К тому, что в её стране идёт война, Жанна де Арк привыкла с детства, притом война была не только где-то на реке Луаре, но и прямо здесь, за речкой и огородами.
В 1429 году прямо там (в смысле, за огородами) случилось настоящее побоище между отрядом немецкого рыцаря Роберта де Саарбрюка с местными феодалами, и в том бою то ли погиб, то ли попал в плен муж одной из крёстных Жанны — мадам Тьерсленю де Вито...
Конный отряд, состоявший вперемешку из французов и немцев, разнёс вдребезги соседнюю деревню Мерсэ, отбил атаку местного рыцаря Анри де Орли и пошёл прямой наводкой на Бурлем, замок графов де Бурлемонов. Ну, а жители Домреми, всё побросав, в ужасе побежали на Мёзу (Маас). Там-то, на острове в середине реки, и стоял тот самый полуразрушенный замок, добраться до которого вряд кто бы рискнул, не зная брода, а где находится брод — это было своего рода военной тайной. Крестьяне-то знали, а де Саарбрюк не знал.
Возле Бурлема тем временем собралась огромная вооружённая толпа — стояли кто пешим, кто конным, и бешено ругались, тряся железными рукавицами. Бурлем — замок, конечно, очень средненький, и частями он был не достроен, но в нём держала оборону целая рота графских стражников в блестящих шлемах с поднимающимися вверх забралами, и где-то среди них затерялся тринадцатилетний Симон Мунье, для которого этот бой с немцами стал настоящим боевым крещением. Дети в то время взрослели раньше, чем сейчас, так что когда немецкий рыцарь отступил в разгромленную им деревню, граф де Бурлемон тут же принял от Симона присягу, как от взрослого солдата.
— Ради всего святого! — приговаривал граф, то и дело поглядывая вниз с крепостной стены. Внизу бесились графские стражники: в их руки попал солдат-француз из отряда де Саарбрюка, и теперь они решали, что с ним делать. — Не просто так кормил тебя твой почтенный отец ...
Красота, да и и только!
Ребёнку пихнули в руки огромный арбалет. Граф внушительно добавил:
— Я отлично помню твоего деда, парень. Будь лучшим!
«Быть лучшим» бывает не легко, но возможно. Мальчик быстро повторил за сержантом некий латинский текст и уже через неделю (с арбалетом за спиной) отправился в составе конного отряда «за речку» — тревожить владения рыцаря де Саарбрюка — ну, а когда вернулся, то узнал, что он теперь — настоящая «звезда сезона», и теперь им гордятся все местные девчонки, не исключая Жанны, дочери нового старосты, а сей факт был особенно приятен новоявленному солдату из графской стражи. Впрочем, этот Симон Мунье был на три года младше самого молодого из здешних солдат, и единственное, чем мог он ей понравиться, так это настоящим мужским снаряжением — немецкий шлем-айзенхуд, абсолютно новенький и полированный почти до зеркального блеска, комбинированный доспех-бриганд на огромных зеркальных заклёпках и с большим графским гербом на груди, боевые кольчужные перчатки со специальными «кастетами» и кольчужный капюшон, который носили вместо шлема... красота, да и только! Сейчас любой мальчишка захотел бы примерить такой костюм, однако очень уж такой костюм тяжёл и страшен — это факт!
Тогдашние воины буквально росли в «сбруе», и только к двадцати, а то и к тридцати годам становились, наконец, «взрослыми» — если, конечно, не погибали в неполные шестнадцать. Как сейчас многие погибают в 16 лет от наркотиков, так и в то время смерть регулярно собирала свою прекрасную жатву. В те годы мужчины вообще редко доживали до сорокалетия — ведь лекарств совсем не было, социальная безопасность была практически на нуле, а войны начинались буквально каждый год. В таком социальном «геноциде» выживали только сильнейшие.
Новоявленный графский стражник Симон оказался парнем довольно везучим: его первый бой не стал последним. Ну, а когда случилась по-настоящему последняя в его жизни битва, история, к сожалению, умалчивает. Однако мы знаем, что первый раз Жанна де Арк облачилась в доспехи именно в его гостеприимном доме на улице рядом с Лягушачьим ручьём. А дом был просто набит «железом». И, как нетрудно догадаться, если для Симона Мунье шлем и доспех были слегка не по размеру, то более взрослой Жанне они пришлись как раз впору:
— Ну-ка, покажись.
Симон Мунье делово оглядел её с ног до головы, затем помог закрепить падающее вниз забрало и с солидным мужским одобрением произнёс, отступив на шаг:
— А тебе идёт ...
И ещё бы не шло. Хоть Жанна и дружила в основном с девочками, однако девчачьи платьица ей не нравились. Говоря современным языком, она предпочитала «унисекс». Потом, через несколько лет, она научится носить драгоценности, даже очень дорогие и яркие, но и тогда Жанна де Арк будет одеваться, как светский юноша и даже больше — будет носить меч, как мужчина-рыцарь, и высокие сапоги для конной езды. Она готова была «умереть в сбруе», а рыцари называли латы именно так, и никак иначе — только «сбруя». Выражение «латы» до эпохи рейтаров вообще не употреблялось. Только «сбруя» — как у коня. А конь у Жанны де Арк тоже был, причём её собственный. И это была даже не резвая «девичья» лошадка «хинета», как их называли испанцы (или «Джаннет», если по-английски), — о нет! Это был настоящий «мужской» стэппер, который хорошо «печатает» копытами. Зная характер дочери, Жан де Арк не только вынужден был смириться с тем, что она носит брюки (что было удобно в деревне), но и сам посадил её в седло — скачи галопом, хоть убейся! И пользоваться оружием Жанна де Арк тоже научилась в основном у отца, и у него же она усвоила тактику ведения боя пехоты и тяжёлой кавалерии. А теперь она попробовала на себе и благородную тяжесть настоящих боевых доспехов — waw! Понравилось ли ей это? Ну конечно понравилось! Хотя... с непривычки сильно давит на плечи.
Особенно когда турнирный дестр Лоран начинает сильно «печатать» по твердому полю перед графским замком. Лорана даже сравнивали с легендарным конём Буцефалом. Конь царя Александра тоже был не лёгкой лошадкой. Потом Жанна и вовсе всех удивила, когда сказала, что в церкви святой Екатерины в аббатстве Сен-Катрин-де-Фьербуа спрятан настоящий боевой меч, и она очень хотела бы, чтобы он принадлежал ей. Священник Гильом Фронте слегка удивился и задрал брови до потолка, но меч действительно «нашёлся», да ещё какой меч! Настоящий красавец! Он лежал не в земле, как об этом обычно пишут, а в ларце, в котором хранились церковные дары и недорогие вклады в холщовых мешочках (даже чьи-то выпавшие зубы). Когда Жанна взяла в руки меч из Катрин-де-Фьербуа, все знатоки и любители холодного оружия просто застонали от удовольствия. Это было оружие довольно «немолодое», подержанное, но дорогое и красивое, а главное — абсолютно боевое! Старший ее брат, увалень Жан, потом признался, что никакого чуда здесь вовсе и не было, и это он рассказал Жанне о старинном мече, прежде хранившимся в чьём-то замке:
— Этот меч отдали за долги, но кому именно он принадлежал, никто не знает. Давно это было, лет двадцать назад. Небось, его хозяин покоится в одном из склепов на монастырском кладбище...
Волшебное оружие
Дворянских усыпальниц на местных кладбищах вполне хватало, и все были очень старинные. А уж какие там были латинские девизы и эпитафии! Жил-был человек, он родился дворянином и рыцарем, и был, вероятно, красив, здоров, молод, счастлив, но... остался от него только меч, кому-то отданный в залог просто как имущество. В особо героической версии биографии Жанны де Арк говорится, что это был меч самого Карла Мартелла, но это вряд ли могло быть правдой. Биография мажордома Франкского государства была неплохо известна в тогдашней Франции: отец — Пепин Геристаль, а сыновья — Карломан и Пепин Короткий, а внук — сам Карл Великий. Карл Мартелл был герцогом Аустразии, а Домреми находится как раз в его древних землях, но разве лотарингская деревушка Домреми так заметна на карте, если даже город Нефшатель на карте совсем не виден?! Да вздор все это! Никаким образом герцог Карл Мартелл не мог «забыть» свой меч в Катрин-де-Фьербуа. Зато брат Жанны тут же придумал, что хозяином меча мог быть «сам» Бертран дю Геклен, который состоял в родстве почти со всей местной знатью, а «чёрный пёс» из сказочного леса Бросселианд много памяти по себе оставил, и в том числе и не всегда доброй:
— Его оружие видало всякое, и оно теперь — как волшебное ...
Мечам в то время давали имена, как людям.
— Друзья! Давайте придумаем, как мы его назовём. — Имя давали мечу, чтобы подчеркнуть этим свою личность, индивидуальность. Но какое придумать имя? Как оно должно звучать? Называя «Эскалибуром» обычный «карловинг», которому не больше ста лет, можно было навлечь на себя порчу или проказу — это надо помнить! И нельзя забывать, что имя меча берётся из истории целого знатного рода или, к примеру, из жизни одного благородного человека — того самого рыцаря, который, быть может, погибнет, держа в руке этот меч. И ведь далеко не секрет, что рыцарей нередко хоронили вместе с их оружием. Почему, спрашивается, в современных музеях Европы относительно немного мечей 900—1500 годов? Учитывая масштабы производства оружия в те времена, можно предположить, что мечей должно быть десятки тысяч, но на практике их мало, и многие из них были извлечены со дна водоёмов (вообще до нас дошло больше эфесов, чем мечей)... Но почему так?
А потому что многие из них — в могилах. Вернее, — просто в земле. От тех могил уже ничего не осталось. А ещё в Средние века существовал сказочный сюжет: грозный рыцарь заколдован ведьмами, а его меч «внезапно» обретает юная дева, чтобы расколдовать рыцаря и стать его женой... понятно, да? Сказка — сказкой, но настоящее боевое оружие спекулянты и преступники перепродавали по «сказочным» ценам. Но как назвать свой прекрасный меч? Как? Есть коронационные мечи и оружие коннетаблей, есть мечи героев и правителей древности, — а этот ЧЕЙ будет? А бес его знает, ЧЕЙ. Но не Карла Мартелла, это точно. Во время Карла Мартелла мечи были другие — espees de guerre или двуручный espees a deux mains. В хрониках Бертрана дю Геклена есть описание этих старинных орудий убийства... А этот меч из Катрин-де-Фьербуа был и правда самым обычным карловинским мечом 14-15 веков. Таких — много, и все они — похожи.
Однако это не значит, что прекрасный старинный боевой меч должен оставаться без имени. В этом плане наиболее интересным представлялся пример испанского рыцаря маркиза Родриго де Вивара, он же — Сид Кампеодор, «Грозный кастилец». По отцу он был из тех, кто вёл уединённую и созерцательную жизнь в далёком горном замке, а по материнской линии он входил в правящее дворянство Кастилии и Арагона. И ему принадлежали два меча — «Тисона» и «Колада». Как подобает потомку властителей Земли Львов — древнего графства Леон — свои мечи он добыл в бою: один меч отобрал в поединке у графа Барселонского, а другой — у знатного мавританского воина. На рукоятке меча, добытого в поединке с правителем Барселоны, было написано: «Я — Колада, сделанный в Святую Троицу». «Колада» — слово знакомое, правда?
Например, «Пина колада» — помните? Так вот, «колада» переводится как «отфильтрованный» или «чистый». А на рукоятке меча с именем «Тисона» написано: «Я Тисона, меня сделали в 1040 году». — У слова tizona имеется несколько неоднозначных переводов на русский язык, но во времена Жанны и в более поздние времена «тисонами» нередко называли любые лёгкие мечи или же мечи явно испанского происхождения. И название самого любимого меча маркиза де Вивара свидетельствовало о каком-то, быть может, не очень интересном моменте в жизни благородного рыцаря (tizona можно перевести как «позорное пятно»). Но оно рассказывало о нём намного лучше любой летописи, правильно? Но какое имя можно дать старинному мечу из церкви в Катрин-де-Фьербуа? Нет, имя надо придумать обязательно! Иначе как ты станешь рыцарем?! Это ж невозможно!
Но в сказочном лесу Бросселианд происходило много чудесных событий: «Может, назовём его “Убийца драконов?”» — «Да иди ты!» — тут же ответил Феликс Мунье. — «Тогда это будет меч под названием “Зеркало фей”, — предложила Жанна, на что братья Мунье ответили иронической усмешкой: «Ну и фантазия у тебя!» — «Зуб мудрости древнего Мерлина»? — но Феликс на это спросил, пожав плечами: «Ты, чё, прикалываешься, что ли? Какой Мерлин нафиг?!» — «Тогда — “Меч святой Екатерины”!» — но Феликс и тут ничего не понял: «А где ты видела меч у святой Екатерины?!» — «Ну, тогда я не знаю, что придумать!» — «Меч этот довольно простой и хороший, — объяснил Феликс Мунье. — Он мог принадлежать Бертрану дю Геклену, и всё тут! Много было мечей у коннетабля, вот он ими и разбрасывался, где хотел».
— Вот не бывает у тебя фантазии, любезный Феликс! — ответила Жанна.
А Феликс добавил к уже сказанному:
— Знаешь, я ничего не имею против твоего увлечения холодным оружием. У меня у самого есть миланские кинжалы и чешский арбалет для охоты... Но тебе в жизни многое может не понравиться. И что ты тогда сделаешь? Возьмёшься за меч и скажешь: «Я великий рыцарь из волшебного леса»? Да тебе просто по шее надают и скажут, что твоё место в свинарнике. И вообще! Почему ты не замужем? Где твои дети? Ты же знаешь, как у нас к этому относятся? А если ты переедешь в город, то — что тогда? Ну, будешь стоять за прилавком в винной лавке или научишься домоводству и бухгалтерии — только и всего! Рыцарство — это твои фантазии, — указал премудрый Феликс, — а с фантазиями надо расставаться. У нас ведь никто не мечтает, правильно? Фантазии не помогают зарабатывать деньги. Даже его сиятельство граф Жан — тоже человек простой и приземлённый...
Жанна немного подумала и ответила — на всякий случай:
— Мне нравится его оружейная комната.
— Так я ничего плохого и не говорю.
Жанна как бы остановила этот монолог:
— Я придумала, как назвать меч — «Длинный Ренан»... разве плохое название?
— Как-как? — сперва не понял Феликс Мунье, а потом догадался: так звали старинного сеньора де Ростренена, у которого святой Ив Бретонский брал брёвна для строительства собора в Трегье, недалеко от Бреста. Это так называемый бретонский Кот-де-Амур, там неподалёку находится тот самый Пемпонский лес, он же Волшебный лес Бросселианд.
Феликс Мунье помолчал, а потом махнул рукой:
— Меч Бертрана дю Геклена не нуждается в громких названиях...
Кстати, был ещё второй меч, владельцем которого считался Бертран дю Геклен, и был он, между прочим, в собственности молодого графа Андре де Лаваля-Монморанси, будущего адмирала Франции и... зятя Синей бороды. С бароном Жанна была знакома прямо с первого дня своего необычайного возвышения при дворе Вьеннского дофина, а вот с графом де Лавалем ей повезло познакомиться чуть позже, уже при снятии осады Орлеана. Очень он ей понравился — молодой холёный сеньор очень привлекательной внешности. А уж какое у него оружие — да закачаешься! Шик, блеск и благородство древних родов королевства.
— С этим мечом ты будешь неотразима...
Феликс Мунье был старшим в семье — их отец умер два года назад. Служа лакеем в графском замке, он мечтал только об одном, — а как бы открыть в одном из близлежащих городков какую-нибудь торговлю или как бы заняться частным извозом? Всё равно ему уже приходилось заместо кучера возить графа в город Тулле — в церковь или в гости к тамошним сеньорам. К ним можно обратиться за кредитом, если что. А кроме графа есть ещё молодая донна Маргарита, дочь графской экономки Жермены Жерве. Они с Жанной де Арк близкие подруги и вместе на лошадках скачут по всей округе. Вот бы жениться на этой «сарацинке», правильно? Уж больно красиво она в седле смотрится...
Кум Жанны бургундец Жерар из города Эпиналь, которого в деревне звали очень по-дворянски — Жерар де Эпиналь — готов был организовать брак. Он так и сказал: «Я жену попрошу — она тебе поможет». А младшего брата хорошо бы женить на дочке господина старосты, но они ж не какие-нибудь лакеи да кучера, они ж — «благородные», и она замуж за него ни в какую не пойдёт. Она ж не только верховодит среди деревенских девчонок, но и с графом накоротке, и с этим... де Бодрикуром, когда тот не пьян и не лезет на стенку в приступах похмелья. Она в его замок Вокулёр ездит вместе с подругой Дианой де Орли и надолго там застревает. Этот де Бодрикур души в ней не чает — ничего плохого о ней даже и не подумаешь... Жанна с ним держится, как равная. А старики так вообще говорили, что никогда не было у Жана де Арка такой дочери, и что появилась она буквально ниоткуда — будто бы её привёз в корзинке бывший дворцовый священник Пьер де Брие, и настоящих её родителей «один бог знает». Да и вообще, они все люди приезжие, эти де Арки, и фамилия у них странная: Дарк — это действительно крестьяне, а де Арк — то уже порода, это уже дворяне.
И то-то её тянет к мечам и доспехам!
«Нет, она — непростая», — размышлял Феликс Мунье. Если б он не знал ее с самого детства, то его скорый суд мог бы оказаться воистину лакейским: «Простому крестьянину на войне делать нечего, — размышлял простой парень Феликс Мунье (или даже Мупье, как его называют в некоторых источниках), — да и доспехи ему не по карману. А за хранение или ношение «белого оружия» — меча, к примеру, — могут и в тюрьму посадить, притом навсегда. А могут и что похуже сделать. Ведь недаром же говорится: «Редко везёт тому, кто восстаёт против своего места, а место каждого — плуг!» Так что, простой крестьянин к этим игрушкам просто так не потянется — не-е-е! Его работа — землю пахать и урожай собирать, а ещё торговать да лакействовать, добиваясь высокого достатка в доме и хорошего статуса в сообществе воров и спекулянтов. А как ещё?! Ну, ещё — в храме надо служить, но для этого мало быть «добрым католиком» и вообще — верующим. Тут надобно знать грамоту. Надо владеть языком образованного клирика, а не речью крестьянина или сленгом мелкого рыцаря с бородой. Ну, и что с того, спрашивается, что на этом сленге разговаривают все «продвинутые» горожане?! Это вовсе ничего не означает! От необразованности никакие деньги не спасают. Будь у тебя хоть три дома в Париже, а латынь знать всё-таки надо. Ведь латынь — это половина грамоты. А богословие — другая её половина.
Жанна, конечно, увлекалась и латынью, и даже богословием, и даже простой деревенской мистикой, которой жило всё французское крестьянство, однако латинского языка она так и не освоила, торговать и лакействовать не захотела, и даже замуж тоже ни за кого не пожелала — вот ещё?! Зато ей очень хотелось с кем-нибудь подраться. Она прямо так и сказала, встав перед Симоном Мунье в «позицию»:
— Защищайся!
Видал бы её сейчас кюре Гильом Фронте, который души в ней не чаял и латынь ей преподавал, — вот был бы скандалище! Сейчас этот поп орал бы на всю деревню.
— Защищаться?
Феликс Мунье тут же отобрал у неё старинный боевой меч с обшитой деревом рукоятью, прямой крестовиной и давно вышедшим из моды готическим хвостовиком и вложил в ее руку меч из дерева — учебный. Симон тоже вооружился деревянным мечом — с рукояткой в виде лилии. Этими мечами они всего лишь пару лет назад играли в «войнушку», бегая по всему волшебному лесу Шенье. Уж они-то не боялись ни волков, ни вервольфов. Местного священника они боялись гораздо больше. В то время неуважение к кюре означало «непочтение» к Церкви. За это и по башке надавать могут. Или по заднице. Такое тоже практиковалось. Но теперь их детство закончилось, и Симон Мунье, — а он был, ясное дело, не в доспехах, а в простой серой крестьянской рубашке без ворота — предложил Жанне:
— Я буду наносить удары, а ты будешь защищаться... пойдёт? Только не трусь.
— А ты осторожнее... Я не столб, об который точат грабли!
— А ты стой, пока стоишь!
Жанна приготовилась к «бою»:
— Любишь ты болтать, Симон Мунье!
— Да не больше тебя, праведница!
— Ещё одно слово и язык тебе больше не понадобится.
— Да?
— Твой язык заберёт соседский кот.
Жанна показала Симону свой язык — БЕ-БЕ-БЕ! — чем окончательно разозлила воина:
— Ну, тогда получай ...
В нашей стране существует мнение, — появившееся во многом благодаря былинам, — что средневековая война представляла собой тупую махню брутальных чудо-богатырей, и никакого сложного фехтования до появления бугельной шпаги якобы не существовало. Нет, это не так, или, во всяком случае, не совсем так. Во-первых, далеко не все древнерусские чудо-богатыри были мужиками подлинно «былинных» размеров. Многие средневековые воины мало чем отличались от современных мужчин — только ростом были мелковаты, пожалуй. А что до грубой физической силы, то она, конечно, хороший помощник и в жизни, и в бою, но ей больше подходит топор или дубина, и уж никак не тонкий карловингский меч. Кстати, о Жанне де Арк впоследствии говорили, что она хорошо фехтовала, но никогда не обладала сильным ударом — это тоже факт!
А во-вторых, после 1512 года в странах Западной Европе существовало штук примерно пятьдесят пособий по фехтованию, собранных в единой Кодекс под немецким названием Fechtbücher, и самое старинное из них — Манускрипт "номер I" — доказывает, что уже в 13-м веке приёмы владения мечом были систематизированы и преподавались опытными специалистами. А есть ещё итальянские трактаты и польские, и даже каталонские, из которых уже в эпоху Возрождения была сформирована новая система фехтования, известная под названием «Толедский клинок». И тут невольно появляется вопрос: это каким-таким любопытным образом довольно тяжёлый средневековый меч эволюционировал в небольшую и относительно лёгкую бугельную шпагу? Да вот так и эволюционировал — под влиянием Кодекса «Fechtbücher» и практической слесарной науки. Дело в том, что стандартный для того времени рыцарский меч длинной 90 сантиметров на самом деле плохо годился для фехтования, сколько его не центруй на специальном станке, однако — чем чаще этот меч затачивается, тем меньше весит, а лёгким мечом и фехтовать удобнее, так ведь? К тому же в процессе использования меч сам по себе приближается к гениальной простоте обыкновенной дворянской шпаги.
— Ну, вы начинаете? — спросила Жанна.
Феликс скомандовал:
— В позицию!
Тем не менее факт есть факт: одетые в латы рыцари действительно нечасто пользовались мелкой моторикой руки. Она требовалась, когда наступаешь на противника, нанося множество ударов по корпусу. В линейном противостоянии рука оставалась прямой, а меч служил её не менее жёстким продолжением. И — тоже факт: мы не знаем техники боя на мечах до 1512 года. В 1512 году появилось первое известное нам пособие по тяжёлому холодному оружию, а все более ранние пособия больше знамениты художественными картинками, чем реальным техническим описанием. Но что точно знаем, что если есть щит, то удары никогда не парировали мечом. Это считалось типичной ошибкой дилетанта, а также самым лёгким методом непоправимо испортить оружие. В те времена считалось, что хороший боец должен как боксёр «плясать по всему рингу». И конечно, он должен щитом «ловить» удары. Но со щитом, как вы понимаете, сильно не попляшешь. В доме Феликса Мунье было шесть щитов с графскими гербами, один другого древнее, и все были такими толстыми и столь неуклюжими, что Жанна сразу от них отказалась:
— Вы, ребята, с ума сошли, что ли? Да это не щит, а дверь в винном погребе...
Самое интересное, что на щите, который она держала перед собой как бы в обороне, прямо перед её глазами помещалась написанная красными чернилами надпись — очень большими буквами, как для слепых: HOMODEI. Что значит «человек божий» в переводе.
Что это могло бы означать? «Помни о вечном» или что-то типа «Пожалей неудачника»? Наверное, и то, и другое. В то время, между прочим, самым смертельным ударом был подсекающий удар по коленям. В этом случае даже хорошо и дорого экипированный красавец-рыцарь мигом валился на бок, как подрубленное дерево. У культурных людей бить по ногам считалось неприлично, но кто вам сказал, что все люди — культурные?! В прошлом году один такой «культурный» свинью увёл со двора, и сделал это так тихо, что вся деревня удивилась. А когда злодея разоблачили и вытащили на «правёж» с обязательным оплёвыванием и битьём палками (кругом же «культурные» люди, сам понимаете), то пришлось от этого «культурного» человека быстро разбегаться как от нечистой силы, поскольку у «культурного» односельчанина обнаружился английский боевой топор-полэкс (poll-axes) — который целиком из железа — и этим топором он чуть не пришиб писаря из графской администрации... Во герой! А потом гражданин сел верхом на свинью и, сняв кепку с гусиным пером, проскакал на свинье как на лошади всю деревню, и все кругом удивились: ведь как известно, верхом на родственных животных катаются демоны, а ещё ведьмы, но никак не люди. А ещё так возят сумасшедших на ярмарку.
Теперь вам понятно, что такое «человек божий»?
Да, «человек божий, обшит кожей», как говорили на Руси... А посадить на свинью в то время могли кого угодно — даже рыцаря.
— Ребята, снимите с меня ЭТО, — попросила Жанна, — щит был для неё слишком большим и тяжёлым. — Ему небось столько же лет, сколько замку де Бурлемонов.
— Это щит Жоржа Баркана, имевшего право перестилать ковры в графской спальне, — с юмором подсказал Феликс. Все в деревне знали, что Баркан (баркан — это название грубой ковровой ткани) был оруженосцем и комнатным слугой у отца Его сиятельства графа, а потом погиб в стычке с шайкой разбойников: — Тебе не нравится его щит?
— Здоров же был этот молодец, — сказала Жанна, — если он такой щит одной рукой таскал...
Симон Мунье пожал плечами:
— Защита всегда сложнее нападения.
— Да?
— И дороже, и больше «науки» требуется, — объяснял Симон Мунье. — А чтобы нападать, много мозгов не надо. Вон, сел на свинью и поскакал, топором размахивая... Делов-то!
Щит казался Жанне тяжёлым и уродливым, а меч — прекрасным. Но, как им владеть, она представление имела.
— Если у тебя такая «игрушка», значит учись ею пользоваться, — заявил лакей. — Чтобы выйти из боя победителем, не обязательно отнимать у кого-то душу или отрубать ноги. Достаточно лишить надежды, и человек сам умрёт...
Более поздние военные конфликты породили так называемый «удар смерти» — сильный удар по шлему с последующим отсечением правой руки. Так били финские драгуны в шведской армии «снежного льва» Карла-Густава, точно так же рубили в то время наши с вами предки, русские воины. Помните слова, обычно приписываемые одному учёному поляку: «Венгр рубит справа налево, русский рубит сверху, турок — на себя, а поляк крест-накрест»? Вот это оно и есть. Во Франции этот «удар смерти» начали использовать уже с 13 века — сразу после Крестовых походов, когда холодное оружие заметно улучшилось в качестве и уменьшилось в размерах.
У Жанны де Арк был меч как раз «нового стиля» — узкий, прочный, лёгкий. Он весит примерно два килограмма. Многие такие мечи сохранились до наших дней. Просто дух захватывает, когда держишь в руках такое оружие. Однако учебный меч выглядел... ну совсем «не очень». Прялка, а не меч. Жанна отбросила деревянное изделие и снова взяла в руки боевой клинок Бертрана дю Геклена. Или не Бертрана дю Геклена? А чёрт его знает! Симон Мунье предположил, что меч мог принадлежать даже не коннетаблю, а благородному рыцарю де Бребану, недавно умершему. Сеньор де Бребан имел право носить лилию герба Франции в своем личном гербе — такой был человек. Как принц. И оружие у него было такое же, как у коннетабля.
— Как у коннетабля? — переспросила Жаннет с недоумением и рассказала братьям, что у легендарного дю Геклена нередко бывало при себе сразу по два меча — один висел на поясе, притом — самый простой солдатский, с «сендвич»-рукояткой, которая вечно разваливается, а другой был в руке — полутораручный меч коннетабля Франции. Так называемый меч-бастард.
Но Бертран дю Геклен и его любимый товарищ по прозвищу «Клиньи» — это вообще отдельная история. Если интересно, фамилия коннетабля переводится как «подмигивающий» или что-то близкое по смыслу. И прозвище у товарища тоже на эту «тему». В современной Франции Бертран дю Геклен с его перечёркнутым красной полосой двуглавым орлом на белом щите давно уж стал традиционной фигурой из набора игрушечных солдатиков, только он обычно изображается не с мечом или двумя мечами, а почему-то с длинным рыцарским топором-поллом, каким в жизни никогда не пользовался. Такой полл был как раз у Клиньи де Бребана. Зато щиты у конетабля были просто чудесные — тоже не лёгкие, но прочные. По легенде, двуглавого орла поместил на щит дед героя Франции, участник Крестовых походов Жоффруа дю Геклен. Семья «подмигивающих» дворян была относительно древняя, но простая и заурядная. Обычные дворяне из Бретани... Но Бертран дю Геклен был популярен в народе — очень популярен. Молодёжь на военной службе буквально преклонялась перед ним, а многие рыцари с удовольствием вспоминали рассказы своих отцов и дедов — типа служили мои предки с коннетаблем дю Гекленом, тот ещё рыцарь был, «самый из самых». Буквально миф, а не человек. А рядом с ним всегда был великий сеньор де Бребан — человек с топором!
Жанна встала в позицию «Окно» из тосканской школы боя на мечах — меч занесён горизонтально над головой и направлен прямо в лицо противнику (Симону Мунье). Сильный и хорошо направленный выпад может поразить противника в уязвимое место, — например, в смотровые щели шлема, — но и этого бывает слишком мало. Чтобы стать сильным противником, надо уметь драться кулаками. Симон отвёл лезвие немного в сторону от своего лица и заметил, что есть особые тактические приёмы рукопашного боя, без которых рыцарь почти бессилен. И добавил:
— Для чего нужна стальная перчатка на левую руку?
— С кастетами? — переспросила Жанна. — Совсем не нужна.
— Коннетабль всегда ею пользовался...
— У коннетабля был щит с гербом, — отозвалась будущая спасительница Франции. — Да кто вообще пользуется этой дрянью, сам посуди? Только кулак до кости обдерёшь или вообще пальцы переломаешь. — Жанна вышла из боевой позиции и в шутку почесала нос о давно не точенное лезвие. — Чему тебя только учат, Симон Мунье?
Чему учат? Ну, от солдат из графской стражи ещё и не такое можно услышать — особенно за пивом с колбасками. Но Бертран дю Геклен и правда был героем. Здесь надо отметить тот факт, что для Жанны и её друзей коннетабль был примерно тем же самым, как для нас — участники Войны во Вьетнаме. Лет прошло примерно столько же. И с той поры многое изменилось. В английском языке есть хорошее выражение to pommel — ударить в лицо. Хорошее-то оно хорошее, но pommel — это не кулак. Это «яблоко», головка эфеса меча или шпаги. Пройдёт ещё столько же времени (ещё лет пятьдесят примерно), и помимо меча, ещё долго бывшего в употреблении (до самой Варфоломеевской ночи), появится та самая обычная дворянская шпага, — сначала, конечно, не совсем «обычная» в нашем понимании, но вполне узнаваемая: это будет или испанская рапира, или пламенеющий «фламберг» из фильма «Графиня де Монсоро» (помните оружие Франсуа де Сен-Люка?) прямой потомок рыцарского меча, и уж ими дворяне дрались, как хотели. А железные перчатки и правда скоро уйдут в забвение. Вместе с кастетами.
К концу 15 века кастеты, железные перчатки и всякие «шпаголомы» начнут восприниматься, как оружие преступников. Помните де Жюссака из фильма «Три мушкетера»? В фильме показаны, конечно, очень поздние времена, но в начале 17 века всякое холодное оружие было предельно востребовано, и, разумеется, существовали строгие правила его применения. И за нарушения этих правил многие сеньоры поплатились не только добрым именем. Кое-кто и без головы остался. И господин де Жюссак — тоже. Вернее, — Франсуа де Жюссак де Амблевиль, один из самых горячих бойцов своей эпохи. Его казнили за многочисленные грабежи и убийства. Но главное, в чем его упрекнули соседи по социальному классу — дворяне, — так это в неуважении к правилам поединков и в пользовании кастетами.
Однако во времена Жанны де Арк мир ещё не был готов к таким большим переменам. В то время даже на артиллерию смотрели очень неодобрительно: типа, а «чё» это такое?! Типа палит горохом и пускает газы...
— Феликс, у меня есть интересная идея, и я хотела бы тебе кое-что рассказать... — Если с Симоном она разговаривала, как Мальвина с Буратино, то с Феликсом Жанна старалась говорить, как мужчина — с мужчиной: — У моего отца плохое предчувствие...
Феликс прислонился плечом к стене, сложил руки на груди и так осклабился, что Жанне противно стало:
— Чего ты показываешь зубы, как лошадь?
Жанна поместила лезвие меча себе на плечо. Щит с надписью HOMODEI стоял у стены, словно мебель. Да уж, на нём спать можно, как на кровати, в походах нередко так и делают, но таскать его практически невозможно. А еще эта надпись! На многих мечах тоже есть надписи, и это в основном последовательности не очень понятных аббревиатур. Вот и человеческое назначение — это тоже как надпись на рыцарском клинке, и что там написано — одному богу известно. Или известно рыцарю. «Ах, как бы хотелось носить золочёные шпоры», — подумала Жанна. Не шпоры английских эсквайров и знатных оруженосцев из Эльзаса, а — золотые, как у принцев и сеньоров.
— И как не хочется быть женщиной, — говорила Жанна де Арк. — На бабах землю пашут, а знатные дамы похожи на кукол, и все дурно пахнут. По-моему, у них мыться вообще не принято...
Ну да, если в деревне все ходили мыться на реку (у женщин один пляж, у мужчин — другой, где можно шашлык пожарить и раков наловить), то в больших замках, в которых жили одновременно сотни людей, сходить на реку было делом весьма затруднительным. Ну ладно, мужики искупаются хотя б разок в неделю. Сходят с полотенцем на плече. И ещё пива с собой прихватят. И король — тоже с пивом. В штате сотрудников гофмаршальской службы Двора есть так называемый «капитан-консьерж», который заведует всякими изолированными от общественных мест комнатами, особыми цветниками и павильонами, куда никого не допускают, и, в частности, на его балансе — все королевские купальни. И в этих купальнях плещутся вместе с королём самые близкие друзья и пажи Его Величества. А как же остальные?
Остальные котам завидуют…
Степень чистоты всегда зависела от материального положения, но возить с собой личную ванну, как делал Карл Великий, редко у кого получалось.
— Я поговорила с дядей Дюраном, и он предложил мне на день Вознесения сходить в Вокулёр и поговорить с бальи, — тихо произнесла Жанна, посвящая Феликса и Симона в свою тайну.
Братья пожали плечами:
— А Дюран с тобой пойдёт?
— На праздник там будет — не протолкнуться, — сказал Феликс, часто бывавший в Вокулёре. Симон тоже с недавних времён стал бывать в замках у местных дворян.
Симон Мунье предположил:
— На мессе будут все, кого пригласили, а потом одна знать останется. Им — бордо и бургонь и жареная дичь большими кусками, а нам одни объедки со стола рыцарей...
Да, такие были правила.
— Дядя Дюран приглашён на особый обед с лучшими слугами, — тихо заметила Жанна. — И матушка Жермана Жерве с Маргаритой тоже приглашены. И их племянница Полетт Жокар с женихом Луи и его отчимом Филиппом Друэ. И с чего вы взяли, что меня кто-то выгонит? Я приду — как все, и никто меня не тронет!
— Ну и болван этот Лассар, — с ухмылкой заметил Феликс. — Его там однажды в бочке искупали вверх ногами... Ты не боишься, что он, как обычно, сыграет под дурачка?
— Почему он должен это сделать? — почти возмутилась Жанна, в то же время её разбирал смех. Из-за проблем с отцом Жанна иногда жила у дяди Дюрана и прекрасно знала и его лично, и всю его семью.
Дети дяди Дюрана называли Жанну «тётей Жаннет». Красивая такая молодая тётушка. Старину Дюрана и правда однажды окунули в бочку, чтоб не болтал лишнего. Впоследствии Дюран Лассар, богатый крестьянин из Бюрей-Ле-Пти, муж двоюродной сестры Жанны, свидетельствовал:
«Когда Жанна увидела, что Робер де Бодрикур не хочет проводить ее к дофину, то я сам слышал, как она сказала, что должна пойти туда, где находится дофин: “Разве вы не слыхали пророчества, что Франция будет погублена женщиной и возрождена девой из пределов Лотарингии?” И тут я вспомнил, что слышал это в детстве. Жаннета так сильно желала, чтобы ее проводили к дофину, что время томило её, как беременную женщину. После этого я и многие другие поверили ее словам, и мы решили ей помочь».
Феликс тогда усомнился:
— Ты опять придёшь с ними на обед, и что ты им скажешь? Что в час твоего рождения громко пели петухи?
— ...И что моим крёстным был деревенский идиот Жак Моро, — довольно резко добавила Жанна и объяснила: — Конечно, нет, любезный упрямец! Мне есть, что сказать мессиру Роберу.
— Да иди ты! — почти смеялся Феликс, однако знал — она не шутит.
Да уж, знала бы Орлеанская Дева, с каким усердием из неё делали впоследствии сумасшедшую крестьянку, даже не знавшую грамоты. Или настоящую умалишённую. Например, историк Робер Каратини, писал: «Жанна была душевнобольной девушкой, которую ловко использовали в собственных целях политики и высшие военные чины, стремившиеся пробудить в душах французов ненависть к Англии». Короче, старались историки, не жалея чернил. А что на самом деле интересовало «сумасшедшую крестьянку» Жанну? Её интересовала другая жизнь: она не хотела быть крестьянкой, и вообще — женщиной.
Она думала совсем по-другому...
Ах, как прекрасны маршалы Дома Валуа. Например, Жан де Менгр, который тоже с двуглавым орлом на гербе, как и Бертран дю Геклен, храбрый наёмник с каким-то японским прозвищем «Бусико» — какой это был великий рыцарь с неоднозначной репутацией! Или элегантный молодой вельможа граф Рошфор, внешне похожий на большого белого пуделя, или его отец, который мог бы в театре играть благородных рыцарей, — такой он был красивый и «настоящий» сеньор! Или, например, грузный, с широким лицом, но тоже красивый парень граф де Авалонн, — кстати, он враг, он — бургундец, но им восхищалась вся рыцарская Европа. Его мало кто знал в лицо, зато все знали, как выглядят его доспехи. А какие у него красивые лошадки? Лёгкие, тонконогие, каждая огромной стоимости. Под рыцарями обычно ходили брутальные дестры, ибо только они были в состоянии возить эту тяжеловесную дворянскую братию, а для графа де Авалонна с его доспехами и — прямо скажем! — лишним весом обычно седлали нежное беговое создание с удивлёнными женскими глазками. Этакую белокурую кобылку Молли или молодого знатных кровей жеребчика по имени Трубач, ещё вчера весело скакавшего по зелёным полям вокруг родной фермы в Анжу. И никто никогда не спрашивал, сколько таких Молли или Трубачей граф де Авалонн ежегодно отправлял на бойню, чтоб из них сварили суп для собак с графской псарни. Подсчитано — три десятка!
Впрочем, к людям граф относился примерно так же. Он людей «укатывал» до состояния коня Росинанта, и считал, что это — нормально. Дело в том, что крепостное право в тогдашней Франции было не везде, и даже в тех краях, где оно было распространено, — например, в Шампани — далеко не все крестьяне являлись крепостными. В Домреми, например, жили крепостные крестьяне графа де Бурлемона, их было довольно много, а в деревне Грё никаких крепостных в то время не было, хотя чтобы попасть из одной деревни в другую, надо было всего лишь перейти по мостику через ручей. Вот и благородные господа рыцари далеко не всегда были крепостниками, и многие вообще не знали, что это такое — владение крепостными. А граф де Авалонн был крепостником от рождения, и крепостником абсолютно настоящим. Если все дворяне пользовались экономической властью над людьми и властью дворянского авторитета, а позже — властью таланта, придворности, военного чина или учёности, то у этого парня были немного другие социальные навыки. Граф был как бы выше всех на свете. Он и в бою вёл себя как божество. Он запросто мог сказать противнику: «Иди сражайся с ослами, тупица! Ты недостаточно знатен, чтоб я скрестил с тобой оружие!» Зато Жан де Менгр, который зовут «Бусико», предпочитал сражаться... пешком, на равных с простыми воинами (он и сам происходил из простых оруженосцев), — вот где истинное величие! Он был неплохим командиром, тогда как граф де Авалонн был просто толстым и сердитым феодалом в шлеме-топхельме (это такое ведро с прорезями для глаз), работа которого — бить противника таранным ударом, а потом рубиться с ним на мечах, топорах и прочем тяжёлом оружии. Вот такая между людьми бывает разница.
Кстати, граф де Авалонн прекрасно это понимал, поэтому в своём деле он считался одним из лучших специалистов. А рука у него была тяжёлая, у этого сердитого толстого крепостника графа де Авалонна! Но граф очень редко выходил за пределы своих личных интересов, — если от него что-то требовали или взывали к его дворянской чести, граф де Авалонн тут же начинал уходить в сторону, а потом громко «качал права», как на базаре. У него не было чувства долга ...И он тем более никогда не был наёмником. А Жан де Менгр — наоборот: он доблестно сражался с англичанами, с литовцами, с чехами, с маврами, с турками, и с евреями тоже сражался. Кстати, в пешем строю он рубил евреев особенно эффективно. А справившись с евреями, Бусико как лев бился на турнирах с тем же де Авалонном, а потом, как лис, участвовал в дворцовых интригах. И хитёр был тоже, как лис, и авторитетен, и склонен к авантюризму, но держался Бусико прямо, просто и очень ответственно. Не как граф де Авалонн.
Короче, вот, что интересовало девушку — рыцарство!
Не фигня какая-нибудь в стиле куклы Барби — вовсе нет! Жанна знала: чтобы стать успешным человеком, надо быть красивым и сильным юношей-рыцарем, а не дурно пахнущей беременной бабой. «Мужчина создан из земли, а женщина из кала», — гласило постановление одного из самых древних и авторитетных церковных соборов — Второго маконского под председательством святого епископа Никития, а также Приска Лионского, тоже святого. Ну кто после такой резолюции не захочет стать мужчиной? Да все захотят. А рыцарство в те времена предполагало дисциплину и модель поведения, избавить от которой могла только смерть.
Действие, одежда, оружие, роль в обществе — всё говорило о человеке. Язык рыцаря, как и его меч, — это же сакральные символы. Знатный рыцарь сеньор Арно де Борделон однажды сказал: «Меч рыцаря заточен с двух сторон: одна сторона — для защиты бедных от богатых, а другая — для защиты богатых от бедных». Вам всё понятно? Пройдёт немного времени и обряд посвящения в рыцари — «аccolade» или «adoubement» — «дубляж» в дословном переводе — пройдёт и Жанна де Арк. «Adoubement» — это как бы вторая личность человека, это его великая рыцарская сущность, которая не может умереть просто так. Это — миф, а миф — вечен. А знаете, что ещё называли в те времена словом «adoubement»? Это — специальный жир для смазывания потёртостей — от ношения доспехов, разумеется. Или от ран.
Помните лечебную мазь де Артаньяна? ...Ну, на самом деле это название не мази, а — церемонии, когда молодой и ещё не испорченный жизнью человек надевает adoub — полный комплект рыцарского вооружения. А уж что из человека получится — это одному богу известно. Очень часто бывает, что как только молодого рыцаря опоясывали мечом, он тут же становился защитником бедных от богатых, богатых — от бедных, и вообще — бил по башке всех, кого прикажут бить. И всем наплевать на твою дворянскую честь и совесть — запомни это. Хочешь быть популярным и обеспеченным человеком? Тогда бей по башке и не задавай вопросов. Будь самым злым и беспринципным рыцарем своей эпохи. Становись де Жюссаком! И ничего не бойся — тебя не поймут только обиженные плюшевые мишки. Остальные «мягкие изделия», по крайней мере, оценят тот момент, когда ты начнёшь месить их кулаками в тяжёлых железных перчатках... Почему? А потому что рыцарь — это не только благородный человек на коне. И не только поганый язык, который говорит гадости. Нет, рыцарь — это очень злая и могучая сила. Это мужчина, который вместе с железом может весить 120 кг.
И это — жизнь, это живая история поп-звезды Средневековья. Это как тот же Жан де Менгр: был Бусико воином, был пилигримом, был пленником, был затворником, был убийцей евреев и крестьян в Литве... Да кем он только не был, пока не стал лубочной картинкой в крестьянском доме. А ещё он был автором диспозиции французского войска в битве при Азенкуре. Битва закончилась катастрофой и ещё одной массовой гибелью знатного французского дворянства, зато оперативный план действий французских войск начинается с собственноручно написанной де Менгром фразы: «Это то, что представляется маршалу, и тем, кто находится вместе с ним».
Кто был «вместе с ним»? Имеются в виду командующий граф де Альбре и два герцога с коронами в гербах — Жан де Бурбон, чаще именовавшийся графом Клермонским, и его сиятельство Жан Алансонский, с сыном которого, тоже Жаном, скоро познакомится Жанна де Арк. Надо сказать, что они очень друг другу понравятся.
Что же касается популярного в народе и совершенно лубочного рыцаря Бусико, то он плохо годился в подобие Бертрану дю Геклену. Смерть от пневмонии была бы для него слишком простым финалом. Нет же, последние годы жизни он (как и граф Клермонский) провёл в плену на Английском острове. Там он расплачивался за свою простоту и самонадеянность. Кстати, его прозвище Boucicaut переводится примерно как «Корзина для рыбы». ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Фото обложки: кадр из фильма "Начало" с великолепной Инной Чуриковой в роли Жанны д'Арк.
Оценили 14 человек
18 кармы