Как защитить РФ от проникновения боевиков «Исламского государства», от экспансии Турции, и от других этноконфессиональных угроз, решали эксперты Института национальной стратегии.
27 января 2016 года в международном информационном агентстве «Россия сегодня» состоялся круглый стол «Кризис на Ближнем Востоке и этноконфессиональные риски в России».
С началом операции российских ВКС в Сирии и кризиса отношений с Турцией взаимосвязь внутренних этнорелигиозных процессов и международного положения страны стала более тесной. Как она будет проявляться в ближайшее время? Каковы ключевые угрозы и каков диапазон возможных ответов на внешние и внутренние этнополитические вызовы?
В обсуждении ответов на эти вопросы приняли участие ведущие специалисты в сфере этнорелигиозных отношений и проблем Ближнего Востока. В их числе — эксперт Центра изучения Центральной Азии, Кавказа и Урало-Поволжья Института востоковедения РАН Андрей Арешев; руководитель сектора Российского института стратегических исследований Игорь Белобородов; политолог и востоковед Каринэ Геворкян; директор Института прикладных политических исследований Григорий Добромелов; кавказовед, руководитель аналитического агентства Alte et Certe Андрей Епифанцев; старший научный сотрудник Центра проблем Кавказа и региональной безопасности МГИМО Николай Силаев; исламовед, исполнительный директор Правозащитного центра всемирного русского народного собора Роман Силантьев; старший научный сотрудник Российского института стратегических исследований Галина Хизриева. Модератором дискуссии выступил президент Института национальной стратегии Михаил Ремизов.
Итак, какие же ключевые угрозы и «рецепты» борьбы с ними были озвучены экспертами в ходе дискуссии?
«Альтернативная лояльность» части этнорелигиозных сообществ
К концу 2015 года Россия столкнулась с ситуацией, когда в условиях серьезного внешнего военного конфликта она имеет дело со значимыми сегментами общества, внутри которых лояльность к принимаемым властью решениям, как минимум, под вопросом, и созданы условия для роста политического протеста. Эти социальные среды могут быть идентифицированы по нескольким критериям: конфессионально-идеологическому (мусульмане-сунниты, склонные к политизации религиозности), возрастному (молодые мусульмане — младше 35–40 лет), территориально-административному (регионы со значительным тюркским компонентом — Татарстан, Башкирия, Тува, Якутия и/или значительным объемом связей с Турцией — Чечня, а также по некоторым позициям Крым), этноязыковому (крупные тюркоязычные диаспоры в России, в первую очередь, азербайджанцы).
«Альтернативная лояльность» соответствующих групп поддерживается системой религиозного, гуманитарного, экономического влияния Турции и стран Ближнего Востока. Эксперты Института национальной стратегии с учетом факторов внешнего этнорелигиозного влияния сделали следующие выводы по общему уровню угроз в нескольких ключевых регионах страны.
Крым: средний уровень угрозы нарастания попыток дестабилизации ситуации с использованием крымскотатарского фактора.
Поволжье: высокий уровень угрозы распространения радикального ислама и этнического сепаратизма.
Северный Кавказ: высокий уровень угрозы расширения «лакун» институциональной дисфункции государства на фоне распространения радикального ислама.
Большие города и другие районы с существенным мусульманским компонентом: высокий уровень угрозы роста протестной и диверсионной активности.
Таким образом, наиболее высоки риски там, где широко распространен «неофициальный ислам» (ряд территорий на Северном Кавказе и в Поволжье, сообщества мусульманских мигрантов в больших городах), где существуют глубокие и разносторонние связи со странами, с которыми Россия по итогам 2015 года находится в конфликте, где сохраняется, пусть и в замороженном виде, идея политического сепаратизма (крымскотатарские сообщества Крыма, Татарстан, часть регионов Северного Кавказа), а также отмечается низкое качество работы государственных институтов (некоторые территории Северного Кавказа).
Каков вывод по указанной проблематике? Катализированная событиями на Ближнем Востоке внешняя, или «альтернативная», лояльность части региональных и религиозных сообществ является итогом постсоветского развития России. Очевидно, что эти зоны внешней лояльности в условиях нарастающей внешнеполитической конфликтности являются риском для национальной безопасности. Важна работа по постепенному демонтажу инфраструктуры религиозного и идеологического влияния внешних центров силы в РФ.
«Официальные муфтияты»: кризис доверия
Следующая угроза — кризис доверия к «официальным муфтиятам».
Традиционным институциональным посредником между светской властью и мусульманскими сообществами в России являются Духовные управления мусульман (ДУМ). С одной стороны, негативное восприятие российской политики на Ближнем Востоке частью мусульманского сообщества делает их посредничество более важным. Однако, с другой — возможности для такого посредничества объективно сокращаются. Лояльная реакция ДУМов на политические решения светской власти разрушает доверие со стороны критически настроенных сообществ, отсутствие таковой разрушает доверие светской власти. В обоих случаях посреднический потенциал ДУМов — между светской властью и сообществами — снижается. То, что «теряют» ДУМы, «подбирают» радикалы.
Наиболее остро кризис доверия к «официальному исламу» проявляется в некоторых регионах Северного Кавказа. Например, несогласие части социально активных мусульман с российской линией на Ближнем Востоке и стремление взять под контроль эти настроения, видимо, мотивировало отдельных представителей власти в Дагестане осуществить попытку захвата ряда ключевых салафитских мечетей в Махачкале. Это вызвало мобилизацию салафитов и рост угрозы открытых вооруженных столкновений между ними и «традиционалистами» (притом что многие «традиционалисты» также скептически настроены в связи с кризисом российско-турецких отношений).
Вывод: в сегменте «пророссийского ислама» сказывается явный дефицит убежденных и активных «лидеров мнения», особенно молодых, способных вести за собой хотя бы часть сообщества. Воспитание и поддержка такого рода лидеров представляются ключевым направлением усилий на среднесрочную перспективу.
Региональные этнические элиты: рост самостоятельности
Угроза № 3 — повышение самостоятельности региональных этнических элит.
Конфликт России с Турцией активировал этнонационалистическую повестку дня в Татарстане, получившую тенденцию к обновлению еще в 2014 году, когда представители республики были привлечены в качестве посредника к диалогу с крымскотатарским «меджлисом». Республиканская элита дистанцировалась от официальной российской позиции в вопросе отношений с Анкарой, а также в вопросе о сохранении «президентства» в республике. На этом фоне внятное осуждение турецкой позиции в ситуации со сбитым российским бомбардировщиком со стороны Рамзана Кадырова выглядит безусловным проявлением лояльности Москве. Однако события конца прошлого — начала нынешнего года (информация СМИ о передаче республике принадлежавшей «Роснефти» компании «Чеченнефтехимпром», флешмоб федерального уровня «Кадыров — герой/патриот России») позволяют говорить о том, что цена этой лояльности, и без того немаленькая, дополнительно выросла.
Вывод: фактический отказ Татарстана от исполнения федерального законодательства (ФЗ «Об общих принципах организации законодательных, представительных и исполнительных органов государственной власти субъектов РФ» в части наименования глав регионов) создает опасный прецедент для российского федерализма и для других регионов. Наличие договора о разграничении полномочий между РФ и РТ, действующего до 2017 года, создает определенное пространство маневра в этом вопросе, т.е. при желании позволяет трактовать данный случай как исключительный. Однако даже дополнительная отсрочка на один год, — которая гипотетически может быть достигнута под этим предлогом, — ничего не может изменить в конечном результате: приоритет федерального законодательства должен быть безусловным принципом для политического руководства страны и федеральных надзорных органов. Параллельно важно использовать сложившуюся ситуацию для демонтажа инфраструктуры религиозно-идеологического влияния Анкары в регионе.
В условиях повышенных внешних рисков для федерального центра особенно важно спокойствие в Чеченской республике. Отсюда неоднократно звучавшие положительные оценки деятельности ее руководства со стороны руководства страны. Однако, доверие Рамзану Кадырову как региональному руководителю само по себе не означает заинтересованности в его дальнейшем закреплении в качестве политической фигуры федерального уровня и масштаба (не по должности, а по сути). Напротив, такое позиционирование будет постоянным источником конфликтности в обществе. Кремлю в подобных конфликтах будет сложно оставаться «над схваткой» — хотя бы в силу того, что сам глава ЧР активно и публично апеллирует к поддержке Кремля. Поэтому оптимальной для Москвы линией в отношении руководства ЧР на обозримую перспективу представляется формула «свобода рук внутри республики, но не вовне».
Пограничный периметр становится «горячим»
Четвертая угроза, выделенная экспертами, — это эскалация напряженности по периметру границ.
По всей вероятности, региональные оппоненты РФ в сирийском конфликте и, в первую очередь, Турция будут использовать зоны уязвимости по периметру российских границ. Особенно там, где они имеют достаточное влияние: в Закавказье, где возможна эскалация армяно-азербайджанского конфликта, на Украине, где крымскотатарское сообщество в союзе с украинскими националистами продолжит игру на обострение вокруг Крыма. Высокий конфликтогенный потенциал сохраняется и в постсоветской Центральной Азии (по нескольким осям — межэтнические и межгосударственные отношения, проблемы транзита власти, организованная преступность, экспорт нестабильности из афгано-пакистанской зоны и т.д.).
Вывод: важна политическая и организационная готовность к чрезвычайным ситуациям в зонах напряженности по периметру российских границ, включая укрепление южных границ, планы военного и миротворческого реагирования, планы организации «карантинных зон», лагерей в ближайшем приграничье, исключающих возможность неуправляемого распространения беженцев с южного направления по территории страны и т.д.
Опасные «возвращенцы»
Оценки численности российских участников запрещенной в РФ террористической организации «Исламское государство» разноречивы. Но даже если следовать достаточно сдержанным официальным данным (в сентябре 2015 года со стороны руководства ФСБ звучала цифра в 2400 человек), их численность достаточна, чтобы по мере возвращения в Россию в отдельных регионах формировать весомый и способный к расширению радикально-исламистский актив.
По некоторым оценкам, уехавшие, как правило, возвращаться не намерены. Но это не значит, что их планы не изменятся — например, в случае военного поражения ИГ или, наоборот, в случае постановки задачи «экспорта джихада». Безусловно, потенциальные «возвращенцы» находятся под пристальным контролем правоохранительных органов (по данным министра внутренних дел на сентябрь 2015 года по фактам участия российских граждан в ИГ возбуждено 477 уголовных дел). Однако те сроки заключения, на которые обычно осуждают вернувшихся (порядка 3–5 лет по 208-й статье УК РФ — «Организация незаконного вооруженного формирования или участие в нем»), вряд ли могут их остановить. Напротив, учитывая, что пенитенциарная система в нашей стране стала своего рода «фабрикой исламизма», умеренные сроки заключения при стандартных условиях содержания могут быть удачной возможностью для продолжения борьбы в новых условиях — например, для создания и распространения радикальных «тюремных джамаатов».
Вывод: политика своего рода «амнистии», адаптации и «перевоспитания» в отношении части вернувшихся «джихадистов» — соответствующие предложения звучат на Северном Кавказе — представляется крайне опасной. Вне зависимости от степени своего реального участия в боевых действиях, они имеют все шансы составить ядро «антисистемных» сил в отдельных регионах, что может сыграть критическую роль в условиях неблагоприятной конъюнктуры, политических и экономических кризисов. Отъезд в «халифат» должен однозначно восприниматься как дорога с билетом в один конец. Соответствующим образом должны быть настроены правовая система и правоприменительная практика. Как вариант: пожизненный запрет на въезд или увеличение сроков заключения по соответствующим статьям при непременном условии отдельного содержания исламистов в местах лишения свободы.
Из вербовщиков в террористы
Проблема № 6 — превращение вербовочных сетей в террористические.
«Игиловскую» сеть отличает довольно высокое качество и серьезный масштаб работы в сфере социальных коммуникаций. До сей поры эта сеть преимущественно работала на отток из страны нежелательного или опасного контингента и переориентацию внимания «сочувствующих» на дела ближневосточного региона. Однако при определенных условиях она вполне может изменить вектор усилий — в пользу организации самостоятельной работы ячеек «на местах». Причем сложившаяся практика противодействия «профессиональному» подполью (достаточно успешная, если судить по опыту последних лет), может оказаться не столь эффективной перед лицом более «кустарного» терроризма. «Интифада ножей» в Палестине, стрельба по посетителям кафе в Париже демонстрируют возможности перехода террора от тактики продуманных более или менее масштабных спецопераций к тактике множественных «молекулярных» актов агрессии, закрепляющих устойчивую враждебность между религиозными и этническими категориями населения.
По мнению некоторых политиков и экспертов, решить эту проблему может запрет на упоминание национальной и религиозной принадлежности террористов в СМИ — соответствующий законопроект внесен парламентом Чеченской республики и поддержан комитетом Госдумы по делам общественных объединений и религиозных организаций. Это мнение представляется ошибочным и опасным. Принятие такого рода мер чревато потерей контакта с реальностью и, как следствие, запрограммированной беззащитностью общества перед террором. Ответ на террор не может быть дан вне контекста целей, которые он преследует. Вне учета значимых факторов, которые определяют его формы и мотивы. Этнические и религиозные факторы могут относиться и часто относятся к числу таковых.
Безусловно, если террористы стремятся говорить от имени ислама, не стоит помогать им в этом. Но для этого необходимо не запрещать обсуждение фактов, а бороться за их интерпретацию. Например — приложить усилия для разграничения (в т.ч. в СМИ, правовой системе) ислама как мировой религии и исламизма как радикальной формы ее политико-идеологической эксплуатации.
Краткий цитатник
В заключении стоит привести наиболее знаковые цитаты участников круглого стола.
Михаил Ремизов: «Спецслужбы достаточно эффективны против «профессионального» подполья «Исламского государства», но «кустари-одиночки» из числа членов бандподполья могут оказаться для спецслужб более серьезным противником».
Роман Силантьев: «Совет муфтиев России следует признать экстремистской организацией… У нас законодательно запрещен нацизм. Точно так же следует законодательно запретить ваххабизм!»
Каринэ Геворкян: «Армения как член ОДКБ была разочарована отсутствием внятной реакции других членов этой организации, и особенно Москвы, на обстрелы Нагорного Карабаха и самой армянской территории азербайджанскими крупнокалиберными орудиями. Подчеркну еще раз — крупнокалиберными орудиями. Режим прекращения огня нарушен». «На Нахичеванской территории, по данным армянских военных, находится до 1000 палестинцев-игиловцев, обосновавшихся в Нахичевани не без помощи турок. К весне эти боевики закончат подготовку и будут готовы нанести удар». «Генерал Дустум полностью перешел под патронат США. Россия потеряла и Дустума, и его окружение…»
Андрей Епифанцев: «Не надо обольщаться: на Северном Кавказе крайне неоднозначно были восприняты шаги правительства РФ по свертыванию отношений с Турцией после известного инцидента с гибелью нашего бомбардировщика. Особенно болезненны эти шаги оказались для местного бизнеса». «Кадыров ведет пропаганду частичной амнистии для своих земляков, вернувшихся из ИГ. Сколько их там — десяток-два?.. Он с ними публично беседует, возит их, показывает населению. Это может породить у тех, кто еще в рядах ИГ, мысль о гарантированном прощении. Считаю это недопустимым. «Игиловец» должен знать — назад у него пути нет!»
Николай Силаев: «Попытки вмешательства Турции во внутренние дела РФ — это блеф. В крайнем случае — заведомо проигрышная провокация. Запад это не одобрит, а без такого одобрения Эрдоган ни на что не решится. Точно так же не решится и Азербайджан на полномасштабное размораживание Карабахского конфликта. В том числе — и из-за падения цен на нефть».
Галина Хизриева: «Ваххабистское подполье на постсоветском пространстве — это миф. В подполье ваххабитов очень немного — только те, кто взялся за оружие. Подавляющее большинство ваххабитов, словно опасный вирус, растворилось среди обычных миролюбивых мусульман. Но этот «вирус» очень социально активен. Постепенно ваххабиты выдвигаются на первый план мусульманского общества и начинают говорить от имени всех мусульман». «ИГ — это не терроризм в общепринятом понимании, это психология постоянной войны против всех».
Андрей Арешев: «Эрдоган — шантажист. Он шантажирует Европу проблемой беженцев». «Теперь об инциденте 24 ноября 2015 года… Знаете — нет худа без добра. После того, как турки сбили наш бомбардировщик, Россия наконец-то лишилась столь долго лелеемых в отношении турецкого правительства иллюзий».
Игорь Белобородов: «В России — демографическая депрессия. С учетом того, что приезжающие к нам мигранты, как правило, — выходцы из стран с ярко выраженной положительной демографической динамикой, в долгосрочной перспективе мы получим ситуацию замещения коренного населения России на население зарубежных стран-«доноров». С сопутствующими замещениями в культурной сфере, разумеется. По сути, это мягкая колонизация. Наилучшая форма противостояния этому — грамотная политика государства в области семьи».
Григорий Добромелов: «На данный момент ни мы, ни государство, да и вообще никто в нашей стране не имеем объективной этноконфессиональной картины в регионах. Например, мы знаем, сколько есть легальных мечетей, а вот, сколько нелегальных — не знаем. Да что там наши регионы… «Исламское государство» — у нас нет единой выверенной стратегии и в его отношении. Начиная с того, что нет единого принятого названия для этого феномена: ИГИЛ, ИГ, ДАИШ — как называть противника будем? Сейчас как захочется, так и будем. Нет единого принятого названия, а значит, нет и единой стратегии борьбы с этим противником».
Оценили 3 человека
2 кармы