Пётр III. Смерть идеалиста.Часть 2-я. Сплетни и анекдоты…

Узы брака…

В 1742 г., сразу после коронации, Елизавета вызвала в Россию Петра Ульриха, родного внука Петра I (сына Анны Петровны и герцога Голштинского), своего родного племянника - и официально назначила его наследником.

Часть 1: Пётр III. Смерть идеалиста. Часть 1-я. Мифы...  https://cont.ws/@gnuss/1442252

Естественно, уже вскоре наследника было решено женить - ему исполнилось шестнадцать, а по меркам восемнадцатого столетия это считалось уже самым подходящим возрастом для брака. Стали подыскивать подходящую девицу: разумеется, из владетельного дома. Заграничного, конечно. Со времен Петра как-то уже привыкли, что наследники престола женятся на иностранках, а не на русских барышнях, как встарь.

                                          Пётр Третий и Екатерина.

Кандидатур поначалу перебрали множество.

Воодушевленный английский посол Уич тут же предложил свою кандидатуру - понятное дело, английскую принцессу. Точно не известно, но вроде бы юный Петр видел ее портрет, и англичанка ему понравилась. Однако Елизавета эту кандидатуру отклонила по причинам, оставшимся неизвестными. То ли «скороспелость» британских монархов тому причиной (тогдашняя королевская династия сидела на престоле неполных сорок лет и происходила из германского Ганновера, очередного крохотного княжества), то ли нашлись какие-то соображения внешней политики.

Французы предложили свою принцессу - но тут уж Елизавета практически моментально велела им передать, чтобы катились к парижской богоматери. Нет сомнений, что это было типичной женской местью. Как-никак в свое время именно Елизавету русские дипломаты пытались просватать за французского принца, но в Париже отказались, намекая что-то о не вполне благородном происхождении невесты…

Зато сама Елизавета первое время склонялась к тому, чтобы женить Петра на принцессе Ульрике, сестре Фридриха Великого.

Это была бы великолепная перспектива для России. Долговременные последствия могли оказаться таковы, что дух захватывает… Без малейших натяжек!

Россия и Пруссия в тесном союзе, связанные династическим браком, - это была бы такая сила, что в Европе попросту не нашлось бы великой державы или коалиции, способной противостоять на равных. Фридрих Великий умер бездетным, и трон перешел к его племяннику - но, родись у Петра и Ульрики сын, он имел бы точно такие же права на прусский престол. Если вспомнить, что российские монархи относились к связанным с Россией брачными узами Голштинии и Курляндии, как к вассалам, живо интересовались их делами, принимали в них самое активное участие…

Никаких сомнений: после смерти Фридриха Россия приняла бы самое живое участие в судьбе опустевшего трона. И наверняка нашла бы способы добиться своего. И если допустить, что в этой виртуальной Европе Германия тоже объединилась бы вокруг Пруссии - но Пруссии, теснейшим образом «пристегнутой» к Российской империи… Трудно сказать, как в этом варианте выглядела бы карта Европы. Но ясно одно: она мало походила бы на ту, что известна нам сегодня. Головокружительные открывались перспективы: мир без дурацкого, совершенно ненужного для обеих стран и гибельного для них противостояния, мир без обеих мировых войн, быть может.

Елизавету от идеи выбрать прусскую принцессу отговорил человек, которого без натяжек можно именовать злым гением России - канцлер Бестужев. Поганейший был субъект. Создатели фильма «Гардемарины, вперед!» не то чтобы исказили историческую правду - они просто-напросто кое о чем существенном умолчали. Прохвост и продажная шкура Бестужев предстал на голубом экране патриотом и великим государственным деятелем…

На деле это был выжига, бравший «пенсион» и от Франции, и от Англии, и от Австрии с Саксонией. И, соответственно, подчинявший интересы России помянутым державам. Как многие продажные политиканы, свое поведение Бестужев оправдывал высокими материями: у него, изволите ли видеть, была «система», согласно которой союзные Россия, Австрия и Саксония должны были яростно противостоять Франции и Пруссии.

Что касается Франции - все справедливо. Означенная держава еще со времен Петра I проводила откровенно враждебную России политику, от диверсий на российских военно-морских верфях (исторический факт, французские агенты были тогда же сцапаны русской контрразведкой) до интриг с Турцией и прямых военных действий (еще при Анне Иоанновне русские войска колошматили в Польше французский «ограниченный контингент»).

Серьезные разногласия имелись у России и с Саксонией, и с Австрией (ну, а Англия практически официально считалась вплоть до 1908 г. «вероятным противником» номер один).

В то время как с Пруссией Петербургу совершенно нечего было делить. Лучшее тому подтверждение - реальная история. Если не считать Семилетней войны, совершенно ненужной России, практически до конца девятнадцатого века отношения с Пруссией, а потом и с Германской империей враждебные не напоминали нисколько… Мелкие интриги не в счет.

В полном соответствии со своей «системой» Бестужев наметил в жены наследнику саксонскую принцессу Марианну. Сколько он за это содрал с саксонцев, сегодня уже не установить, но в бескорыстие Бестужева следует верить примерно так же, как в целомудрие Казановы…

Однако в тот раз Елизавета его не послушала. Сама она в конце концов остановилась как раз на Софье Ангальт-Цербстской. Поскольку была с ее семейством в довольно близких отношениях. Еще при Екатерине I брат герцогини Иоганны приехал в Россию в качестве жениха Елизаветы. Он вскоре умер, но Елизавета не прерывала переписки с Иоганной.

Иногда можно прочитать, что Екатерину «продвигал» главным образом Фридрих Великий. Это мало соответствует истине. Фридрих, конечно, участвовал в каких-то переговорах, но главную роль в выборе невесты для племянника сыграла сама Елизавета, долго и вдумчиво обсуждавшая именно этот вариант со своим лейб-медиком Лестоком и воспитателем великого князя Брюмером. Именно Брюмер (тайком, без ведома канцлера Бестужева) и начал переговоры с Иоганной…

И вот,  28 июня 1744 г., Софья в самой торжественной обстановке, в церкви Головинского дворца, приняла православие…

Все! София Фредерика Августа (или все же Доротея) исчезла навсегда - как и некая Фикхен. Отныне и до смерти существовала лишь Екатерина Алексеевна. Почему «Алексеевна», кстати? Да просто оттого, что в русских святцах нет имени «Христиан». Вспомнили, что у Екатерининого батюшки есть еще и второе имя «Август» - а его нельзя было перевести на русский иначе как «Алексей». Вот и получилась Екатерина Алексеевна.

Между прочим, Христиан-Август, человек, надо полагать, упрямый. Чуть ли не до самого последнего момента сопротивлялся переходу дочери в православие, твердил, что на свете есть лишь одна истинная вера - лютеранская. Видимо, он все же был человеком верующим, вразрез с вольнодумством восемнадцатого столетия…

Но его доломали с помощью Фридриха Великого. Фридрих разыскал в берлине некоего красноречивого лютеранского пастора, и тот довольно быстро как-то все же убедил Христиана, что лютеранская вера настолько похожа на православную, что это, собственно, одно и то же. Сколько он получил от Фридриха (пастор, я имею в виду), истории осталось неизвестным.

В общем, последнее препятствие оказалось преодоленным. Екатерину на следующий день еще более торжественно обручили с Петром - а через два месяца и обвенчали. Жених был еще болен после перенесенной оспы, но Елизавета торопила события безжалостно: ей позарез нужно было обзавестись официальными и законными наследниками престола. Как-никак под надежной охраной все еще томилась незадачливая Брауншвейгская фамилия - свергнутая Елизаветой правительница Анна Леопольдовна, ее пятилетний сын, законный российский император Иоанн VI, и их многочисленная родня.

Между прочим, преследовавшие всю жизнь Елизавету страхи, что ее, в свою очередь, свергнет кто-то удачливый, а то и вовсе зарежут, были отнюдь не беспочвенны. Через год после свадьбы Екатерины и Петра возле спальни Елизаветы охрана сцапала незнакомца с кинжалом в руке. Кто его послал, навсегда останется неизвестным - как его ни пытали, ни словечка не добились, так и помер…

Конец всем треволнениям и нервотрепкам? Не спешите…

Всего через девять месяцев после свадьбы неугомонный Бестужев представил Елизавете обширный документ (сохранившийся до настоящего времени). По форме это было вроде бы безобидное «руководство к воспитанию» юной пары, а на деле - самая что ни на есть настоящая телега. Обвинение на обвинении. Петру ставилось в вину, что он, например, «говорит грубые и неприличные шутки своим приближенным», а также «публично гримасничает и коверкается всем телом».

Обвинения против Екатерины были гораздо серьезнее: отсутствие усердия в православной вере, запрещенное ей вмешательство в государственные дела, наконец, «чрезмерная фамильярность» с молодыми вельможами.

Последний пункт особенно интересен. Касается он трех конкретных персон: молодых братьев Чернышевых, пользовавшихся особой благосклонностью великого князя и княгини. С Андреем Чернышевым Екатерина поддерживала очень уж приятельские отношения, дававшие почву для сплетен.

Ей тогда было семнадцать - по меркам восемнадцатого века к этому возрасту молодой даме полагалось бы уже иметь пару-тройку любовников…

Оговорюсь сразу: так и осталось неизвестным, насколько далеко зашли отношения Андрея Чернышева и Екатерины, происходило что-нибудь на «ложе любви» или нет. Но отношения, в самом деле, были крайне фамильярными. Дошло до того, что однажды Чернышов вечерней порой с самым непринужденным видом хотел было проникнуть в спальню Екатерины. Екатерина его, правда, не впустила - но и не прогнала, стояла, приотворив дверь, и они долго и мило беседовали. Зная семнадцатилетних кокеток, можно представить, что беседа не лишена была игривости. Вот только подкрался откуда камергер двора Девьер и эту милую беседу безжалостно оборвал - в рамках соблюдения приличий и этикета. Девьер был человеком Бестужева.

На другой день всех трех братьев Чернышевых потихонечку изъяли, два года продержали под арестом, а потом велением Тайной канцелярии разослали по дальним гарнизонам… К молодой чете приставили высокопоставленных соглядатаев - под видом приближенных.

Правда, через шесть лет Чернышева из ссылки все же вернут - и он вновь окажется при дворе, вновь встретится с Екатериной, меж ними завяжется оживленная тайная переписка - и, когда она впоследствии будет издана, специалисты по «галантному веку» в один голос будут уверять: если учесть тогдашние каноны, речь может идти исключительно об обмене посланиями меж любовниками…

А вскоре появляется еще одни придворный красавец - Сергей Салтыков. Вот относительно него никогда не было никаких сомнений: давным-давно доказано, что он был не только любовником Екатерины, но и настоящим отцом цесаревича Павла Петровича. Самое пикантное, что происходило все не то что при попустительстве, а по прямому приказу Елизаветы. Дело в том, что у молодой четы слишком долго не было ребенка, и Елизавета, по свидетельствам современников, не особенно и деликатно напомнила Екатерине, в чем, собственно, состоят ее обязанности как великой княгини. Грубо говоря, дите необходимо, как штык!

Екатерина вняла: во-первых, в ее положении не особенно и поспоришь, а во-вторых, к тому времени она уже, как бы это поделикатнее выразиться. Увлеченно следовала традициям галантного века.

В общем, родился наследник цесаревич Павел Петрович. Салтыкова сразу же после этого радостного события услали за границу с явно надуманными поручениями - и велели сидеть там подольше. Он и сидел, тихо, как мышь под метлой.

Сохранилась легенда - а может, и доподлинная быль - что император Александр III однажды настойчиво потребовал у одного из историков, знатоков екатерининского времени сказать ему наконец: кто же все-таки был отцом Павла? Тот, помявшись, все же сказал честно: уж не посетуйте, ваше императорское величество, но, по всем данным, Салтыков… Император, ничуть не огорчившись, якобы воскликнул:

– Слава Богу! Есть во мне все же русская кровь!

Ну, а в дальнейшем Екатерина свои «маленькие радости» искала уже самостоятельно.

Семейная жизнь Петра и Екатерины не сложилась с самого начала. Все, что нам известно - а известно немало, - позволяет с уверенностью утверждать, что не то что о любви, но и о малейшей симпатии речи не шло.

А, собственно, чего другого ожидать, когда совершенно чужих друг другу молодых людей ведут под венец, нисколько не интересуясь их мнением, исключительно из высших государственных интересов?! Коронованные особы - люди в этом смысле глубоко несчастные, поскольку не имеют права на брак по любви.

Остается искренне посочувствовать…

Хотя, в некотором смысле, семейная жизнь являла собою не череду скандалов, как кто-то мог подумать, а чуть ли не идиллию. Вот именно, я это пишу без малейшей иронии. Петр - в общем, человек добрый и славный парень - простодушно выкладывал Екатерине все о своих многочисленных увлечениях, ничуть не скрывая имен. Екатерина, правда, с мужем не откровенничала - но поддерживала отнюдь не платонические отношения с молодым красавчиком, родовитым польским шляхтичем Станиславом Понятовским, служившим тогда у английского посла Вильямса…

Гораздо позже она воистину по-царски вознаградит бывшего любовника - сделает его королем Польши.

К превеликому сожалению, еще с восемнадцатого века повелось, едва зайдет речь о семейной жизни Петра и Екатерины, сваливать вину за все трения и нескладности исключительно на Петра: он-де и придурок, и деспот, и физически неспособен был к сексу, и первым завел симпатию на стороне (особенно меня умиляют «исследователи», которые, не давая себе труда приложить минимальные умственные усилия, объединяют два последних обвинения. Именно так: «Петр был импотентом, а вдобавок завел кучу любовниц»…).

На деле вину в равной степени разделяют обе стороны - точнее, главная вина лежит на инициаторах брака. И, к тому же, за прошедшие два столетия отчего-то на события принято было смотреть исключительно глазами Екатерины - хотя она сторона весьма пристрастная…

Сохранилось немало свидетельств совершеннейшего пренебрежения Петра к молодой женушке - но сохранились и его собственные письма Екатерине, из которых следует, что и она откровенно пренебрегала супружескими обязанностями…

Одним словом, во всей этой истории нет ни правых, ни виноватых. Тем более что и век на дворе стоял… галантный. Вот и искали радостей на стороне совершенно чужие друг другу люди, ставшие мужем и женой по чужой воле. Ситуация далеко не новая в мировой истории, чего уж там, вот только победившей стороной оказалась Екатерина, и обстоятельства, при которых она избавилась от супруга, были таковы, что Петра следовало превратить в форменное исчадие ада. С тех пор и пошло…

Мне приходилось даже встречать современное утверждение, неведомо на чем основанное, что якобы «все любовницы Петра были некрасивы». Тот, кто это написал, явно никогда не видел портрета княгини Елены Куракиной, одной из самых ярких придворных красавиц (и самой беспутной, к слову).

В 1752 г. Петр, покончив с прежними мимолетными привязанностями, «слюбился», как простодушно выражались современники, с женщиной, которая, нет никакого сомнения, следующие десять лет, до его смерти, была его первой и единственной любовью - Елизаветой Романовной Воронцовой (сохранившийся портрет позволяет судить, что и она была отнюдь не безобразна, разве что полновата чуточку, но это уже дело вкуса). 

Связь эта нисколечко не скрывалась, наоборот, демонстративно подчеркивалась. Именно в этом году меж Петром и Екатериной фактически произошел разрыв - они, разумеется, продолжали пребывать в законном браке и старательно выполнять все положенные формальности, но фактически, повторяю, брак окончательно распался. На отношения наследника с Воронцовой уже и сама Елизавета смотрела сквозь пальцы: быть может, еще и оттого, что сама подавала не особенно и положительный пример, оставив законного мужа Разумовского ради молодого красавца Ивана Шувалова.

Сплетни и анекдоты

Ими прямо-таки пестрит почти любая книга о Петре III – даже самая серьезная. Чего только ни плели, как ни изощрялись в поношениях!

Вот несколько характерных образчиков. «Он был не глуп, а безумен, пристрастие же к выпивке еще более расстраивало тот скромный разум, которым он был наделен».

Кто же это столь уничижительно отзывается о Петре? А это Станислав Август Понятовский, самый никчемный и бездарный, последний польский король, любовник Екатерины, возведенный на престол при помощи русских штыков, презираемый всеми в Польше, битый по морде (в прямом смысле) шляхтой, допустивший три раздела Польши и кончивший свои дни приживальщиком при русском дворе… Фигура блин…!

Вот еще одно свидетельство – о пресмыкательстве перед Фридрихом. «Видели, как он стал на колени перед портретом великого Фридриха, словно перед иконой, и, простирая руки к портрету, воскликнул:

– Вместе с тобой, мой господин, мы завоюем весь мир!»

Угодно узнать, кто этот свидетель? А это Александр Дюма. Тот самый романист. Появившийся на свет через сорок лет после смерти Петра…

О подобном «падении на колени» пишет и Болотов, но все же честно признается: «Самому мне происшествия сего не доводилось видеть, хотя говорили все о том». И никто не видел, но болтали все…

Есть «достоверная история» о том, что Петр страдал фимозом, то есть сращением крайней плоти, не позволявшим ему совершать нормальные сексуальные контакты. И Салтыков якобы, напоив нерешительного великого князя вмертвую, позвал доктора, который эту неприятность устранил в один чик…

Единственный источник – тот же Дюма! А уж потом, столетие спустя, эту басню подхватил Анри Труайя, выпустивший массу лубочных «биографий» российских самодержцев, основанных главным образом на таких вот «свидетельствах».

О монетах, выпущенных по личному эскизу Петра:

«Чтобы не походить на французского короля, он велел изобразить себя в солдатской фуражке; это было исполнено так забавно, что новые монеты принимали не только с радостью, но и с веселым смехом».

Это – снова Дюма! Во-первых, фуражки появились в армии только при Николае I. Во-вторых, спросите толкового нумизмата, и он вам в два счета объяснит: не существует ни одной русской монеты, где самодержец был бы изображен в головном уборе – ни Петр, ни кто бы то ни было. Разве что на юбилейном рубле к трехсотлетию дома Романовых Михаил Романов отчеканен в шапке Мономаха…

Писатель XIX столетия М. Пыляев: «Петр III первый стал награждать женщин орденами; он дал орден св. Екатерины Елизавете Романовне Воронцовой».

Грамотей… Орден св. Екатерины (первоначально именовавшийся орденом Освобождения) учредил Петр I в 1711 году и тут же наградил им супругу. Название «орден св. Екатерины» официально узаконено Павлом в 1797 году!

Вот пример формирования классического мифа. Как-то арап Нарцисс, слуга Петра, известный буян, подрался с профосом – личностью в те времена крайне презираемой (профос чистил сортиры в гарнизоне, сек провинившихся и выполнял другие, столь же малопочтенные функции). Петр решил, что с точки зрения правил чести его слуга опозорен стычкой со столь маргинальным субъектом и, чтобы «смыть позор», велел покрыть арапа воинским штандартом.

Дашкова в своих «Записках» уверяет, что эта церемония производилась перед выстроенным в полном составе Измайловским полком, и это шутовство возмутило всех поголовно гвардейцев.

А вот как рассказывала ту же историю Пушкину графиня Загряжская, тоже современница событий, дочь гетмана Разумовского:

«Государь однажды объявил, что будет в нашем доме церемония, в сенях. У него был арап Нарцисс; этот арап Нарцисс подрался на улице с палачом, и государь хотел снять с него бесчестие. Привели арапа к нам в сени, принесли знамена и прикрыли его ими. Тем дело и кончилось».

Есть разница?

Андрей Болотов, в своих «Записках» самым причудливым образом сочетавший собственные наблюдения, верные суждения и чужие сплетни, торжественно уличал в свое время Петра III в причастности к мировому масонству и уверял, что доказательства видел сам:

«Будучи еще в Кенигсберге и зашед однажды пред отъездом своим в дом к тамошнему лучшему переплетчику, застал я нечаянно тут целую шайку тамошних масонов и видел собственными глазами поздравительное к нему (т.е. к Петру) письмо, писанное тогда ими именем всей тогдашней масонской ложи…»

Ну что тут скажешь? Насколько я помню, борцы с масонской заразой уже плешь проели, рассказывая, какие строгие масоны конспираторы, как берегут они свои тайны и само членство в ложе, как истребляют смертию любого, кто дерзнет разгласить их секреты – и Моцарта, мол, отравили, и Пушкина извели…

И вдруг посторонний, да еще случайный иностранец, без особого труда проникает в масонское логово, мало того, преспокойно знакомится с масонским посланием, подписанным всей ложей…

Либо Болотов, как бы поделикатнее выразиться, дал волю буйной фантазии, либо масоны те были вовсе не страшными, коли выпустили его живьем из логова после знакомства с их секретами – а были они, надо полагать, чем-то вроде кружка филателистов или партии любителей пива… Хотя молва гласит…

Ох уж эта молва! Вот Болотов вслед за рассказом о шайке масонов, возглавляемой аж переплетчиком, уверяет, что Петр тайно переписывался во время Семилетней войны с Фридрихом, через посредство генерала Корфа и его любовницу графиню Кейзерлинг выдавая планы русского командования, – и добавляет:

«О том нам всем по слухам было довольно известно…» Между прочим, Болотов служил в свое время под началом Корфа, относившегося к нему неплохо. Не стоило бы вот так обвинять своего начальника, генерала в государственной измене на основании одних лишь слухов…

Дела

Историк Семевский, слухами и сплетнями не пользовавшийся, оставил гораздо более объективное описание реальных государственных дел Петра.

«Кончался развод, и государь отправлялся в Сенат, заезжал в Синод, где со времени Петра Великого, кажется, ни одного разу не был ни один из властителей, ни одна из властительниц России; посещал коллегии, появлялся в Адмиралтействе, неоднократно бывал на монетном дворе, осматривал различные фабрики, распоряжался лично несколько уже лет продолжавшейся постройкою Зимнего дворца – словом, Петр являл деятельность, в особенности в первые три месяца своего царствования, необыкновенную; старики, глядя на молодого государя, невольно вспоминали его неутомимого деда.

 И нельзя сказать, чтобы посещения эти были бесплодны: в Сенате государь лично возвещал реформы, которые доставили бы всякому другому, более его счастливому владетелю, славу величайшего из государей; в Синоде он, быть может, несколько неосторожно высказывался также о некоторых коренных реформах в области духовного ведомства; на монетном дворе внимательно осматривал работы…»

Что еще успел сделать Петр за свои сто восемьдесят шесть дней?

Подписать указ об амнистии раскольников, о котором мы уже говорили. Кроме того, разрешалось возвращаться «без всякой боязни и страха» бежавшим за рубеж «великороссийским и малороссийским разного звания людям, также купцам, помещичьим крестьянам, дворовым людям и воинским дезертирам». Подобных амнистий не бывало ни при предшественниках Петра, ни при его преемниках.

Любопытно, что многие положения петровского указа о веротерпимости во многом совпадают с соображениями, изложенными М.В. Ломоносовым в трактате «О сохранении и размножении российского народа». Ломоносов подробно рассмотрел ущерб, происходивший от бегства старообрядцев за границу, и предлагал отказаться от насильственных методов в борьбе с ними. Кстати, взгляды Петра III и Ломоносова, видевших полную бесцельность для России Семилетней войны, опять-таки совпадают – заметки Ломоносова от ноября 1761 года и письмо Петра Елизавете от 17-го января 1760 года чуть ли не дословно повторяют друг друга.

Именно Петр отменил зловещее «слово и дело» и ликвидировал страшную Тайную канцелярию, которая, как писал император в манифесте,

«злым, подлым и бездельным людям подавала способ или ложными затеями протягивать вдаль заслуженные ими казни и наказания, или же злостнейшими клеветами обносить своих начальников или неприятелей». А посему следовало

«не токмо неповинных людей от напрасных арестов, а иногда и самих истязаний защищать, но паче и самым злонравным пресечь пути к произведению в действо их ненависти, мщения и клеветы, а подавать способы к их исправлению».

Придя к власти, Екатерина Тайную канцелярию моментально восстановила…

Именно при Петре впервые в русском законодательстве убийство крепостных было квалифицировано как «тиранское мучение». И принимались соответствующие меры: у помещицы Е.Н. Гольштейн-Бек отобрали в казну имение за «недостойное поведение» и плохое управление хозяйством, способное повлечь за собой разорение крестьян. Помещицу Зотову, пытавшую своих дворовых, постригли в монахини, а имущество конфисковали для выплаты компенсации пострадавшим. Воронежского поручика Нестерова «за доведение до смерти дворового человека» навечно сослали в Нерчинск. Кроме этого, значительно были облегчены телесные наказания – отменены батоги и девятихвостые плетки-«кошки».

Многие реформы Петра откровенно направляли Россию вместо крепостнического пути развития на буржуазный, мало общего имевший с прежним рабством. Петр решительно выступил против проекта Воронцова, закреплявшего монополию на землевладение и занятия промышленностью исключительно за дворянами. Планы Петра были другими: 

«Рассматривает все сословия в государстве и имеет намерение поручить составить проект, как поднять мещанское сословие в городах России, чтобы оно было поставлено на немецкую ногу, и как поощрить их промышленность», – писал Штелин.

Это – то, чего как раз и не хватало России! Это именно то, что позволило европейским странам крепостную Россию обогнать! Первая и главнейшая причина отсталости России – как раз отсутствие сильного «третьего сословия», подобного английскому, голландскому, немецкому. Именно полнейшее пренебрежение к «третьему сословию» привело Францию к революции, Жечь Посполитую – к краху, да и стало, пожалуй, главной причиной российских революционных переворотов…

Одновременно Петр издал несколько крайне толковых указов о коммерции, которыми запрещал ввозить из-за границы сахар, сырье для ситценабивных фабрик и другие виды продукции, производство которых вполне может быть налажено в России. Одно из отдаленных последствий этого указа то, что Россия при преемниках Петра стала крупнейшим производителем и сахара, и ситцев.

Кроме того, Петр ввел поистине революционное новшество: запретил владельцам фабрик и заводов покупать себе крестьян в рабочие и повелел довольствоваться вольными наемными по паспортам за договорную плату.

Легко догадаться, куда привели бы Россию все эти меры, выполняемые в полном объеме, получавшие дальнейшее развитие – уж, безусловно, не в нищету и отсталость…

Исабель де Мадариага, надо отдать ей должное, раскопала и вовсе уж шокирующие иных подробности…

«Екатерина, спустя четыре или пять дней после своего воцарения, присутствовала на одном из рядовых заседаний Сената и обнаружила в повестке дня восходящее к временам Петра III предложение позволить евреям селиться в России».

Каково?! Выполнение этого решения означало бы, что в России, пожалуй, никогда не возникла бы «черта оседлости» и все связанные с ней трагические последствия. Мы прекрасно знаем из европейской истории, каких успехов в развитии достигали государства, не боявшиеся свободно живущих в стране евреев. И помним, что ни Англия в этом случае не потеряла своей «английскости», ни Франция – «французскости». Я, конечно, представляю, что скажет по этому поводу партайгенноссе Шафаревич, получивший великолепную возможность произвесть в «жидомасоны» и Петра III, но есть у турок хорошая пословица: «Ит урер, чавран джечар», что в вольном переводе означает: «Собака лает, караван идет»…

Вольность дворянская

Знаменитый указ Петра «О вольности дворянской» подвергся тому же натиску «мифологов». С одной стороны, его содержание искажается то ли умышленно, то ли по незнанию предмета, с другой – историю его появления на свет опять-таки сводят к скверному анекдоту…

Из книги в книгу кочует история, как недотепа Петр, сбежав на свиданку к своей Лизавете, запер в комнате вместе с «датской собакою» своего секретаря Волкова, велев за время его отсутствия сочинить какую-нибудь государственную бумагу, чтобы все были уверены потом: государь не по бабам шлялся, а с заката до рассвета пребывал в трудах, аки пчелка. Дисциплинированный Волков, почесывая репу и бродя по комнате, смотрел-смотрел в поисках озарения на датскую собаку, но, не добившись от нее толковой подсказки, в конце концов, все же и сам допер – ба, а не сочинить ли мне чего-нибудь этакое о вольности дворянской? И накропал за ночь…

Историю эту уже в конце XVIII века сам Волков рассказал князю Щербатову. Тот сдуру поверил, вставил в свои труды – и пошла писать губерния… Даже великолепный историк Эйдельман, внимательный к источникам, пересказывал этот дурацкий анекдот, как реальность…

Дело даже не в том, что Екатерина, между прочим, оставила исчерпывающие воспоминания о Волкове как о субъекте бесполезном для серьезной работы: «красноречив, но ветрен до крайности, любит лишь пить и веселиться, и единственное его достоинство – красивый почерк…»

Указ этот – слишком серьезная и проработанная бумага, чтобы быть «нацарапанным» за ночь недалеким секретарем. Более того, еще за месяц до той приснопамятной ночи, проведенной Волковым в компании датского дога, Петр III посетил Сенат и в общих чертах изложил содержание будущего указа! Что вызвало всеобщее ликование. Сгоряча предлагали даже воздвигнуть императору памятник из чистого золота. Однако Петр ответил:

«Сенат может дать золоту лучшее назначение, а я своим царствованием надеюсь воздвигнуть более долговечный памятник в сердцах моих подданных».

Итак… Вопреки устоявшемуся мнению этот указ вовсе не означал некоего права дворянства на «всеобщее безделье». Наоборот, он всего лишь ликвидировал тяжелое наследие Петра Первого, когда люди, вопреки и состоянию здоровья, и склонностям-способностям и личному желанию выбрать ту или иную область деятельности, обязаны были каторжным образом служить четверть века «куды начальство рассудит».

Указ подробно регламентировал все стороны жизни дворянства – как раз для того, чтобы вольности не превратились в беспредел. Выходить в отставку как с военной, так и с гражданской службы разрешалось только в мирное время, с разрешения начальства. Это правило утрачивало силу во время военных действий, а также за три месяца до их начала. Было разрешено поступать на службу за рубежом – но только в «союзные» державы с обязательством по первому требованию вернуться в Россию. Чиновников Сената и его контор отныне должны были выбирать сами дворяне «ежегодно по препорции живущих в губерниях».

Строгая ответственность возлагалась на родителей за надлежащее воспитание детей. Родители всякого дворянского недоросля по достижении им двенадцати лет обязаны были письменно отчитаться, чему их сын обучен, желает ли учиться дальше, и если да, то где и чему (сравните с воспоминаниями Головина об обычаях Петра I). Новаторским было установление «прожиточного минимума» – те, кто имел меньше тысячи крепостных, должны были определять детей в Кадетский корпус. Тех, кто вздумал бы оставить детей «без обучения пристойных благородному дворянству наук», Петр III прямо пугал «тяжким нашим гневом». А тех, кто решит уклоняться от надлежащего обучения детей, предлагалось рассматривать «как нерадивых о добре общем» и презирать «всем нашим верноподданным и истинным сынам Отечества». Им запрещалось не только появляться при дворе, но и бывать «в публичных собраниях и торжествах».

Конечно, многие дворяне, получив вдруг возможность невозбранно оставить службу и вернуться в поместья, использовали нежданную свободу исключительно для того, чтобы трескать наливочки и таскать в баню крепостных девок. Но немало было и других – тех, кто занимался в своих имениях науками, собиранием библиотек, просвещением. Достаточно вспомнить Болотова, именно благодаря этому указу ставшего крупным ученым.

С легкой руки авторов анекдотов в советскую историографию без малейших поправок перешло мнение, будто все эти указы дурачку Петру «подсовывали» мудрые приближенные, а он их подмахивал не глядя, одной рукой держась за бутылку, а другой – то за Лизку Воронцову, то за Ленку Куракину. Однако все, что мы уже узнали, позволяет говорить с уверенностью: практически все реформы Петра были его личной инициативой, приходившей в голову не «вдруг», а после долгого изучения тех или иных вопросов, после напряженной интеллектуальной деятельности. 

Не зря после смерти Петра все эти «мудрые советчики» как-то незаметно растеряли мудрость и совершенно ничем себя не проявили, зато Екатерина многие годы проводила в жизнь многое из намеченного Петром (разумеется, приписывая авторство себе).

Уже цитированные Заичкин и Почкаев, надо отдать им должное, в своей толстенной книге старательно перечисляют реформы и нововведения Петра, однако делают из всего рассказанного ошеломляющий по наивности вывод: «Указы не принесли Петру желаемой популярности».

Не принесли?! Да лучшее доказательство популярности Петра в народе – прямо-таки фантастическое количество самозваных Петров Федоровичей, быть может, превосходившее по численности всех «двойников» других коронованных особ. Напоминаю: самозваные «Петры» появлялись не только в России, но и за рубежом – и за ними шли, им верили, им подчинялись, за них дрались и умирали. Если это не доказательство популярности, то что такое популярность вообще?!

Заичкин с Почкаевым – интересные ребята. В одном месте они в полном соответствии с исторической правдой пишут, что до четырнадцати лет юный Петр воспитывался в лютеранстве, но всего несколькими страницами далее объявляют его… католиком! Почему уж тогда не магометанином? Господа мои, между лютеранством и католичеством есть некоторая разница, и ее следовало бы ведать тем, кто пишет претендующие на научность толстенные книги!

Но Заичкин с Почкаевым правы все же в одном. Все указы Петра, вся его деятельность не принесли ему популярности… у гвардии! Вот уж у гвардии точно не принесли! Наоборот. А это, как мы помним, в России Гвардейского Столетия значило очень и очень много…

И пахло это – смертью!

За рассказом о Петре III и его деятельности мы как-то позабыли о наших гвардейцах…

Где они, кстати? Чем дышат, о чем толкуют, чего хотят?

А хотят они переворота!

Продолжение следует...

ИСТОЧНИК:

https://www.e-reading.club/cha...