Ночь в поезде...

Купе. Свет погашен. В пустом стакане позвякивает чайная ложечка. А ты сидишь у окна, всматриваясь в темноту, когда уже все попутчики мерно посапывают на своих полках. По такому случаю колеса стали громыхать чуть тише. В ночи угадывается лес, а за ним поля, и такой далекий, такой одинокий фонарь.

Вдруг – свет, переезд, и одинокая машина у звенящего шлагбаума. Водитель курит у открытой дверцы. Мужик в тяжёлых сапогах и в семейных трусах стоит с желтым флажком у маленького домика стрелочника. Рядом зевают две дворняги и кот. Проскакиваем ещё один фонарь и все, опять тьма. Только несколько звёздочек появились между плотными облаками.

Через какое-то время у полотна появляется небольшой дом. Он светится всеми своими пятью окошками, выхватывая часть огорода. Видно как заливается лаем собака и вокруг опять темнота. А ведь там живут люди. Ведь кому-то же выпало родиться там, в этом забытом всеми месте, у железной дороги. Кому-то выпало ходить отсюда в школу за тридевять земель, найти работу, жениться или выйти замуж, тут. Всё тут.

Тут сейчас, наверное, собирают на стол ужин. Они уже давно не замечают громыхающие мимо поезда. Проносящиеся мимо них судьбы, в этих легкомысленно светящихся окнах. Окна, за которыми радости и разочарования, одиночество и любовь, отпуска и командировки, пьянство и сон.

У них же дома тепло и печка. Все свои, дома. И нет им дела до чужих проблем, до войны в Сирии, до пожаров в Австралии, до глобального потепления и дискриминации барсуков. Свои, все дома…

А вот железные колеса забарабанили частоколом по стрелкам. Это разъезд или станция? Появились спящие многоэтажки с одиноко светящимся окном. Кто-то уже, или всё ещё, не спит.

Заплёванный, весь в пустых коробках и в обрывках газет, рынок. По дороге ползёт заспанный автобус. С гудком наперевес поезд выскакивает у платформы, на которой стоит одинокий человек с чемоданом. Его обдаёт, поднятым нашим составом, ветром. Он отворачивается и трёт глаза.

Мы опять окунаемся в ночь. Теперь в дали видно много светящихся точек. Это светит уличными фонарями какой-то небольшой городок. На стыках продолжает позвякивать ложечка, а на поворотах, на верхней полке, всхрапывает упитанный байковый халат.

Теперь поезд сбросил скорость и крадется по множеству путей, перебирая ногами бесчисленные стрелки. Море прожекторов и семафоров, множество товарных вагонов, цистерн, платформ и дефектоскопов. Над путями нудный голос что-то вещает. На товарной, идет обычная работа. Состав замедляется и тормозя, погромыхивает буферами.

Выхожу в полутемный коридор. Здесь висит расписание, согласно которому мы прибыли в Ростов. Стоянка девять минут. Можно выйти из вагона и постоять на твердой земле, перекинуться парой слов с проводником или ещё с кем из не спящих пассажиров. Видно, как к вагонам направились люди с ведрами и ящиками. Это самые стойкие из продавцов домашней провизии. Днем их сотни. Бабушки и женщины в южных халатах, мужики в спортивном. Сейчас их совсем немного. Мадам разносит мороженое в картонной коробке с пенопластом. Пара мужичков с пивком и водочкой под полой. Дородная фея несет себя и пирожки с вишней.

Поезд тронулся. Тихо–тихо, тихо-тихо. Проводник подпихивает, расслабившихся было курильщиков к подножке вагона, хлопает железная дверь, отсекая нас от города, в котором течёт своя жизнь, по своим законам, в своем ритме в совсем мире. Ещё долго мы едем вдоль города, вдоль огней, улиц, остановок и опять утыкаемся в ночь. После яркого света она становится ещё гуще. Подбиваю подушку локтем, мерное постукивание колёс на стыках убаюкивает…

Всё, сон забирает. Проснусь уже, когда утром, кто-то из попутчиков хлопнет дверью купе и пойдет, с полотенцем на шее и зубной щеткой и пастой в кулаке, занимать очередь в туалет…

Но это будет потом, а пока, пока сон, пока чайная ложечка оставила в покое стакан и легла рядом на стол, отдыхать…