ВОЕНКОР МАРАТ ХАЙРУЛЛИН: Россия, которую я мечтаю забыть

ВОЕНКОР МАРАТ ХАЙРУЛЛИН:

Россия, которую я мечтаю забыть

За что гибнут наши дети на Украине…

Вместо ежедневной фронтовой сводки от журналиста Марата Хайруллина.

Ко мне регулярно приходят письма матерей, потерявших своих детей, в которых всегда стоит горький упрек - за что мой ребенок погиб.

Пишут об армейском бардаке, бездушности чиновников, которые не могут или не хотят даже найти тела убиенного отца, сына, брата. Я как могу пытаюсь объяснить хоть что-то общими фразами этим убитым горем людям и всегда чувствую, что этого мало, очень мало.

Поэтому сегодня хочу попытаться объяснить, почему лично я бросил всю свою жизнь в Москве и приехал на эту войну, снимать и писать. А дальше пусть каждый решает сам.

Однажды, много лет назад, в первой половине 90-х, меня (корреспондента центральной газеты) гоняла по маленькому уральскому городку этническая банда. Я приехал писать о безымянном кладбище пенсионеров вокруг этого городка.

За то небольшое время (каких-то пару лет), что прошло с момента установления ельцинского суверенитета в этом классическом сталинском промышленном городке, пропало без вести 136 одиноких пенсионеров, а их квартиры стали чужими.

Меня прятали в огромном административном здании загнувшегося гиганта советской индустрии.

Мы сидели в заброшенном кабинете директора, на стене висел роскошный портрет маслом Ленина. Жгли свечи (света не было во всем городе) и пили поганную водку.

-Они знают всех на перечет, сначала всегда участковый приходит, а потом человек пропадает, а квартирку тут же прибирают, на следующий день заезжают, человек еще не остыл, а они уже хозяйничают… Ох сынок, как страшно-то жить в стране стало… - говорил мне Владимир Миронович, ветеран Великой Отечественной войны, большую часть жизни отдавший тому самому индустриальному гиганту, на остывающем трупе которого мы и распивали тогда алкоголь.

К нему уже приходил участковый, и как говорил сам Владимир Миронович, жив еще он только благодаря неожиданному приезду московского корреспондента.

Не знаю так это было или нет. Но я сделал ошибку, сразу по приезду поперся к начальнику городской милиции с письмом Владимира Мироновича. Меня очень радушно встретили, сделали круглые глаза, посетовали на всяких сумасшедших, пишущих ерунду в центральные газеты, но обещали обязательно разобраться.

А буквально через пару часов у моей гостиницы появились эти ребята на мерседесе - пару сытых, спокойных и очень заметных. Они были абсолютными хозяевами здесь - пили из чашки администратора на стойке, добродушно перешучивались с проститутками в холле гостиницы и делали вид, что не смотрят в мою сторону.

Владимир Миронович сразу срисовал их, устроил целую операцию, стряхнул с хвоста и спрятал меня в пустом и темном здании своего родного завода, где, запивая свой рассказ горькой водкой, давал мне полный расклад по орудующей в городе банде.

Какой нотариус подделывал документы и оформлял квартиры пропавших стариков (между прочим, супруга того самого начальника милиции), кто регистрировал право собственности в отделе городской недвижимости (между прочим, супруга мэра города - он был следующим обязательным пунктом визита в моем расследовании), и кто, собственно, душил (Мироныч даже знал, что их именно душили) и закапывали в пригородном лесу - те самые улыбчивые душегубы.

Но если вы думаете, что это все меня, тогда еще совсем пацана, шокировало - то ошибаетесь. Я получал десятки, если не сотни писем с подобными душевными криками - тысячи и тысячи людей в те годы, отчаявшиеся найти правды у властей, писали журналистам. Поэтому я не был в ужасе от происходящего, я к этому уже привык.

Меня, как репортера, заинтересовала в письме Владимира Мироновича именно жестокость местной банды. Одиноких стариков, помнящих ВОВ, выселяли из своих квартир по всей России. Я написал об этом столько материалов, что редакции, где я работал, уже просто перестали принимать от меня эти истории - они стали чем-то обыденным, как бы ни жутко это звучало - просто приметой жизни.

Это творилось везде - Москве, Балашихе, Питере, Уфе, Казани, Владивостоке… Но если в больших городах стариков щадили, заставляли переписывать эти проклятые квартиры и затем выселяли доживать в какие-то заброшенные деревни. То в небольших городках стариков просто выкашивали.

Рано утром Мироныч попросил своего знакомого вывезти меня из города в багажнике.

-Знаешь, на войне никогда не плакал, а тут… от бессилия - он махнул рукой и обнял меня: Спасибо тебе, сынок, и прощай… Напиши там…

Столько лет пошло, но лицо Мироныча со слезами и отчаяньем в глазах ясно стоит передо мной- прощаясь, этот сильный человек был уверен, что уже обречен. И был готов к этому - старый фронтовик готовился гордо, без жалоб умирать. И единственно, о чем просил Бога, чтобы его историю услышали наконец… Это ни с чем не спутаешь.

И только с годами, совсем недавно пришло понимание, что поколение Мироныча (еще тогда совсем не старое, полное сил и помнящее Великую Войну) было просто бесценным, а мы, тогдашний народ, променявший в тот момент свое величие на дешевое пиво и джинсы, не сберегли его, не дали достойно дожить, а просто дали убить…

Для меня эта история закончилась совсем не хорошо. Статью я даже не стал писать - мой редактор отдела устало махнул рукой:

Забудь, все равно ничего не докажешь, документов-то нет, засудят…

А через какое-то время мой хороший знакомый, американский журналист Пол Хлебников в своей книге предьявил счет за сотни тысяч убитых пенсионеров лично Борису Ельцину.

Он несколько раз встречался со мной, и мы долго разговаривали на эту тему, я ему передал часть своего архива и во хмелю, как мне тогда казалось, удачно пошутил:

-Смотри, убьют тебя за это…- Паша только усмехнулся.

А после выхода книги его и убили…

И я почему-то сразу подумал, что именно за эти слова, - что он никогда не простит Бориса Ельцина за смерть этих сотен тысяч брошенных на произвол судьбы стариков…

Так вот, дорогие мои матери, отцы, сестры и братья, ваши родные погибли не просто за то, чтобы наших одиноких стариков больше не убивали тысячами ради их несчастных квартир.

Нет, дорогие мои, если укры и стоящий за ними запад победят и придут снова в нашу страну, убивать будут уже нас с вами… А не только стариков.

Поверьте, все вернется, весь этот ужас, который мы, погрузившись в свой комфорт, посмели забыть… Что конкретно еще? Давайте вспоминать…

Так получалось, что моя юность и молодость прошли в бесконечных командировках по некогда великой стране, в которой победила демократия и Ельцин. И я могу бесконечно вспоминать этот кошмар, по которому годы и годы ходил своими ногами. Например, о том, что в среднем в России 90-х погибало от опоя и причин, напрямую связанных с алкоголем, около миллиона человеков. В основном мужиков, тоже чьих-то сыновей, отцов и братьев.

О том, что каждый год от ДТП в стране погибало от 30 до 50 тысяч человек. И большая часть водителей - убийц даже уголовной ответственности не подвергалась или не доходила до суда.

А начиная, кажется, с 97 года при ООН ежегодно выходил специальный доклад, посвященный пыткам в милиции - это, конечно, был недружественный нам шаг США, но, тем не менее, это говорило о состоянии правоохранительной системы в стране, в столице которой в иной год от пуль киллеров на улице погибало больше тысячи человек.

А в год, когда Путин стал премьер-министром, было выпущено в свет еще одно жуткое исследование, которое констатировало, что каждая третья девочка в России до 18 лет имела опыт коммерческого секса. Так толерантно называли западные исследователи проституцию в нашей стране. Кроме того, на излете века рынок черной траспантологии в нашей стране оценивался в чудовищную по тем временам цифру - миллиард долларов. Около 20 тысяч россиян ежегодно разбирали на запчасти… В ход шло все, даже лимфатическая жидкость, ее очень хорошо покупали западные парфюмерные гиганты… И вновь вежливая и чудовищная формулировка - «без согласия доноров».

А еще в России был рынок рабов (около 15 тысяч россиян ежегодно продавалось без их согласия) и рынок сексуального рабства - в заграничных борделях , по разным оценкам, удерживалось «против их воли» до полумиллиона наших девочек…

А еще была чеченская война, о которой я тоже могу бесконечно писать…И так далее и тому подобное…

И, дорогие мои читатели, для вас это просто цифры, а я все эти годы ездил по Великой стране и писал статьи об этих искалеченных судьбах… Смотрел этим цифрам в глаза, улыбался им, пил с ними, иногда даже крутил романы и писал, писал…

И знаете - я почему-то был очень черствым тогда человеком, почти никогда не плакал… Помню только один такой случай…

Это тоже был какой-то забытый Богом городок, вечный полустанок на одной из бесконечных окраин России.

Миша геолог был, знаете, из таких светлых и тихих русских идеалистов, которые как-то сами собой заводятся во всех уголках нашей святой страны - это самые совестливые люди, которые писали мне тогда, ничего для себя не просили, а только болели душой за ближних.

Вот такой человек и написал мне письмо, и я приехал, и мы пошли к местному Аниськину - не молодому уже участковому по имени Кузьмич.

Он долго слушал и смотрел мне в лицо. Наконец, криво как-то заулыбался:

-Посмотреть значит хочешь, корреспондент, ну пойдем, посмотрим…

Мы шли ясной и очень холодной ночью меж двух железнодорожных путей, на которых стояли грузовые составы. И вдруг Кузьмич метнулся куда - то в сторону, между вагона, мы догнали его только, когда он уже тащил брыкающийся комок из какой-то дыры.

-Да не царапайся ты, чертенок, знаешь же ничего не сделаю… - кряхтел Кузьмич извлекая на свет лунный чумазого пацана от силы лет 8-10

- Идем - грубовато подтолкнул он его в спину, тот послушно засеменил…

В подвальной коптерке Кузьмича он так же сурово говорил:

- Это Аська. Снимай куртку, - и предупредил нас - Осторожно вши…

Достал хлеб колбасу, нарезал, опять буркнул пацану:

-Ешь - сел на стул и закурил, и добавил мне - Погоди, это еще не все…

Мальчишка послушно взял бутер стал тихо кушать, мы втроем молча курили и глядели на него… Потом дверь неожиданно приоткрылась и в щель проскользнула девочка лет шести и села рядом с Аськой и взяла его за руку.

-Вот знакомьтесь, Сима - усмехнулся Кузьмич - У меня тут таких по станции штук тридцать бегает, а у этих вот любовь… Реальная, держатся друг за друга - она по вагонам с вахтовиками работает, а этот ее охраняет… Да Серафима? Сколько сегодня насосала? Ешь давай...

Сима только наклонила голову, тихо и ласково начала улыбаться в пол… Я еще тогда отметил, какая у нее хорошая, детская улыбка…

-Вот так у нас тут, корреспондент, до ближайшего детдома полтыщи верст… Да, они оттуда и бегут… Куда их… Никому до них дела нет…

И мы серьезно разговорились с Кузьмичем, дети покушали, напились чаю и тут же на стульях улеглись спать…

А мы все курили, разговаривали и засиделись до морознючего утра, подвесившего за дымы к алеющему небу окрестные избушки. А потом я уехал.

А через несколько месяцев пришло письмо от Миши.

Симу во время работы в вагоне проезжающие вахтовики затащили к себе, Аська кинулся с ножом защищать ее… Их выкинули на полном ходу…

Изломанные тельца детей нашли в тридцати километрах от полустанка, уголовное дело возбуждать не стали, а Кузьмича в конце-концов выгнали за пьянку из милиции…

Вот тогда я и заплакал. Единственное письмо над которым я заплакал, кажется….

Но я не об этом…

Дорогие мои, все кто пишет и не пишет мне письма с горьким упреком, что их дети, братья, отцы погибли на чужой для них войне. Нет, родненькие мои, они погибли, чтобы вот таких цифр в нашей стране было как можно меньше… Потому что если укры возьмут верх, то снова придет эта проклятущая демократия.

И тогда Мироныч, Аська и Сима точно не простят всех нас… А так, пока мы еще сражаемся, есть шанс, чтобы Бог и стоящие за ним миллионы невинно убиенных ельцинским бесчеловечным режимом все же нас всех простили.

Хотя, честно говоря, мне этого точно не известно, но я в это просто верю. И поэтому я бросил свою жизнь в Москве и теперь живу здесь, на войне, и мечтаю забыть ту Россию моей молодости, по которой я бродил, словно по колено в бесконечном человеческом горе…

Лично я, как могу, воюю здесь вот ровно за это, а остальные пусть решают сами….