Гной ненависти

Сергей Черняховский: «Человека от животного отличает одно – наличие того, что для него важнее его биологического существования. Целей и ценностей, за которые он готов отдать свою жизнь»

Протестующий против роли идеологии демонстрирует не его свободу от идеологии, а его готовность изменять любой идеологии и когда это выгодно – талантливо служить одной, а когда невыгодно – переходить на сторону другой.

В этом отношении неприятие слов о значении идеологии – это всего лишь отстаивание своего права на то, чтобы продаваться той идеологии, которая в данный момент окажется выгоднее и доходнее.

Фраза о том, что человек без идеологии превращается в животное, на самом деле предельно точна и не в переносном, а в прямом, собственном смысле слова. Не в плане той или иной атаки на представителей той или иной политической линии, а сугубо в научном смысле слова.

Человек – биосоциальное существо. Вне своего социального существования он действительно оказывается всего лишь животным, как сходили с ума и превращались в животных реальные Робинзоны, прожившие в одиночестве обычно более двух лет.

Социальность человека – не в факте его жизни в социуме. Она в его существовании в определенном, рождаемом социумом смысловом и ценностном поле. Человека от животного в конечном счете отличает одно – наличие того, что для него важнее его биологического существования. Целей и ценностей, за которые он готов отдать свою жизнь. То есть в том или ином виде идеологии.

Идеология – это не декларирование лозунгов. Это – цели и ценности. То, чего он хочет достичь, и то, чем в этом стремлении он не может поступиться. Там, где он не стремится ни к чему – и для него не важно ничто (или если его цели сведены исключительно к удовлетворению физиологических потребностей и инстинктов и ради них он готов пожертвовать любыми ценностями), он и перестает быть человеком.

Здесь есть момент, связанный с отличием идеологии от религии, но он лишь в том, что если религия опирается, прежде всего, на веру, в самом веровании находя подтверждение истинности своего видения мира, идеология опирается в первую очередь на научное познание, сочетая его с выходящей за рамки исключительно рационализма эмоциональной и психологической приверженностью принятой картине мире.

Идеология всегда конечно включает в себя интерпретацию, но чтобы иметь интерпретацию, она должна опираться и опирается на более или менее достоверно установленные и научно подтвержденные факты.

Политическая идеология включает в себя прежде всего аксиологию, то есть систему ценностей, политическую доктрину и экономическую доктрину, то есть устойчивые представления о том, каково для носителей данной идеологии желательное, предпочтительное политическое и экономическое устройство общества.

Тех, кто с ненавистью твердит о вечном зле идеологии, не устраивают несколько вещей.

Во-первых, характер устойчивости идеологии. То есть невозможность подчинить себя конъюнктуре.

То есть, при прочих равных, идеология предполагает невозможность продаваться. И для того, кто своим амплуа в жизни сделал признание права на продажность (что, впрочем, тоже есть определенная идеология), это уже ненавистно и недопустимо, потому что его как минимум моральное право на продажность ограничивает. Или обнажает, демонстрируя, что внутренняя сущность данного режиссера либо «интернет-деятеля» – продажность как таковая.

Правда, здесь тоже есть некоторая граница. Если продажность воспринимается как высшая ценность, то есть данный субъект за право продаваться готов пожертвовать жизнью, это все же идеология. Если не готов – уже обращение в состояние животного.

Что-то подсказывает, что люди, твердящие сегодня о недопустимости идеологии в государственной политике, столкнувшись с политической практикой Третьего рейха, оказались бы не среди боровшихся с ним подпольщиков, а среди штатных авторов «Фелькишер Беобахтер» и провокаторов гестапо. А в условиях 1937 года требовали бы смерти для врагов народа и засыпали НКВД доносами на соседей и сослуживцев.

Это не уничижительное ругательство в их адрес, просто их обыденная практика - профессиональное разоблачение и обличение чего либо, по существу - практика того же самого доносительства.

Второй момент, не устраивающий определенные политические группы в утверждении права общества на идеологию, это не протест против идеологии, как таковой – это превентивная мера против того, чтобы эта идеология оказалось не той, которую предпочитают они.

Для них провозглашаемое неприятие идеологии – это не борьба за свободу от идеологии. На самом деле не имеющий идеологии и не может быть свободен, не имея своих целей, он всегда зависит от целей других.

Для них неприятие идеологии – это борьба за их свободу навязывать остальным предпочтительную для них идеологию – либо свои цели и ценности, либо сверхценность отсутствия ценности и свое право жить исключительно животным существованием.

И третий момент, определяющий их протест против признания права общества и всех остальных на обладание идеологией, это то, что теми, кто обладает утвердившейся идеологией, практически невозможно манипулировать. Обладание идеологией – это обладание своим пониманием мироустройства, мировоззрением. Понимание того, чего ты хочешь от жизни, чего хочешь в ней добиться. В данном случае речь не о том, что идеология все это позволяет иметь – речь о том, что идеология именно в этом и заключается.

И человека, который знает, чего он хочет, чему он служит и к чему идет, подчинять чуждым для него целям – почти невозможно. Там, где есть идеология (верная или неверная, прогрессивная или реакционная) – там уничтожается возможность манипуляции.

И именно это предельно не устраивает как те экономические группы, которые заинтересованы в навязывании большинству целей меньшинства, так и те профессиональные группы, которые манипуляцию сознанием людей сделали своей основной профессией. Равно как и свою неограниченную продажу услуг в сфере этой манипуляции.

И поэтому эти и экономические, и профессиональные группы ненавидят и будут ненавидеть и информационно терроризировать любого, кто будет отстаивать простую истину: человеку нужна идеология – просто потому, что у него есть право оставаться человеком. А не становиться, подобно адептам проходящего в последние четверть века разрушения страны, животными.

отсюда