В. Авагян: солидарность как выживание

Человек потребляет ресурсы пригодной для его жизни территории – без чего не смог бы выжить. Точка. Спорить не о чем. Кто хочет спорить – поживите в пустыне без воды или в болоте без почвы. Но! Потреблять ресурсы может любое существо, включая и самые низшие. Не только баран щиплет траву, когда его выпустят на пастбище, но и амёба тоже что-то глотает. Однако жизнь барана не исчерпывается тем, что он способен щипать траву, и тем, что трава эта есть в наличии. Если барана режут – то наличие самой сочной травы вокруг и большой аппетит ему ничем не помогут. Получается неразрывная связка, которая и есть сама жизнь, без кавычек и оговорок, в прямом и грубом смысле:

Живое существо – природные ресурсы – их защита от другого живого существа, претендующего на них.

В общем и целом феномен биологической жизни имеет формулу, которую нехудо бы учить с 1 класса, а лучше – в детском саду.

Жизнь = потребление + оборона.

Отсюда рождается основное экономическое противоречие, по сути, неразрешимое в эру неопределённых доходов, решаемое только тарифной сеткой оплаты труда (определённостью доходов человека):

- Как потребитель, человек экономически заинтересован в мизантропии, грубее – ни с кем не делиться. Если он начнёт со всеми делиться доступными благами – то ведь ничего ему-то лично не останется!

На эти грабли наступило социалистическое прекраснодушие – помогая всем мыслимым и немыслимым неграм построить социализм, надорвались, обделили собственную глубинку…

- Но, как обороняющийся – человек экономически заинтересован в альтруизме. Проще говоря – заинтересован делиться благами с теми, кто поможет ему потом их отстоять в бою.

Ведь если всех обидел, обделил, всё себе забрал – то тебя и защищать никто не станет. Придут четвероногие и двуногие волки, ОТБЕРУТ ВСЁ. Так жадность доводит до пепелища. Не умея организовать защиту ресурсов, из которых извлекаются блага - человек остаётся без всяких благ, изгоем и нищим босяком.

Как говорилось в детском мультике – «дедушка, мне обязательно нужны и дудочка и кувшинчик». То есть и блага, и возможность их защитить. Если я всё раздам – то останусь ни с чем. Но если я ничего никому не дам – придут и силой отберут, а защищать меня некому (никто не станет). И я тоже останусь ни с чем…

Решая это противоречие между хватательно-поглотительным инстинктом собственности и инстинктом выживания, человечество придумало законы и государства. Эти инструменты должны были найти компромисс между жаждой всё загрести в одни свои руки и необходимостью коллективно (многими руками) – дать отпор грабителям.

Если государство перекашивало в ту или в другую сторону – оно начинало или всё отдавать в одни ненасытные руки, или наоборот, всё своё раздавать всем, кому не попадя – государство гибло. Оно гибло как от чрезмерного эгоизма собственников, их чрезмерной мизантропии, но и от чрезмерного альтруизма.

Отсюда я, как экономист, вывожу две формуле гибнущего государства:

1) Государство, в котором прилично заработать трудом (без блата и связей) невозможно, как ни старайся, что ни делай (современная РФ).

2) Государство, в котором приличный заработок получить слишком легко – без особых усилий и ответственности получателя (погибший СССР).

Выжить может только такое государство, которое, с одной стороны, даёт возможность простому человеку (не входящему в правящие кланы) заработать, повысить свой жизненный уровень, но с другой – только при условии высокой ответственности и чувстве долга со стороны этого человека.

Эти формулы вытекают из самой природы собственности – которая является захватом. Она является захватом и тогда, когда её обретают – обойдя всех остальных, оказавшись шустрее и хищнее. Но и тогда – когда её обороняют: ведь как ты её однажды хапнул – точно так же и у тебя её могут хапнуть.

Собственник, который слишком добрый, перестанет быть собственником, всё раздаст.

А собственник, который слишком злой – не получит защиты, когда его придут «раскулачивать».

Жизнь заставляла государства искать компромисс, и их выживание зависело от того, насколько им удавалось найти этот компромисс между эгоизмом потребителя и коллективизмом обороны.

Перегибая в ту или иную сторону, государство либо растаскивалось изнутри, либо гибло от ударов агрессора извне.

Потому что обойтись «отдельно дудочкой» или «отдельно кувшинчиком» не получится, как в назидательном мультике. Обязательно нужны и дудочка и кувшинчик!

+++

Почему наш внешний враг, подогревая наш хватательно-поглотительный инстинкт собственников (эгоизм собственника) – постоянно мурлычет о том, что нам ничто не угрожает, что осаждённая крепость – это сказки, враки, и т.п.? Да потому что ему нужно (и позарез) заглушить коллективистский оборонительный инстинкт совместного выживания!

Если эта задача ему удастся, то люди в осаждённой крепости перегрызутся, как в фильме «Гараж», и брать-давить их можно будет голыми руками любому сколько-нибудь организованному противнику.

Именно так давили соседи раздробленную Германию в Средние Века. Как писал виднейший историк Средневековья С.Д. Сказкин, фактический руководитель Франции кардинал(!) Ришелье надел на себя

«…маскарадное одеяние ревностного миротворца и сердобольного защитника слабых… Он старался выступить в одеянии хранителя мира, великодушно спасающего от императора бедных немецких князей, а заодно и «милую им немецкую свободу». Речь идёт не об одном Ришелье. Ещё в середине XVI века католический король Франции Генрих II помог немецким раскольникам-протестантам и сепаратистам нанести поражение императору Карлу V. Как «добрый католик», Генрих травил и преследовал протестантов во Франции, но при этом бесстыдно (как и современный Запад) объявил себя защитником раскольников в Германии и присвоил себе титул «защитника немецкой свободы».

Иностранная империя всегда заботится не о свободе у себя, а о «свободе» у геополитического противника.

Как остроумно пишет классик современной литературы Стивен Кинг про 1984 год – «Воспользоваться самолетом [в этом году - ЭиМ] мешали не только моя стойкая нелюбовь к этому виду транспорта, но и забастовка авиадиспетчеров и их последующее увольнение Рейганом (Рейган, как оказалось, становился ярым сторонником профсоюзов только, если профсоюзы эти действовали в Польше)».

То есть в просоветской Польше профсоюзы – рыцари свободы, но у себя в тылу они же – враги и диверсанты. На тебе, СССР, то, чего мы у себя держать не хотим!

Используя жадность личности против общества, внешний враг уничтожает в конечном итоге и это общество, и составляющих его личностей. Ему нужно, чтобы враги верили в вечный мир – и тогда у врагов резко усиливаются центробежные собственнические инстинкты рвачей.

Именно об этом предупреждает Священное Писание, используя неожиданно-современные слова: «…ибо, когда будут говорить: «мир и безопасность», тогда внезапно постигнет их пагуба, подобно как мука родами постигает имеющую во чреве, и не избегнут. ... И когда они воскликнут: «мир и безопасность», тогда внезапно постигнет их пагуба, подобно как мука родами постигает имеющую во чреве, и не избегнут»[1].

А в самом деле, что случится, если два собственника, примерно равной силы, передерутся между собой? Кто выиграет? Правильный ответ – третий, тот, кто со стороны. Именно он получает все выгоды от взаимного ослабления соседей взаимными тяжбами.

= Человек жаден, и жаден по природе своей. Он любит брать, с запасом, даже излишнее ему – и не любит делиться.

= Но ему необходимо делиться, чтобы не остаться в одиночестве перед лицом организованного, спаянного в железные фаланги врага. Ибо иначе со всеми своими жадно накопленными сокровищами он станет как жирный каплун в пасти волка.

Тот, кто не имеет армии, в которой популярен – собирает сокровища не для себя.

+++

Если от врагов сбежать, бросив им все свои ресурсы – жить станет нечем и не на что. Если же врагам сдаться – то становишься для них убытком и обузой, ненужным им обременением, потребляющим сданные им ресурсы.

Пост-советские пацифисты, воспитанные в ужасе не только перед пресловутой «слезинкой ребёнка», но и слезинками любого великовозрастного детины, опробовали на себе и то, и другое.

Они попытались бежать со своих заводов и фабрик, полей и лабораторий – без боя сдав их приватизаторам, решив «не мелочится». Их никто не преследовал – но оказалось: в тех местах, куда они сбежали, корма (обозначим этим грубым словом) нет. Конечно, иногда Господь кормил великих праведников в мёртвых пустынях, но вы, ребята, не великие праведники, чтобы вас миллионами кормить «из ничего и ни за что», вне ресурсной базы…

Попытались они так же и сдаваться на милость победителя, очень быстро обнаружив, что для победителя само их существование очень накладно, потому что человек вообще, сам по себе – сумма издержек на его поддержание. Одно дело, если кормишь своё дитя, наплевав из любви на все убытки. И совсем другое – если тебе предлагают прикормить чужого детину, к тому же за счёт твоего дитяти…

И то, и другое носит в экономике имя «монетизация и вывод с территории средств к существованию». Процесс состоит вот в чём:

Работники делятся на лишних и необходимых хозяину ресурса, из которого путём переработки даров природы извлекаются блага.

Лишние – это убытки на 100%.

Человек, который платит зарплату 100 работникам, имея нужду лишь в 50 – достоин канонизации за личную святость!

Но и в необходимых работниках заключена упущенная прибыль хозяина. Чем лучше они живут – тем выше доля прибыли от ресурса, которая на них уходит.

Снижая их заработки – хозяин ресурса наращивает свой доход, а сокращённые «лишние рты» помогают ему, пытаясь вернутся на работу, заменив недовольных.

+++

Скажут: современный капитализм не таков. Отчасти соглашусь – но он «не таков», потому что в нём много инородных вкраплений и примесей.

Чтобы он оставался «не таким» - нужно сохранять и наращивать в нём эти посторонние примеси, а не «очищать» его от них.

Очистивши отношения от гуманистических напластований, мы получим именно то, что я описал. И уже получаем.

+++

Единственной формой собственности и потребления любого человека является только то, что у него не отобрали. Никаких иных определений или оснований для собственности или потребления не отыщешь, как ни пытайся.

Оттого и законность – что бы там ни говорили – определяется только мечом. Докуда он дотягивается – дотуда и дотягивается собственность (владение). Рассуждать про том, что «это да то у нас отобрали незаконно», конечно, можно, но толку от этого никакого. Только душу травить… Что считаешь твоим – то пойди и возьми. И заранее знай, что просто так не отдадут (за исключением редких случаев, следствия идиотизма – когда Россия дарит НАТО свои Таллин или Ригу просто так, без боя).

Нет ни у человека, ни у государства ничего, кроме того, что с боем отстояли. И потому рассуждения о государстве, которое неправильно тратит «наши деньги» со стороны тех, кто без боя уступил приватизации – пустое колебание воздуха. Нет больше никаких «ваших денег» - как нет больше у вас Риги и Львова. Вы их сдали, чтобы не драться, уступили нажиму хулигана, посчитав, что бежать умнее. Поскольку кошелёк вы выбросили – хулиган не стал вас догонять.

Но потом вы обнаружили, что жить без кошелька как-то не очень получается…

+++

Человек, который ничего не защищает (уступив угрозам и шантажу) – с одной стороны, находится в полной безопасности. Причина проста – он никому не нужен.

Правда, он однажды обнаруживает, что жить в этой полной безопасности не получается: сказывается необходимость утраченных ресурсов для жизни.

Именно это и получили в конечном итоге непротивленцы «перестройки» и приватизации…

[1] Сол. 5:3

В. Авагян