, защищая, обнял Варю.

- Ну, чего скажешь, теперь попробуй нас возьми… ссышь? А я тебе харкну, козел…

Тетушки-заступницы быстро встали и испуганно отошли к выходу. Контролеры были злы, но связываться с нами уже не хотели.

- Я тебя ногами замочу, щенок, - огрызнулся первый.

- Попробуй - и мой брат тебя прирежет, как кролика, у нас брат за брата, мы тебя хоть в Африке отыщем, понял? Или повторить?

Вокруг нас образовалось пустое пространство. Пассажиры испуганно озирались на нас, стараясь отодвинуться или отойти подальше. Автобус затормозил. Водитель открыл обе двери. « Граждане, безбилетники! Если вы не освободите салон, автобус дальше не пойдет» – проговорил громко динамик.

- Пойдем, Варь… косят зайцы траву, трын-траву на поляне… оба!!! Чего уставились?

Мы вышли из автобуса. Водитель моментально закрыл двери и дал газу.

- Как мы их? – я затанцевал чечетку.

- Я думала, нас уже в милицию отведут, а ты… такой концерт закатил, не поверить…

- Как они обосрались все? Чистенькие такие, испугались дотронуться, ты видела, как нас к выходу пропускали?

- Ну, ты молодец…

Варя искренне смеялась. Глядя в её радостные глаза, я почувствовал себя счастливым.

Я сидел в кабинете главврача. Варя ждала меня на улице.

- Мы против распространения инфекции, и у нас есть установки брать людей без определенного места жительства на профилактику и лечение туберкулеза. Но, к сожалению, бесплатно мы держим в стационаре, то есть лечим, только три дня, потом обязаны выписать пациента.

- Но ведь можно три дня, потом через три еще три, - предложил я.

- Нельзя. Меня тоже контролируют. По закону я могу класть, то есть брать на лечение, раз в месяц, но так мы только погубим девочку.

- Почему?

- Видите ли, молодой человек, перечень бесплатных лекарств довольно узок. В той стадии болезни, в которой находится ваша сестра, таких мер недостаточно. Микроб не только устоит перед ними, но и привыкнет, и на четвертый, на пятый раз лекарство будет травить организм, а не микроб. Мы только закалим болезнь, то есть сделаем её более стойкой, а не вылечим.

- Ну а если по-нормальному лечить, чтоб выздороветь?

Это я вам и хочу предложить, но без поддержки спонсоров, то есть людей, готовых помочь материально, вам не обойтись.

- Доктор, но вы скажите, по-чесноку тока, без лишних этих, сколько надо?

- Молодой человек. Если заняться лечением девочки, то есть попытаться вылечить болезнь, надо ориентироваться на месяц госпитализации и использование новейших зарубежных препаратов. Однако этого курса будет недостаточно, и его придется повторить еще через три месяца.

- И тогда Варя выздоровеет? – не выдержал я.

- Молодой человек, мы не можем говорить о стопроцентном результате, состояние слишком запущено, но процентов на восемьдесят, то есть с большой вероятностью в положительную сторону, мы готовы гарантировать излечение.

- Так сколько денег-то нужно?

- День в нашем стационаре на коммерческой основе стоит от семидесяти до двухсот долларов, в зависимости от условий, то есть от палаты. Плюс лекарства. Минимальная сумма курса лечения туберкулеза данной стадии будет три тысячи долларов за один курс.

Я почесал голову. Даже если каждый день тырить по мобильнику, этого не хватит.

- А другие варианты есть?

Если у вас есть страховой полис и направление из департамента здравоохранения, то лечение в нашем стационаре проводится бесплатно, то есть почти бесплатно. За некоторые лекарства придется заплатить.

- А как его получить, этот полис?

- По месту прописки в районной поликлинике.

- А если нет прописки?

- Молодой человек, пока вы будете делать прописку, вы потеряете сестру, и смысла в этой прописке уже не будет. Я вам настоятельно рекомендую поторопиться, то есть решить финансовый вопрос.

- Хорошо, я попробую его решить за эти три дня. Вы же на три дня её можете положить?

- Поднимайтесь на второй этаж, там вам все расскажут.

- Спасибо, доктор.

Я вышел из кабинета. Голова кружилась. Три тысячи, как и тысяча, для меня были слишком большой суммой. Варе суть разговора я решил не передавать, просто сказал ей, что все будет хорошо, и отвел в палату. На прощание она поцеловала мне руку.

Мне хотелось поверить в справедливость. Двенадцать часов я бродил по вагонам метро с надписью «Помогите на лечение туберкулеза». Я старался делать жалостливое лицо, искажал голос, пускал чувственную слезу. Выручка не окупала и трети дня в этой больнице. За этот день мне встретились десятка два человек с такими же табличками. Навряд ли они пытались спасти себя или кого-то из близких. Что мне было делать, где искать такие деньги? По дороге на базу я решил навестить Котовского.

- Хай, Кот! – приветствовал я.

- Здоровеньки, коль не шутишь…

- Где продавец-то?

- Уволен. Деньгу крысил.

- Ааа. Слухай, Кот, где можно достать три штуки зеленью, я бы отработал, хоть за год.

- Ты чего, с дуба рухнул? Твоя жизнь столько не стоит!

- Ну, посоветуй чё-нить!

- Ну, может в рабство, в голубой гарем пожизненно тебя продать… и то…

- Да иди ты, я по-нормальному..

- Украсть… ты столько даже на вокзале не украдешь, тем более здесь не твоя территория, если занять только… но кто тебе даст?

- Могу у тебя продавцом отработать и крысить не буду, ты меня знаешь…

- Для каждого из нас завтра может и не наступить, а деньги всегда нужны сейчас, так что я в отказе, без обид… жизненный опыт.

- Да я спросить, не более. Пойду я. Спасибо, Кот и на этом.

- Бог в помощь!

День закончился дикой усталостью. Я еле доволок ноги до базы, выпил чашку чая и рухнул спать. С утра, ощупав свое тело, я быстро собрался и двинулся в путь. Целый день я провел в двух больших универмагах, лазил в толпе покупателей, хотя знал, что здесь каждый угол оборудован камерой, и специальный человек наблюдает за такими, как я. В одном отделе мне удалось стянуть мобильник, в другом - кошелек и китайские часы. Мобильник был недорогой, а в кошельке лежало семьсот рублей. Если месяц так воровать, то можно насобирать на лечение, подумал я, но за месяц меня точно схватят за руку. Я впервые в жизни ощутил, что значит, когда от моих действий зависит жизнь человека. Перед моими глазами стояло милое лицо Вари, для которой я был последней надеждой. Еще одного любимого человека пыталась у меня забрать смерть, но сейчас, по крайней мере, у меня было время что-то изменить, и я старался изо всех сил.

За часы и мобилу Кот мне отстегнул пятьдесят долларов, да и то, как он сказал, по старой дружбе. Я его поблагодарил и пошел искать Дана.

- Три тысячи не шутка, - причмокнул Дан, - две сотни еще могу найти в долг, даже без процентов для тебя.

- А есть путь достать?

- Не думаю. Такие деньги берут под квартиру, тачку. А мы с тобой к земле не привязаны, не надежны. Кто ж нам даст?

- Понимаю…

- А ты тоже, красавец… девку с туберкулезом в дом притащил, о нас подумал?

- Она на моем месте спала.

- Все равно. У нас Малой живет, а вдруг подцепил?

- Прости, я не был уверен.

- Ладно, я ей место в подвале у дяди Пети-дворника нашел, пускай живет, там тепло. О месте работы договорюсь.

- Спасибо, брат.

- Давай, не хворай и глупостей не делай.

Дан ушел, а я остался со своими мыслями. Может, обокрасть тетю Галю? Наверняка у неё остались деньги от моей квартиры…

Я купил на вокзале внушительный острый нож. У меня была хорошая зрительная память, и я прекрасно знал её дом у станции метро. Но пока я любовался на свой новенький ножичек, мне неожиданно пришла новая идея.

Недалеко от нашей базы на проспекте стоял ресторанчик. Вечером вокруг него собиралось много дорогих машин. В нем гуляли свадьбы, отмечали юбилеи. Проехав на трамвае две остановки, я высадился как раз напротив.

Ресторанчик отличался стабильностью. Машин вокруг было много. Ливрейный в дверях не стоял, и я присел в тени козырька. Не прошло и десяти минут, как из ресторанчика высыпали три пьяненьких тетки покурить и обсудить мужиков. На плече у двух висели дамские сумочки. Я осмотрелся. Вокруг было тихо. Я поднялся по лесенке посмотреть меню, наклеенное у двери. Тетки продолжали обсуждать достоинства некоего персонажа. Я натянул шапку на глаза. Резко повернувшись, одной рукой схватил сумку, другой - с силой полоснул ножом по ручкам. Тетка только успела ойкнуть, но сумка была в моих руках. Я рванул прочь, сквозь дворы и арки. Эти места я знал наизусть и, недолго попетляв, остановился, найдя скамейку под фонарным столбом. В сумке из того, что представляло интерес, был неплохой мобильник, около тысячи рублей и кредитная карта. Взяв деньги, карту и мобильник, я снова двинул к Котовскому.

- Чтоб с неё деньги снять, код нужен, - объяснил Котовский, - тем более она сразу позвонила по телефону, и счет заблокировали.

- Так чего с ней делать?

- Оставь на память, а лучше выкинь, чтоб при обыске не обнаружили.

- Ок, буду знать.

- Ты с такими делами осторожней. Это идет по статье «разбой». За это большой срок дают. Мусора наверняка в округе землю роют. А у них стукачи есть в каждом районе, подставишь себя и друзей.

- Я далеко от дома работал… спасибо, Кот.

- Давай, ночь уже…

Я получил полторы штуки за мобильник и направился на базу.

Утром меня разбудил Малой.

- Дюша, вставай, менты…

Я в испуге проснулся, пытаясь понять, что происходит. Кос висел у зарешеченного окна, подглядывая за улицей:

- Сюда идут с дворником.

- Чего делать-то? – Малой весь затрясся.

- А мы… мы просто чай пьем у дяди Пети, - спокойно предложил я тему поведения.

- Тихо, к двери подходят, - прошептал Кос.

Кто-то подергал дверь. С улицы был слышан голос дворника: «Я же говорю, ключ у слесарей, у них выходной, я звонил домой, к телефону никто не подходит…». Дверь еще подергали для верности и затихли.

- Пронесло что ль? – выдохнул Малой.

- Посмотрим, - неуверенно прошептал я.

Кос снова полез к окну.

- Ух ты, киргизов повязали - и в машину. На дядю Петю ругаются.

- А он чего?

- Стоит, слушает… о, кажется, уезжают!

- Чего все?

- Кажись, все. Дядя Петя сюда идет, отворяй, Малой.

Малой кинулся к двери, повернул ключ. Вошел дядя Петя.

- Да, блин, времена…

- Чё шлучилось, дядя Петь? - начал Кос.

- Отмазал вас… дверь хотели ломать.

- А чего им нужно-то?

- Говорят, преступность в районе возросла, много бомжей, гастарбайтеров по подвалам прячется. Но я думаю, рейд сделали, отчитались, теперь какое-то время не появятся.

- А киргизов куда?

- Да шут с ними, перепишут и отпустят. На родину их отправлять дорого. Налейте мне, ребят, чайку…

- Привет, солнышко!

Варя лежала на кроватке под капельницей. Я взял её за руку.

- Как ты?

- Наверное, лучше. Тут кормят супчиками, макаронами, как в детстве.

- А я в больнице только в пять лет лежал. Мне гланды удаляли.

- Больно было?

- Не-а. Только когда заморозку делали. Представляешь, шприц такой огромный в горло втыкают. А потом ножничками чик - и готово. А кормили бульончиком теплым и мороженым, другого было нельзя.

- Здорово! А я в первый раз. Мне понравилось, даже жаль, что завтра выпишут.

- Я пытаюсь денег найти, но пока их недостаточно.

Я опустил голову. Варя меня погладила по волосам.

- Не беспокойся, мне уже лучше.

- Дан место нашел, рядом с нашей базой. Дворник наш, дядя Петя, ключи даст от подвала. Там тепло.

- Спасибо, Дюш.

- Еще насчёт точки обещал договориться.

- Спасибо…

- Я очень переживаю за тебя…

- А я просто лежу, мне вставляют иголки в руки. Так здорово, здесь можно мыться, мне дали чистый халатик.

- Ты хорошо выглядишь, на щеках появился румянец. Тебе бы еще поправиться…

- Тебе нравятся толстые девочки?

- Нет, мне ты нравишься.

Я держал её прохладную руку, а она смотрела на меня. В её взгляде была обреченность и бесконечная тоска. У меня наворачивались слезы.

- Ты выздоравливай, пожалуйста, я очень за тебя волнуюсь, - прошептал я.

- Я пытаюсь…

Я ненавидел этот мир. Вдоль улицы стояли в ряд дорогие машины. Неужели каждая из этих машин дороже жизни Вари? Она живая, красивая, у неё может быть все впереди, а это - просто блестящий кусок железа и стекла. На дорогах таких разбивается по сотне в день. Впереди стояли модно одетые ребята и курили у своих роскошных серебристых авто. Я подошел к ним.

- Мужики, сколько стоит такая тачка? – спросил я нагло.

- А сколько дашь?

- Тысяч двадцать…

Все засмеялись.

- Пятьдесят не хочешь?

- Готов купить?

- Если я найду три тысячи, то одиннадцатилетняя девчонка будет жить. Она лежит в больнице с туберкулезом. Нужны лекарства. Я думал, может, вам не жалко дать, чтоб спасти человека.

- Родственница?

- Не-а. Бездомная девочка.

Ребята нахмурились.

- Мы не благотворительная организация, - сказал один.

- Просто вы можете спасти жизнь, разве этого мало? Я хочу, но не могу, у меня даже квартиры нет, а вы можете…

- А мы не обязаны всем помогать! - возмутился второй, - Шел бы ты отсюда.

- А ты хоть кому-нибудь помог? - отходя от озлобленных парней подальше, спросил я.

- Вали, пока цел.

Меня обидели, во мне все кипело. Хорошо одетые, сытые рожи смеялись надо мной.

- Пусть у тебя дорогая тачка, зато я быстрее бегаю…

Со всей силы я ударил ногой по фаре. Фара мгновенно осыпалась, и я бросился прочь что есть сил. Хлопнули два выстрела. Пули звякнули об ограду, мимо которой я бежал. Мгновенно среагировав, я свернул в арку. Шагов за мной слышно не было. Я сбавил ход и, немного успокоившись, направился к метро. Надо было что-то делать.

Я вышел на большую улицу, огляделся. В доме напротив находился антикварный салон. У входа стоял милиционер. Не обращая на него внимания, я прошел внутрь. Рядом моментально возник некто в дорогом, сверкающем черным блеском костюме.

- Вас что-то интересует?

- Хочу посмотреть цены, - ответил я.

Салон был заставлен фарфоровыми вазами, статуэтками и иконами. Я переходил от одного экспоната к другому и внимательно рассматривал их, делая многозначительное лицо. Цифры под ними состояли из множества знаков.

- А иконы разве можно продавать? - спросил я.

- Конечно, это большая антикварная ценность. Но многое зависит не только от возраста иконы, но и от оклада. Встречаются оклады с драгоценными камнями, с уникальной резьбой. Может у вашей бабушки есть старинные иконы?

- Не-а. Мне Апостол про это говорил.

- Кто, простите?

- Апостол.

- А…, - некто тревожно посмотрел на меня.

- А с хозяином магазина можно поговорить?

- Можно, но сначала предмет разговора должен выслушать я.

- А с хозяином никак?

- Все будет зависеть от вашего предложения…

- Давайте за чашкой чая обсудим.

- Конечно, конечно, молодой человек, для этого у нас есть специальная комната, проходите пожалуйста… Леночка, организуй нам чай, - приказал некто, повернувшись к девушке у кассы.

Небольшая комната была похожа на музей. Старинный камин, золотые каминные часы, картины в огромных бронзовых рамах внушали доверие и располагали к непосредственной беседе.

- Садитесь, пожалуйста, - ко мне пододвинули стул в виде царского трона.

Я сел, продолжая озираться. Тут же появилась Леночка с золотым подносом в руках, на котором, источая пар, размещались музейные экспонаты.

- Боровиковский, девятнадцатый век, - с гордостью комментировал некто, следя за моим взглядом.

Девушка расставила приборы с подноса и удалилась, осторожно прикрыв за собой дверь.

- Так что у вас к нам?

Я молча смотрел на собеседника, выдерживая паузу. Его цепкие глаза пытались вывернуть мои мысли наизнанку.

- Скажу вам по секрету: даже если вы что-то украли, это останется между нами, - с этими словами некто изящным движением взял из вазы конфетку и протянул мне, - угощайтесь, молодой человек!

Я не стал брать конфету из его рук.

- Я запомню ваше предложение.

- Ну, готов выслушать вас, молодой человек…

- Я ищу три тысячи долларов, чтоб вылечить одиннадцатилетнюю девочку. Готов эти деньги отработать за год. Могу продавать, воровать, как скажете…

- Угу… мм.

Мысли моего собеседника на секунду забегали, но взгляд был спокоен. Он изящно отхлебнул из чашки, посмотрел на меня уже с другим выражением лица.

- Мента у входа видел?

- ...........

- У тебя есть пять секунд испариться, - он посмотрел на часы, откинувшись на спинку стула.

Я не стал ждать пяти секунд и быстро вышел из салона.

Дядя Петя открыл дверцу подвала и передал мне ключ.

- Тепло, батарея вон торчит, никто здесь не ходит, даже шконка с одеялом есть. Я тут год назад одного дружка прятал, искали его. Так что живи…

Варя стояла за моей спиной. Дядя Петя вкрутил лампочку. Электрический свет залил подвальную выгородку из красного кирпича. Столик, старый приемник, окно, закрытое фанеркой, кровать. «Фанерку от окна можно оторвать, и будет дневной свет», - подумал я. Мне это место показалось вполне цивильным.

- Спасибо, дядь Петь, - отблагодарил я.

- Так как я не пью, с тебя пачка хорошего чая.

- Будет, не проблема…

Дворник ушел, и мы остались с Варей вдвоем.

- Как тебе?

- Здорово. А ты будешь ко мне приходить в гости?

- Я же через дом живу. И ты будешь ко мне, ребята не против. Я попросил их, пока уеду, чтоб они тебе помогали, подкармливали и все такое…

- Ты уедешь? – Варя испуганно на меня посмотрела.

- Дней на десять, максимум недели на две, не переживай. Есть возможность денег заработать, но надо ехать в другой город.

- Это что-то опасное?

- Нет, я знаю, где спрятаны ценности. Один человек когда-то зарыл их, а теперь нужно откопать и продать.

- Мне будет грустно, если ты уедешь. Что я буду делать без тебя?

- Рядом будут ребята, они тебе помогут, они мне как братья. Ты обращайся к ним по любым вопросам.

- Обманываешь ты меня, скрываешь что-то. Может не надо ничего, и так выздоровею, оставайся со мной, - Варя села на пыльную шконку, сняла с головы платок. – Ты что-то опасное задумал, я же чувствую. Не рискуй из-за меня, пожалуйста.

- Да нет же, не беспокойся... просто далеко надо ехать, зато деньги будут.

- Сколько зла от этих денег. И кто их придумал?

- В школе по истории говорили, что финикийцы.

- А кто такие финикийцы?

- Типа цыган.

- Посиди со мной, Дюш, я чего-то устала от этого путешествия. В больнице было хорошо, жаль, что ненадолго…

Я сел рядом и обнял Варю. Долго мы сидели молча.

- Со мной даже целоваться нельзя…

- Апостол сказал, что я не заболею.

- Не надо. Ты когда уезжаешь?

- Завтра утром.

- Я чего-то боюсь. Наверное, тебя потерять… у меня тревожное чувство, вдруг мы больше не увидимся?

- Увидимся, обязательно увидимся, не переживай.

- Буду целыми днями лежать и смотреть в потолок. Воздух какой-то тут влажный, кашлять хочется.

- Я с утра картонку от окна оторву, свет дневной будет. Может, там и форточка есть.

- Обо мне никто так не заботился, даже мама. Я не знала, что такое бывает, спасибо тебе.

- Просто ты мне очень понравилась.

- Так умерла бы и не узнала, что могу кому-то нравиться…

- Перестань, Варь, я деньги достану и вылечу тебя. Мне врач обещал на все сто положительный результат. Они в этой больнице и не таких лечат.

- Ладно, как будет, так и будет.

- Все устроится, моя хорошая… не думай о плохом…

- Я устала, хочу спать. Обними меня. Хоть одну ночь побудем вместе.

Варя легла, повернувшись к стенке. Я её обнял, стараясь от волнения не дышать. Где-то на улице мяукала кошка. Её поддержала вторая. Я вдыхал аромат Вариных волос. Это был самый прекрасный запах на свете.

Я теребил в руках записку, которую написал Кос. Ждать уже надоело. Облезлые зеленые стены, старые медицинские шкафы, заляпанный краской стол. А за окном пели птицы, набухали на деревьях почки, светило солнышко.

Наконец, дверь отворилась. В белом халате, наспех накинутом на хирургический костюм, с маской на шее зашел Станислав Сергеевич.

- Извините, надо было закончить операцию. Вы пациент? - спросил он, усевшись напротив.

Вид у него был достаточно деловой. Въедливые глаза пронизывали сквозь очки до костей.

- Да, только мне бы хотелось узнать все поподробнее.

- Хорошо, я вам расскажу. Так случается, что люди рождаются с патологиями, и в какой-то момент слабый орган отказывается нормально функционировать. Такого человека может спасти только донор. Обычно люди с патологиями лежат месяцами, ждут автомобильных и других катастроф, в результате которых пострадавшие получают травмы, не совместимые с жизнью. Например, человек разбился на мотоцикле. Он получил черепно-мозговую травму, при которой мозг настолько поврежден, что не подлежит восстановлению ни при помощи медицинского вмешательства, ни естественным путем. Такой человек обычно лежит от недели до месяца в коме с подключением аппарата искусственного дыхания, а потом все равно умирает. Но у этого человека, кроме травмы головы, все остальные органы здоровы, поэтому он может, не приходя в сознание, перед смертью, так сказать, сделать доброе дело – подарить жизнь другому человеку, отдав свои органы. Когда у таких людей есть родственники, мы берем расписку с них о том, что они не против пересадки того или иного органа из умирающего тела в здоровое. У вас, кстати, есть родственники?

- Нет, но умирать я как-то не собираюсь.

- Мы вам этого и не предлагаем. Бывают другие ситуации, когда человек получает травму, из-за которой сильно повреждается тот или иной орган. Мы его оперируем, подключая искусственный. Но с искусственным органом он долго жить не сможет, поэтому мы ищем донора, человека, готового пожертвовать свой орган для пересадки больному. Обычно это бывают люди, как в первом случае, получившие травму, не совместимую с жизнью, но находятся и другие, готовые продать часть своего тела за деньги или из-за любви к пострадавшему. А какая у вас причина, молодой человек?

- И та, и другая.

- Вы же сказали, что у вас нет родственников, - Станислав Сергеевич тревожно на меня посмотрел.

- Не бойтесь, никто меня искать не будет, если я от вас не вернусь, за исключением одного человека.

- А что это за человек? - заинтересовался Станислав Сергеевич.

- Тот, кто будет ждать меня с деньгами, - я уверенно посмотрел в его глаза.

- Понятно, понятно…

- Скажите, а точно без одной почки можно спокойно жить?

- Вы не сможете заниматься спортом, не сможете рассчитывать на тяжелые нагрузки, а жить, жить будете. Многие люди живут без одной почки.

- Подписывать бумаги будем? - по-деловому спросил я.

- Нет, честно вам признаюсь, мы работаем не совсем легально. О нашем договоре больше никто знать не должен. Вы ляжете в общую палату с диагнозом «почечная недостаточность». В течение недели вас оформят на операцию. После операции недели две-три мы будем вас восстанавливать, приводить в хорошее самочувствие новейшими препаратами, а потом с деньгами выпишем.

- А побыстрее нельзя?

- Посмотрим…

- Сумма не меняется?

- Три тысячи, как договаривались по телефону.

- Ок. Я согласен.

- Тогда ждите здесь. За вами придет медсестра и отведет вас в палату.

Мы встали и пожали друг другу руки.

Я знал, что совершаю непоправимую ошибку, и не пошел, как обычно в таких случаях, к Апостолу за советом. Конечно, он не одобрил бы мой поступок. Но что я мог еще сделать? Моя почка могла спасти жизнь Варе. Я хоть жил с мамой до одиннадцати лет, ходил в школу. В её жизни не было ничего, кроме протянутой руки. Её никто не любил, о ней никто никогда не заботился. Эта маленькая беззащитная, мной любимая девочка, которую выкинули на улицу ребенком, была лишней в этом огромном, жестоком мире. Только я мог за неё заступиться, только я мог её вылечить, есть ли у меня другой способ? Я перепробовал все, о которых знал. Смогу ли я смотреть, как она будет умирать на моих глазах? Я просто не выдержу этого, и никогда себе не прощу, что мог ей помочь и не помог. Сейчас она одна в душном подвале, ждет и надеется только на меня. Пусть я не буду быстро бегать, носить тяжести, пусть, но зато она будет жива.

День тянулся за днем. Меня хорошо кормили, я смотрел телевизор и переживал, что так долго за мной не идут. Когда, наконец, пришла медсестра и сказала, что надо готовиться к операции, мне стало невыносимо страшно и захотелось сбежать. Я попросился в туалет. Моя палата находилась на втором этаже. Окна в туалете были открыты. Теплый весенний ветерок блаженно обдувал меня, растворяя больничные запахи. Я посмотрел вниз. Спрыгнуть не стоило труда. Забор был недалеко. Я закинул ногу на подоконник и тут… представил Варино лицо. Конечно, я готов на всё, чтоб она была жива. Кто-то вошел в туалет, но я не обратил на это внимания. Я стоял у подоконника, принимая решение. Чьи-то сильные руки обхватили мою грудь. Рвануться не удалось. Вторая рука с полотенцем закрыла мне рот. Я попытался вырваться, чтоб вздохнуть, и понял, что сладко засыпаю.

- Мама, мамочка…

В коридоре стояла мама и печально на меня смотрела. Я бросился к ней и нежно обнял её.

- Мама, зачем ты такая грустная? Я так тебе рад, я так давно тебя не видел…

- И я тебе очень рада…

- А почему ты не улыбаешься?

- Мне сказали, что ты в школу не ходишь и уроки не делаешь…

Мне стало стыдно. Я очень не любил расстраивать маму.

- Это учителя на меня наговаривают. В школу я не хожу, но с уроками стараюсь…

- Ты все равно у меня умница,- мама погладила меня по голове, - подожди меня, я за тобой приду.

Я остался один. Вокруг, закладывая уши, звенящими волнами кружился смерч из разноцветной светящийся пыли. Вдыхать эту пыль было чудесно. С каждым вздохом мне становилось легче и свободнее. Вдруг пыль рассеялась, и я увидел себя. Надо мной склонился врач. Медсестра увозила частичку меня на тележке по больничному коридору. Стены не были мне помехой. Вокруг лежали в палатах больные, по лестницам нервно ходили врачи. Ко мне подошел очень страшный человек. Я заглянул в его лицо. Это был Станислав Сергеевич. Его было не узнать, так сильно он изменился с нашей последней встречи. Я слушал его мысли, а он меня даже не замечал, что-то считая в голове. Он обратился к врачу, склонившемуся надо мной:

- Давай вторую через пять минут.

Его голос звучал глухо и невнятно по сравнению со звонкими мыслями. Тут я понял, что он имеет в виду. Какую вторую, мы договаривались на одну, он у меня хотел отобрать обе почки и убить меня. Он меня обманул!!! Я пытался толкать его, бить по лицу, но он этого даже не замечал! Ему не было жаль меня, он был уверен и спокоен. Страх и ужас охватили меня, я ничего не мог сделать.

- Мама, мамочка, помоги мне, - плакал я, - они хотят меня убить…

Мамы нигде не было, но я чувствовал, как кто-то невидимый сверху наблюдал за мной. Он был большой и сильный и жалел меня.

- Помоги мне, меня обманули, - плакал я, обращаясь в его сторону, но он не выдавал себя. Сев в угол на кафельный пол, я продолжал плакать, мне было жаль себя, свою жизнь, в которой я еще не успел ничего сделать. Какая жестокая и несправедливая ложь… нельзя так, мы же договорились… я же поверил ему…

Врач выпрямился и подошел к Станиславу Сергеевичу.

- Вскрытия, надеюсь, не будет?

- Он нигде не числится.

- Сразу в морг?

- В крематорий. Ада подготовила все справки, не переживай.

- Понятненько. Не жаль парнишку?

- Загнулся бы сам через год, или убили б за воровство… а так хоть людям хорошим помог, и нам заработать дал.

- Покурить есть время?

- Есть, только форточку открой, а то ещё главврач припрется.

Я почувствовал, как две сверкающие стрелы света кольнули мне сердце. Перестав плакать, я поднялся на ноги и огляделся. Что-то происходило, кто-то за меня заступился, чья-то сила двигалась ко мне навстречу, спасая меня от смерти. Врачи курили у открытого окошка, больные за стеной лежа смотрели на ящик с рогами, все было как всегда, но…

Вот они… по лестнице поднималось несколько человек в накинутых на плечи халатах. С каждым их приближением я чувствовал силу помощи. Они шли по коридору, направляясь к операционной. Медсестра при виде них встала и поздоровалась. Впереди шел удивительный человек, излучающий свет; с ним рядом - четверо врачей. Они были за меня, они спешили ко мне. Я щурился, пытаясь сквозь яркий свет разглядеть лицо впереди идущего.

- Апостол!!!

Я бросился сквозь стену к нему. Он поймал мою руку и подмигнул мне. Двери операционной раскрылись, и мы вошли внутрь. Врачи, курившие около окна, быстро выкинули бычки в форточку.

- А что, курить во время операции теперь принято??? Или вас этому в институте учили? – спросил Апостол, подойдя к моему телу.

- Простите, мы только закончили, операция была сложная, пришлось одну почку удалить…

- Диагноз?

- Почечная недостаточность…

- Возраст?

- Двенадцать, кажется…

- Редкий диагноз для ребенка. А по какой причине в детскую не отвезли? – повернувшись к одному из своей свиты, спросил Апостол.

- Станислав Сергеевич сказал, что это его родственник, и он сам будет его оперировать, - ответил смущенно пожилой врач.

- А почему тогда «кажется, двенадцать»? – Апостол посмотрел на Станислава Сергеевича, одевавшего маску. Тот промолчал.

- Вера, проверьте, пожалуйста, журнал, историю болезни. Надя, проконтролируйте, чтобы операцию закончили нормально, а вы, Люба, проследите, пожалуйста, за здоровьем этого мальчика до выписки. Мне тут многое не нравится, но этим мы займемся позже.

Апостол погладил меня по голове и вышел вместе со своей компанией, оставив со мной одну из женщин.

Я не знал, что бывает так больно. На бок невозможно было повернуться. При малейшем движении боль пронизывала все тело от макушки до пяток. Спать я не мог, пока мне не сделают укол. Кормила меня из ложечки добрая медсестра Люба. Целыми днями я думал о Варе. Я чувствовал, как она меня ждет и волнуется. Мне хотелось быстрее встать и уйти из этой больницы, но сделать так было просто невозможно.

Потихоньку садиться на кровать я смог только через неделю. Мои штаны были в крови, и я очень стеснялся, когда при всех их меняли. За окнами уже распустились листочки, и цвела душистая вишня. Нежные запахи мая звали на улицу.

Через две недели я стал передвигаться по палате. Медсестра Люба подкармливала меня шоколадом и приносила книжки. Я уже больше года не читал, и это было забытым наслаждением. Улетая вместе с книжными героями на далекие острова, я представлял себя моряком, разбойником или пиратом, надолго забывая о режущей боли в пояснице.

Как-то ночью меня разбудила дежурная медсестра.

- Тебя ждут в кабинете врача, - шепотом сказала она на ухо.

Я нащупал под кроватью тапочки и вышел из палаты. В коридоре было темно, но дверь врача была приоткрыта, и оттуда падал на желтый линолеум электрический свет.

- Садись, Андрей, - Станислав Сергеевич что-то писал в журнале.

Я сел напротив него, ожидая следующих слов. Станислав Сергеевич закончил писать, достал из стола конверт и пододвинул ко мне.

- Как себя чувствуешь?

- Ходить немножечко уже могу, - ответил я.

Станислав Сергеевич достал из кармана несколько коробок таблеток, положил рядом с конвертом. Я бы тебя еще недельку подержал, но не могу, комиссия должна нагрянуть. Зачастили они к нам. С тобой все хорошо, жить будешь. Старайся первый месяц меньше ходить. Лежи, смотри телевизор, пей воду минеральную. Таблетки принимай три раза в день, пока не кончаться, понял?

- Угу, - я кивнул головой.

В конверте деньги. Три тысячи, как договаривались, и пятьсот сверху, чтоб ты забыл о моем существовании и этой больнице, идет?

- Угу…

- Тогда собирайся. Через полчаса у задних ворот тебя будет ждать машина. Водитель отвезет тебя по любому адресу в пределах города.

Мы пожали друг другу руки. Я не доверял этому врачу. Забрав деньги и таблетки, я насколько мог быстро оделся и отправился к дырке в заборе, о которой мне рассказал сосед по койке.

- Нюрк, ты картошку-то уже посадила?

- Да рано еще, через недельку на дачу поедем, мой машину починит…

- А я вон думаю, уже пора, теплынь-то какая!

- Дай-ка с тобой посижу, передохну малость… вот, а то сумки руки оттянули.

Я поднял голову. Так и не вспомнив, как добрался вчера до подвала, где я оставил Варю. Мне стало тревожно. Дверь была опечатана. Встать на колени стоило огромного труда. Внутри все болело. Напротив входа в подвал на скамейке сидели две бабки, продолжая свой глупый разговор. Я огляделся, нащупал во внутреннем кармане куртки увесистый конверт и немного успокоился. Где могла быть Варя? Вдруг она меня не дождалась и ушла обратно в свой парк? Помню, как стучался ночью в дверь кочегарки, и никто не открыл. Это было совсем странно. Ребята знали условный стук и должны были меня впустить. Превозмогая боль, я встал, потрогал еще раз дверь. Она не шелохнулась. Я попытался идти, но каждый шаг отдавал невыносимой болью. Пришлось присесть рядом с бабками, прийти в себя. Бабки уже замолчали и недоверчиво меня осматривали.

- Сынок, а ты откуда? – спросила тревожно первая.

- От верблюда. Спал я здесь, - буркнул я.

Вторая перекрестилась.

- А не твою подружку тут на днях нашли?

Я повернулся к бабкам. Те испуганно смотрели на меня.

- Мою, а где она?

Вторая снова перекрестилась.

- Так мертвую нашли. Дворник-то наш повадился всех селить, то черных, то её, малышку. Жаль, бедняжку, жаль…

Я уже не слушал. Просто встал и пошел прочь. Что случилось, сколько времени прошло? Варя не дождалась меня. Она ждала, а я ничего не мог сделать. Она в меня верила и что… просто умерла, или её убили? Теперь все это уже не имеет значения. Зачем мне эти деньги, зачем все эти испытания, эта боль, которая не дает сделать шаг? И я пошел к Апостолу. У меня больше никого не осталось в этом мире.

На месте Апостола сидел Косой с газеткой, на которой была рассыпана мелочь.

- Здорово, Кос. А где Апостол?

- Дюша, живой, блин!!!

Кос, увидев меня, вскочил и, забыв про рассыпанную на газетке мелочь, быстро потащил меня куда-то.

- Тихо, Кос, я не могу так быстро…

Мы зашли за угол дома. Кос огляделся.

- Я шифруюсь, вдруг тебя тоже ищут?

- Чего, Плакса раскололся?

- Тут столько всего произошло, блин… я один оштался, слава Богу, ты хоть появился…

- Что с Варей случилось?

- Не шнаю, я неделю там не появлялся, не мог. Она рашбалелась совсем. Я еду ей и чай горячий приносил с сахаром. Она тебя очень ждала. Я сказал ей, што твое шлово – закон, раш шказал, значит - вернешься.

- Поздно, умерла она.

- Блин, она так тебя ждала…

Я сел на ступеньки подъезда и заплакал. Кос молчал, поглядывая на меня.

- Ты чего, все-таки решился… к этому врачу-то? – осторожно спросил Кос.

Мне не хотелось отвечать. Это было уже в прошлом.

- Чего с ребятами? - вытирая с лица остатки слез, спросил я.

- Блин, тут такое было, - Кос даже вскочил. – Тачка подъехала крутая, красная, с открытым верхом. В ней кекс такой, в костюмщике белом, весь из себя. Он вышел и тачку не закрыл, даже двери открытые оштавил. Малой говорит, я хочу за руль сесть, хоть на секунду, подержаться. Ну и прыг в неё. А мы с Даном в карты дуемся. Дан смотрит, кекс тот обратно чешет, и быстро так. Он Малому швистнул, а тот не реагирует, кайфует, руль поглаживает. Кекс увидел Малого, хвать его за руку, выволок из машины и как вдарит ногой в живот. У него ботинки с острым носом, такие… Малой и осел, и изо рта кровь. Дан бросил карты и к нему. А Малой уж заходиться, и пена крашная ижо рта. Дан к кексу подходит, жестом показывает, чтоб тот из тачки вышел. А тот по мобильнику уже трепется, ржет. Дан мобилу выбил. Тот вышел и так нагло на Дана, фофан хотел дать. А Дан выхватил свой тесак и в живот ему воткнул, и вверх. Из того кишки полезли, он на колени упал, рыдает и собирает их, запихивает обратно в брюхо, а Дан плюнул ему в рыло и шмылся. Я тоже свалил от греха. Котовский шказал, что Дана везде ищут. Кекс тот главным ментом окашался, который с вокзальных ментов мзду шобирал. Просто в гражданке был, приехал на владения пошмотреть. Мусора всех шпиков и штукачей напрягли, чтоб Дана нашли, но Дана кто-то предупредил. Я его больше не видел.

- А что с Малым?

- Я не шнаю. Люди шказали, шкорая обеих забрала. Но мент точно издох.

- Блин, ну дела… базу, выходит, пасут?

- Я один боюсь туда, мош вместе?

- Спросим у Кота.

- Кот говорит, рыться надо.

- А Апостол где, я его искал ваще-то?

- Хрен шнает. Он исчез пошле тебя. И Бурый не появлялся. Люди ражное говорят, но никто толком не шнает… вот, он тебе просил передать в последний раз, када я его видел.

Кос полез за пазуху. Достав мятую пачку из-под «Беломора», протянул мне. Я развернул пачку. Внутри была нарисована карта с пометками.

- Чё за карта-то? - поинтересовался Кос.

- Место, где иконы спрятаны…

- Ух ты… откопаем и продадим?

- Нет. Продавать не будем.

Мы с Косом все-таки решили рискнуть и вернуться в кочегарку. Два дня я не выходил оттуда, пил таблетки и принесенную Косом минералку. Потом, почувствовав, что от таблеток мне только хуже, я выкинул их в огонь.

Накинув рубашку, я вышел на улицу. Нежная зеленая листва трепетала под легким майским ветерком. Сладко пели птицы, и жужжали шмели. Далекий шум автомобилей нисколько не нарушал теплого блаженства. Сознание торжествовало, высвобождаясь из боли и тоски, выхватывая эти кусочки цветущего внешнего мира. Голова у меня кружилась, а тело продолжало мучиться в своей беспомощной слабости. Я сел на лавочку, врытую у старого тополя. Может, я умираю? Зачем мне жить, что мне делать дальше? Мамы нет, Вари больше нет, Апостола нет, братства – тоже нет… остались мы с Косом. Мимо нашего дворика шли румяные, счастливые люди. Им совсем не было дела до меня. Этот мир создан для них. Может, я зря родился, моё появление в этом мире было ошибкой? Я даже помочь никому не смог. А теперь почти не могу двигаться. Как я буду воровать, как жить? Закрыв глаза, я вдыхал запахи одуванчиков и слушал птиц. Вдруг кто-то нежно прикоснулся к моей руке.

- Варя… это ты?

- Я, не узнаешь?

- А я думал… я так спешил к тебе, а вернулся, тебя нет…

- Я пришла за тобой.

- Какая ты красивая… я думал никогда тебя больше не увижу…

- Разве такое возможно?

- Я почти поверил в это…

- Я с тобой, я тебя ждала, пойдем же, нас мама ждет.

Варя встала и потянула меня за руку. Рядом с нашей скамейкой текла розовая река. Мама сидела в лодочке, стоящей у берега, и улыбалась мне.

- Мама, мамочка!

Мама помахала мне ручкой. Варя нежно гладила мои пальцы.

- Ну, пойдем же, Дюш…

Я встал и послушно направился за Варей. Мы прошли несколько шагов к реке. Она вошла в воду, но мне мочить ноги не хотелось.

- Пойдем, не бойся, - нежно улыбалась мне Варя.

- Тебе нельзя в холодную воду, ты простудишься.

- Я выздоровела, мне уже можно, и вода совсем не холодная, попробуй...

Я не решался войти в реку. Чувствуя неловкость, я смущенно поглядывал то на Варю, то на маму.

- Смелее, я люблю тебя и хочу быть с тобой.

- Я тоже.

- Так что же ты?

- Подожди…

Я решил в последний раз оглянуться на свой мир. На лавочке, на моем месте сидел Апостол и, закрыв глаза, мычал песенку. Я отпустил Варину руку и сделал шаг назад.

- Я не могу… я обещание не выполнил…

- Какое обещание?

- Я Апостолу пообещал… пообещал иконы найти… я должен, я не могу пока, вы меня подождете немножко?

Я пятился назад. Варя на меня умоляюще смотрела. Я дошел до лавочки и сел рядом с Апостолом. Он мычал под нос мелодию, не обращая на меня никакого внимания.

- Простите меня, я обещал, это очень важно…

Варя поглядела на мою маму. Мама пожала плечами.

- Тогда мы без тебя поплывем. Нам будет грустно.

- Я вас догоню позже. Я вас очень люблю.

Туман затягивал речку. Лодка уплыла. Положив голову на плечо Апостола, я устало закрыл глаза.

- Апостол, что мне делать, скажи, только по-человечески, без всяких там, про Бога и прочее, - прошептал я.

Апостол продолжал мычать. У меня не было сил его допытывать, мне просто было хорошо с ним рядом.

Почувствовав боль, я открыл глаза. Чьи-то руки будили меня. Рядом стоял Кос и трепал меня за обе щеки.

- Ты чё, Дюш? - бормотал Кос, - ты чё?

- Да заснул, кажись…

- Гошподи, бледный какой… ты так не пугай, - испуганно причитал Кос.

- Не, нормально, пить хочется.

- Ща принешу.

- Брось, сам схожу.

- Делать-то шо будем?

- Май, время хорошее… попробуем выжить…

Игорь Широков