Игра престолов: упражнения в сказочной геополитике

Резюме: Все чаще в статьях что западных, что отечественных авторов проводится идея возможности — а то и полезности — ограниченной ядерной войны. Очень уж их беспокоит затянувшийся период «долгого мира» — совсем как период «долгого лета» у Мартина, заставивший королей забыть о страхе перед «долгой зимой».

Сериал-блокбастер «Игра престолов» — не первый фэнтези-эпик, ставший чем-то большим, чем развлекательное чтиво или зрелище. Толкина с Мартином объединяет не только полное совпадение инициалов — Дж.Р.Р. — но и присущий любому настоящему писателю талант преломлять в литературе нерв исторического момента. Поклонники «Властелина колец» до сих пор спорят, с чего Джон Рональд Руэл списывал Мордор — с фашистской Германии или со сталинского коммунизма. Исторические (и политические) прототипы персонажей Джорджа Реймонда Ричарда, сошедшихся в битве Семи королевств за Вестерос, с одной стороны подревнее будут, а с другой — особенно в трактовке канала HBO — могут не без успеха претендовать на самую современную актуальность. Психологи, социологи — да и политологи — изголодавшись, видимо, по такой яркой фактуре, буквально набросились на сагу о борьбе за Железный трон: на сегодняшний день количество книг и статей той или иной степени академичности перевалило за две сотни. Реалии Вестероса оказались невероятно созвучны реалиям сегодняшнего дня.

И, пожалуй, главная из них весьма неприятна, особенно в контексте набравших в последнее время популярность рассуждений о бессмысленности системы ядерного сдерживания. Все чаще в статьях что западных, что отечественных авторов проводится идея возможности — а то и полезности — ограниченной ядерной войны. Очень уж их беспокоит затянувшийся период «долгого мира» — совсем как период «долгого лета» у Мартина, заставивший королей забыть о страхе перед «долгой зимой».

Более того, когда эта зима становится реальностью, выясняется, что никакая экзистенциальная угроза не способна заставить великие (или претендующие на статус великих) державы отказаться от борьбы за власть. Будь то реальное нашествие армии зомби во главе с Королем ночи, будь то фантастическая перспектива перерастания ограниченного ядерного конфликта в неограниченную ядерную войну с гарантированным взаимным уничтожением.  Приоритет национальных интересов (особенно если они персонифицированы в фигуре харизматического лидера) всегда будет доминировать над «всеобщим благом». Международная политическая система всегда стремится к анархии, а гоббсовская борьба всех против всех останется главной движущей силой истории. Апологеты школы неореализма могут быть довольны.

Немощь государственной мощи

В такой ситуации полагаться приходится только на себя. Милость к падшим и слабым не в чести ни в брутальном Вестеросе, ни в человечном XXI веке. Муамар Каддафи и Тайвин Ланнистер могли бы подтвердить эту горькую истину, не будь один растерзан беснующейся толпой, а другой —замочен в сортире (буквально) собственным сыном. Единственным беспроигрышным вариантом представляется собственное Wunderwaffe.

Более того, Wunderwaffe может быть только и исключительно собственным. «Игра престолов» безапелляционно утверждает, что, во-первых, суверенитет обеспечивает только сила, а, во-вторых, купить суверенитет — то есть силу — за деньги невозможно. Приобретая чужое «чудо-оружие», ты приобретаешь кучу проблем, поскольку это оружие контролирует тот, кто его создал, а не тот, кто его купил. Даже если это холодильники, которые прилетают чинить в Венесуэлу российские военспецы. Или дракон-подросток, которому — по приказу истинной хозяйки — плевать на незадачливого барыгу-покупателя. Иными словами, мировому сообществу стоит беспокоиться уже не столько по поводу ядерных программ Ирана и КНДР, сколько по поводу разработки таких программ Тайванем, Бразилией или сомалийскими пиратами. Идея о том, что демонстрация силы способствует защите суверенитета, восходит к временам даже не античным, а, скорее, палеонтологическим. Другое дело, что на каждого гиперзвукового дракона у потенциального противника найдется свое ледяное копье или, на худой конец, баллиста.

Конечно, военная сила остается «последним доводом королей» и сегодня. Как показывает практика, подавляющее превосходство в воздухе и огневой мощи очень способствует продвижению демократии — или просвещенного абсолютизма. Куда как проще залить политических противников-ретроградов напалмом — или скормить их дракону. Ощущение исторической правоты хорошо вооруженного прогрессиста обеспечивает ему не только военную победу, но и моральную индульгенцию.

В рамках же внутреннего государственного устройства серьезнейшей силой проявил себя религиозный экстремизм. А уж когда ревнители веры объединяются с популистами, они становятся реальными претендентами на верховную политическую власть — хоть на Ближнем Востоке, хоть в Королевской гавани. Правитель, заигрывающий как с маргинализированными, так и с мейнстримными религиозными группами, склонными к политическому ресентименту, замешанному на оскорбленных чувствах верующих, сильно рискует — Серсея Ланнистер не даст соврать. Правда, триумф религиозно-политических пуристов долгим не бывает и заканчивается, как правило, большой кровью. Показательная порка очередного Савонаролы легко оборачивается массовым жертвоприношением, практически обнуляя победу реалистов над моралистами. И если у правоверных еще может быть надежда на то, что «господь отберет своих», то куда деваться тем, кто просто мимо проходил?

Миропорядок, основанный на правилах, и Soft Power по-вестероски

В чем Вестерос — при всей анархии перманентной борьбы за власть — дает безусловную фору нашему современному миру, так это в железном, беспрекословном исполнении правил, на которых основан миропорядок. Благо, правил этих немного, а нарушение их карается всегда одинаково. За нарушение вассальной присяги — смерть. За небрежение долгом сюзерена — смерть с особой жестокостью и цинизмом. Лекарство от политической наивности — казнь или покушение. Разве что за верность идеалам не всегда приходится платить собственной жизнью. Но всегда — чужими.

Примечательная деталь саги — незавидная судьба политических интриганов и манипуляторов. До кульминации истории доживает только один из них, но и его в конце концов губит пристрастие к подковерным играм. Складывается ощущение, что одной из задач «Игры престолов» было подтвердить правоту Авраама Линкольна, заметившего, что небольшой группой людей манипулировать можно почти бесконечно долго, но манипулировать народом можно лишь очень короткое время.

Стоит добавить, что для соблюдения установленных Мартином правил миропорядка его героям совершенно не нужны надгосударственные институты и метаюридические декларации — вполне хватает традиции и харизмы. Правда, сила этих традиций несколько раз ставится под сомнение самими же ее хранителями и вершителями. При этом, на собственных ошибках они, похоже, не учатся — но эта черта свойственна и многим современным политикам. Казалось бы, провалившаяся с треском попытка экспортировать на крыльях драконов более гуманное мироустройство должна была подсказать главным героям, что транзит в светлое будущее через разрушение основополагающего общественно-политического уклада — пусть это и ужасное рабовладение — не приведет облагодетельствованный ими социум к золотому веку, а наоборот, вызовет экономический хаос, правовой нигилизм и закономерно закончится бунтом.

Однако же реформаторский зуд обуревает некоторых героев до последнего — и как они ухитрились дожить до финальной серии при таком авантюризме? Впрочем, для главного культуртрегера саги приверженность идее глобальной либерализации оборачивается фатальными неприятностями. Но менее радикальным прогрессистам все же удается протолкнуть свою повестку и вновь объединенный — ненадолго, правда — Вестерос превращается из наследственной монархии в нечто вроде выборной (последнего законного наследника трона при этом технично командируют в дикую глушь). Каковы перспективы этой попытки заменить кровнородственную легитимность трансфера власти на аристократически-демократическую судить сложно, но с учетом того, что Север немедленно объявляет о своей сецессии, можно предположить, что на пути общественного прогресса Семи (теперь уже Шести, видимо) Королевствам придется столкнуться со множеством препятствий.

Пробьет ли дракон стеклянный потолок

Политическая культура традиционного общества всегда консервативна. «Игра престолов» прекрасно демонстрирует роль культурных стереотипов в формировании политики. Так, для северян самыми главными «чужими» оказываются вовсе не южане (которых те, конечно, презирают и считают изнеженными деградантами) и даже не Белые ходоки (в которых за давностию лет поначалу никто особо и не верит), а самые ближние соседи — Одичалые, живущие совсем рядом, но за Стеной. Причем отчуждение это взаимно, правда роль «чужого» для Одичалых вообще никто, кроме северян, исполнить не может: других людей рядом просто нет.

Символично, кстати, что стену, отделяющую мир цивилизованный от мира дикого (большой привет Дональду Трампу), разрушает «перевербованный» мировым злом дракон — символ и атрибут абсолютной монаршей власти в Семи Королевствах, по крови чуждой местным лордам. Правда, толпе агрессивных нелегальных иммигрантов так и не удается обрушить Семь Королевств в хаос. Впрочем, с этой задачей аборигены Вестероса прекрасно справляются и сами.

На фоне временами даже гиперболизированного традиционализма ярко выделяются разрушители стереотипов. Дважды отсидевшего по политическим статьям гуманиста-алкоголика Тириона Ланнистера можно смело считать архетипом «кухонного интеллигента» брежневских времен. Но самыми сильными персонажами, безусловно, являются женские. Вообще, гендерный вопрос в «Игре престолов» заострен до предела. По сути, все ключевые политические решения в саге принимают женщины. Женщина спровоцировала оставшийся во многом за кадром мятеж против тирании Безумного короля, с которого и началась буря realpolitik в Вестеросе. Самые мощные антагонисты саги — женщины, так похожие друг на друга в своей безжалостной целеустремленности. Женщины Мартина легко принимают на себя «мужские» роли и с блеском их исполняют, не чураясь при этом и традиционно «женскими» — что предсказуемо вызывает гневные протесты либерально-феминистической аудитории.

В этом контексте примечательна эволюция образа одной из центральных героинь саги — Арья Старк, харизматичная пацанка, поклявшаяся отомстить за смерть отца и брата, идет на все, чтобы попасть в орден «Безликих», лучших тайных убийц Вестероса, способных менять обличья. Но для того, чтобы преуспеть в этой безусловно «мужской» роли таинственного мстителя, ей сначала приходится преуспеть в различных чисто «женских» ипостасях — от уличной торговки до малолетней шлюхи. А политическую победу в итоге — пусть и не абсолютную, но вполне весомую — одерживает женщина, на которую вряд ли кто-то ставил в самом начале: уж больно инфантильной, капризной и беспомощной выглядела в первых сезонах сериала Санса Старк. Вообще, режиссеры и сценаристы «Игры престолов» — совершенно безжалостные люди: как теперь быть тысячам родителей, назвавших своих дочерей в честь Бурерожденной Кхалиси, Матери драконов, которая в конце концов натурально оказалась «не Матерью, а сукою»?

Впрочем, сериал ставит и гораздо более серьезные вопросы, связанные с так популярной сегодня темой идентичности и политического представительства. Если, допустим, признаком групповой идентичности является половая принадлежность, оправданны ли политические притязания такой группы? И сколько таких групп может быть? Две — или больше? Дает ли та же сексуальная ориентация достаточные основания для политических амбиций в рамках политики идентичности? И если дает, то как далеко они могут простираться — только ли во внутреннюю политику или во внешнюю тоже?

Можно также задуматься над тем, почему политическая система порождает «антисистемных» политических деятелей. И так ли они на самом деле «антисистемны» — не является ли тот же популизм своеобразной попыткой самоочищения политической системы через профанацию самой идеи политической власти и демократизации участия — то есть расширении народного представительства — в отправлении этой власти?

***

Кстати, о народе. Несомненной заслугой создателей сериала стало обнаружение того самого «глубинного народа», который измыслил себе на потеху Владислав Сурков. Вообще-то народа как такового в сериале практически нет. Он появляется, как правило, в виде толпы, либо приветствующей низвержение одного кумира и триумф другого, пришедшего на смену прежнему, либо панически мечущейся и гибнущей в процессе насильственной смены одного кумира другим. Или же в виде своих отдельных представителей, смиренно умоляющих просвещенного и в целом либерально настроенного монарха-прогрессиста вернуть прежние порядки благословенного рабовладельческого строя, когда все было в гармонии, общество стабильно и ничего не мешало «доверительному общению и взаимодействию верховного правителя с гражданами».

Как и в сурковской России, народ Вестероса живет где-то в собственной глубине, на поверхность особенно не показывается, в политику не лезет — это его туда затаскивают. И всегда с очень неприятными последствиями.

Так что оптимистично-романтическое восприятие «Игры престолов», предложенное в 2012 году в журнале Foreign Affairs, сейчас выглядит, пожалуй, несколько наивным. «Игра престолов» ужасающе реалистична. Более того, самые фантастические допущения творцов Вестероса пугают не столько полетом фантазии, сколько мрачной близостью к реальности — если не сегодняшней, то завтрашней уж наверняка.

А.В. Соловьев