Лев Толстой и пан Городницкий

Моя статья «Четыре президента и два Геббельса», опубликованная в интернете 3 сентября, вызвала интерес читателей, её поняли и одобрили все, кто откликнулся, кроме Виктора Городницкого, может быть, поляка.

Я думаю, мой ответ ему имеет смысл сам по себе без обращения к помянутой статье в интернете, потому и предлагаю его вниманию читателей.

Он приводит цитату из моей статьи: «Начать с того, что их Начальник государства Юзеф Пилсудский успел в январе 1934 года незадолго перед смертью первым в Европе заключить с Гитлером договор о ненападении с секретным приложением. И они теперь стыдят Советский Союз, который в обстановке международной изоляции вынужден был принять предложение немцев о подобном договоре. А как можно было НЕ ПРИНЯТЬ!" И продолжает: «И это о большой сильной стране - СССР...

А как могла Польша, в младенческом возрасте, просуществовавшая чуть больше 20 лет после своего возрождения, "не принять..." Не было у Польши ни сил, ни средств противостоять Германии. Приходилось соглашаться на всё, лишь бы опять не лишиться своей государственности, которой её лишила, кстати, Россия...»

Во-первых, о каком угрожающем существованию Польши её противостоянии с Германией, на что, дескать, у поляков не было сил и приходилось соглашаться на все, говорит автор? На стороне Польше, на защите её интересов стоял Версальский договор, который в 1934 году Гитлер ещё не решался нарушать. К тому же ведь Польша получила самостоятельность по итогам Первой мировой войны, т.е. в результате оккупации в 1915-1917 годы её территории Германией и, казалось бы, должна была за это не противостоять, а быть признательной ей, чем и могло быть предложение договора о ненападении.

Во-вторых, автор, как и его единомышленники, в том числе польские, осуждает «большой сильный Советский Союз» за договор с Германией. Но ведь, приходится повторить, что не мы предложили его немцам, а немцы – нам. Попросту говоря, тебе обещают, что если ты не тронешь, то тебя не тронут – как можно отказываться от такой замечательной перспективы? Договор о ненападении желательно иметь со всеми, кто предложит его. В моей статье, видимо, недостаточно ясно сказано: дело не в договоре поляков с немцами, а в том, что они стыдят нас, своих спасителей, этим договором.

Наконец, надо заметить, что 20 лет - это возраст не «младенческий», а хороший рабочий и солдатский возраст. Советский Союз в таком возрасте вышел на первое место в Европе по экономическому развитию. Конечно, не все так умеют. Нынешняя «новая Россия» устами президента только оглашает мечту о том, чтобы к своему тридцатилетию войти в пятерку экономически передовых стран, т.е. хотя бы занять последнее место в этой пятерке. А вот когда государству всего два года, пожалуй, можно сказать, что это действительно младенчество. Однако именно в этом возрасте в 1920 году Польша, вчерашнее «царство Польское» Российской империи, пользуясь тем, что у нас ещё шла Гражданская война, в Крыму ещё сидел готовившийся к походу на север барон Врангель, и ещё предстояло освободить Дальний Восток от Колчака, чехов и японцев, и Владивосток будет освобождён только 25 октябре 1922 года, - именно в это тяжкое для нас время Польша начала своё самостоятельное государственное бытие с войны против России. И как! В мае поляки захватили Киев… И хотя их оттуда вскоре вышибли и гнали аж до Вислы, но там при содействии Фердинанда Фоша, маршала Франции, ставшего после этого и маршалом Польши, случилось «чудо на Висле» - Западный фронт, которым командовал М. Тухачевский, потерпел тяжёлое поражение, и нам был навязан Рижский договор, по которому Польша оттяпала исконные российские земли - Западную Украину и Западную Белоруссию. Вот такой появился тогда в Европе младенец…

Читаем дальше: «Экатерина с Францем ІІ, точно так же, как и Гитлер со Сталиным, разделила Польшу и уничтожила польское государство...» Пан Городницкий, неужели наша Екатерина по-польски будет Экатерина? А что за Франц Второй? Ну да, был такой австрийский император, но он родился в 1768 году, и когда в 1772-м проходил Первый раздел Речи Посполитой, Францу было всего четыре года. Мог ли он в ясельном возрасте принимать участие в разделе? Справедливо ли обвинять младенца? У вас тут двойная путаница, вы перемешали и личности и государства, т.е. вытащили на свет Божий младенца Франца Второго австрийского вместо матерого самодержца Фридриха Второго прусского. О всех разделах вы почему-то не упоминаете, вам хватает и двух: «И после того, как именно Россия дважды уничтожила Польшу, автор надеется на доброе отношение поляков?...»

С чего вы взяли, что я надеюсь? Приходится напомнить пану, изображающему Польшу безответной невинной страдалицей, что ещё Пушкин писал о наших многовековых отношениях с поляками:

Уже давно между собою

Враждуют эти племена.

Не раз клонилась под грозою

То их, то наша сторона...

Всё совершенно точно. Даже в пушкинскую пору — именно давно враждовали и именно — не раз. А между тем, долгое время польские, да с не меньшим усердием и наши историки, писатели, публицисты, твердили нам, как и вы ныне, лишь о нашей грозе, о том, как поляки клонились под ней, т.е. внушали чувство нашей неизбывной вины перед Польшей.

Да, Россия принимала участие в разделах Польши. Но как же поляки, большая, энергичная нация, могли довести дело до того, что их делили, и не один раз? Вон же, допустим, швейцарцы, голландцы, бельгийцы, кажется, не больше по численности, а их никто не делил. Да, Россия подавляла восстания поляков. Да, она многих поляков выслала в Сибирь. Да, да, да... Ну, а поляки всё это смиренно терпели? Только проливали слёзы?

Я уж не говорю о многочисленных восстаниях. Но вот только что упомянул о польской агрессии 1920 года и о захвате Киева. Это последний захват, а первый-то раз "мать городов русских" захватил не Начальник Польши пан Пилсудский, а польский король Болеслав Храбрый, тесть нашего Святополка Окаянного. Это случилось 14 августа 1017 года. Так вот две даты: 1017 год и 1920-й. Девять веков поляки жили мечтой о русских землях и порой были очень близки к осуществлению своей мечты.

В 1349 году Казимир Третий подчинил своей власти Галицко-Волынскую Русь. В 1480-м Казимир Четвёртый, будучи в сговоре с золотоордынским ханом Ахматом, когда хан предпринял поход на Москву, пытался захватить Новгород и Псков. В 1571 году Сигизмунд Второй Август подбил крымского хана Давлет-Гирея к набегу на Москву. В 1581 году Стефан Баторий осадил Псков. В 1604-м Сигизмунд Третий организовал вторжение в Россию Лжедмитрия Первого во главе войска, собранного и вооружённого на средства польских магнатов. В 1605 году самозванец со своей польской супругой Мариной Мнишек уселись в Московском Кремле. В 1608 году из той же Польши припёрся Лжедмитрий Второй, Тушинский вор, осадил Москву и Троице-Сергиев посад. Тогда поляки, как немцы в 1942 году, дошли до Поволжья, заняли почти половину страны. В августе 1610 года королевич Владислав был провозглашён русским царём, а в сентябре поляки опять пошли на Москву, но посадить королевича на русский трон не удалось. Тот же Сигизмунд 22 месяца осаждал Смоленск и в июле 1611 взял его, как в июле 1941-го — немцы. Но если немцам удалось просидеть в городе только два с небольшим года, то поляки далеко превзошли их: они просидели до 1667 года, т.е. раз в 25 дольше. Когда королевич стал королём Владиславом Четвёртым, то в 1617-18 годах предпринял новый неудачный поход против России, и только в результате войны 1632-34 годов окончательно отказался от претензий на русский престол.

В 1663-64 годы Ян Второй Казимир опять пошёл на Киев, на Левобережную Украину. Только по "вечному миру" 1686 года Польша отказалась от претензий на Киев и на другие наши земли, но, как знаем, вскоре снова вспомнила о них и предалась мечтаниям. В 1812 году из восьми корпусов Наполеона, вторгшихся в Россию, один был польский корпус князя Юзефа Понятовского. Так что на Бородинском поле есть и польский прах.

Юрий Мухин однажды вспомнил примечательные строки из «Войны и мира» Толстого о том, как Великая армия двунадесяти языков 13(25) июня 1812 года вторглась в Россию. Вот это: «Подъехав к широкой реке Вилии, притоку Немана, Наполеон остановился подле польского уланского полка, стоявшего на берегу.

- Виват! – восторженно кричали поляки, расстраивая фронт и давя друг друга ради того, чтобы увидеть его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил её на спину подбежавшего счастливого пажа и стал смотреть на ту сторону. Потом, не поднимая головы, он сказал что-то и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.

- Что? Что он сказал? – слышалось в рядах польских улан, когда один адъютант подскакал к ним.

Было приказано отыскать брод и перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый старый человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли будет ему переплыть со своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, что б ему позволили переплыть реку на глазах императора. Адъютант сказал, что, вероятно, император не будет недоволен этим излишним усердием.

Как только адъютант сказал это, старый усатый офицер со счастливым лицом и блестящими глазами, подняв кверху саблю, прокричал «Виват!» - и, скомандовав уланам идти за собой, дал шпоры лошади и поскакал к реке. Он злобно толкнул замявшуюся под собой лошадь и бухнулся в воду, направляясь в глубь к быстрине течения. Сотни уланов поскакали за ним. Было холодно и жутко на середине и на быстрине течения. Уланы цеплялись друг за друга, сваливались с лошадей, лошади некоторые тонули, тонули и люди, остальные старались плыть вперед на ту сторону и, несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, который сидел на бревне и даже не смотревшего на то, что они делали. Когда возвратившийся адъютант, выбрав удобную минуту, позволил себе обратить внимание императора на преданность поляков к его особе, маленький человек в сером сюртуке встал и, подозвав к себе Бертье, стал ходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая ему приказания и изредка недовольно взглядывая на тонувших улан, развлекавших его внимание…

Человек сорок улан утонуло в реке….»

Вот, пан Городницкий, здесь вся польская история: брод есть и не далеко, но поляки знать о нём не желают, а прут как вздумается, кричат «Виват!» и тонут. В 1939 году была возможность заключить договор о взаимной помощи с Советским Союзом, и это был бы подходящий брод для выхода на твёрдый берег.

Но нельзя умолчать и о том, наконец, как после войны 1941-45 годов у нас в плену оказалось 62 тысячи поляков. Пленных! А сколько их всего воевало против нас?

И вот его итог: «Автор или не знает, или умалчивает неудобную историю..» Ну, я всё-таки знаю, что у нас не было императрицы Экатерины; знаю, кто такие Фридрих Второй и Франц Второй и не путаю их. Знаю даже, кто такие Николай Второй и Вильгельм Второй, которых пан Городницкий, вероятно, путает.

Наконец: «...автор не знает или является ПРОПАГАНДИСТОМ. Тогда что он делает среди писателей?».

Слово «пропагандировать» в переводе с латинского означает «распространять». Да, конечно, я пропагандист, как и тот великий поэт, который сказал:

Чувства добрые я лирой пробуждал…

Источник