Бой под Харьковом.

  Я был откомандирован офицером связи в штаб 38 Армии, который находился в Крупянске.
 11 мая 1942 года в штабе мне вручили выписку из приказа: "24-му отдельному батальону ПТР перейти в распоряжение в/ч №… (это была 13 гвардейская стрелковая дивизия) и срочно выйти в район Хотомли".    По сути, речь шла о срочном вводе нашего батальона в бой.

  Машина подкатила меня к Грушевке. Команду получили раньше, ожидали только письменного приказа. Батальон уже был "на колесах" и готов к движению. Мой взвод ожидал своего командира. У кухонь шёл спешный прием горячей пищи. Котлы тут же замывались и заливались водой.

  Поступил сигнал – "Вперед!" Колона машин, одна за другой, потянулась по непроторенной дороге. Миновали село Борщевое, в котором уже успел разместиться штаб армии, и направились к переправе через реку Оскол у села Хотомля.

  Батальон перешёл в распоряжение командования 13-й Гвардейской стрелковой дивизии, которая то ли уже наступала, то ли должна была наступать в направлении Харьковского тракторного завода.

  Преодолев Оскол, в расположении дивизии мы увидели полную неразбериху – хаос. Кухни стояли на открытой местности. Возле них толпилась куча воинов среднеазиатской национальности.

– Что там? – спросил боец.
– Да это же котлы с чаем! Эй, какая сила будет, когда чай не пьешь? – шутил в ответ сержант.
– Ой, вай, вай! – нам навстречу, восемь человек несли на плащ-палатке легкораненого воина, который, будь моя воля – бежал бы сам и не в тыл, а на передовую.
– Да, что же они делают? Кто же воевать будет? – спросил меня воин.
– А им то что? Они об этом не думают. У них за это голова не болит.– за меня ответил всё тот же сержант.

  "Раненые есть – значит где-то близко идет бой" – подумал я. А, раненые шли потоком. На склоне взорвалось несколько мин, образовав облако бело-жёлтого дыма.
– Немцы газы применили! – закричал кто-то.
  Дым рассеялся по лощине. Поражённых нет – ложная тревога.

  Первая рота ПТР была направлена в часть, которая сходу овладела северной частью села Большие Бабки. Пока наша рота продвигалась к селу, немцы перешли в наступление и выбили оттуда наши подразделения.

  Между частями, наступавшими в направлении тракторного завода и на Большие Бабки, образовался большой разрыв. В этом промежутке приказали занять оборону нашему батальону ПТР.

  Поднявшись на крутогор поймы реки, мы стали копать окопы для расчетов противотанковых ружей.

  Наступление дивизии застопорилось по всему фронту, а на правом фланге подразделения стали отступать. Поступил приказ – срочно всем окопаться. Начали окапываться по принципу: кто где остановился – без учета видимости и боевых возможностей противотанковых ружей.

  Сумерки начали сгущаться. Пока ещё было видно, я стал расставлять расчеты на огневые позиции с учётом местности и огневого взаимодействия при поражении танков.
   Многие воины начали ворчать – им не хотелось заново рыть окопы.

  Обстановка сложилась угнетающая. Напрягала не столько неопределенность, сколько наша всеобщая неорганизованность, а тут ещё и недовольство подчиненных – всё это тяжелым камнем висело на душе.
  До рассвета расчеты успели отрыть новые окопы полного профиля с подбрустверным укрытием для отдыха и укрытия ружей.

  Наши стрелковые подразделения на этот участок фронта так и не подошли.
  Немцы, почувствовав затухание нашего наступательного порыва, сами перешли к активным действиям. Проведя жиденькую артиллерийско-минометную подготовку, пехота атаковала наши позиции.

  Бронебойщики оказались лицом к лицу не с танками, а с наступающей пехотой противника. На всём участке обороны нашего батальона грянули меткие выстрелы. При каждом выстреле от бронебойных пуль у немцев отлетали руки, ноги, размозжённые головы. Пули разворачивали в клочья животы и грудные клетки.

  В наступающей цепи послышались душераздирающие крики, стоны – немцы были в шоке. Они оторопели, не могли понять – что случилось? Их охватил ужас – атака захлебнулась. Немецкие солдаты обратились в бегство.
  Мы ждали повторения атаки. Но немцы на нашем направлении наступать больше не решались.

  Бой был зрелищным, но… не эффективным: противотанковые ружья не предназначены для стрельбы по живой силе противника. В этом бою батальон израсходовал весь свой боекомплект. На наше счастье, повторения атаки не последовало, и на нас не пошли танки – уничтожать их было бы уже не чем. Я был рад тому, что во взводе не было потерь – спасли хорошо оборудованные окопы и то, что немцы до нас не дошли.
  Вечером того же дня, после боя, батальон был выведен в рощу вблизи села Соболевка.

  Соболевка – небольшое село недалеко от Купянска, расположенное в глубокой впадине и окруженное густой посадкой. На северной опушке этой посадки и остановился наш батальон.
  После короткого боя личный состав приводил себя в порядок: чистили оружие, брились, подстригали друг друга, мыли головы, подшивали свежие подворотнички.

  Получив газеты, мы читали новости "Совинформбюро", а они были далеко неутешительными. Некоторые солдаты, даже получили письма, и тут же, пристроившись на пень или поваленное дерево, подложив каску или малую саперную лопату, старались срочно дать ответ своим родным и близким.
  Начфин выдавал денежное содержание, а начсостав выписывал денежные аттестаты своим семьям или родным. Получив деньги, солдаты направились в походную лавку военторга, которая подъехала, и с ходу воткнулась в опушку посадки. На фронте, такая встреча с автолавкой, была большой редкостью.
  Жизнь шла размеренно, только грохот доносившейся артиллерийской канонады, напоминал о том, что идёт война. А вокруг стояла тишина, прикрывая нас густыми серыми облаками.

  Вдруг, в заоблачной высоте разыгрался воздушный бой. Боя мы не видели, но услышали вой падающего самолета. Через облака пробился, спускавшийся на черном парашюте, сбитый летчик. Кто-то закричал:

– Это немец! У наших летчиков парашюты белые!
Раз немец, начали палить по нему из нескольких автоматов.
– Стойте! Стойте! Не стрелять, возьмем его живьем! – закричал я.

Прекратив стрельбу, все бросились к месту его приземления. Подбежав к нему, мы оторопели:
– Боже мой, да это же наш старший сержант!
– Что же вы братцы? Я радовался, что спускаюсь на нашей... – преодолевая боль, еле процедил он сквозь зубы, – а вы... – и умолк. 
 Бойцы бросились его спасать, кто за фельдшером, кто за машиной, другие расстилали плащ-палатку, третьи обрезали сторопы изрешеченного купола. У многих потекли слезы.

  Меня вызвали в штаб бптальона, где я получил команду:
– Снова отправляйтесь в штаб армии офицером связи.
  Благо штаб располагался рядом, в Соболевке. 

  Спустившись в яр, где в зелени благоухали своей белизной украинские хаты, пробравшись сквозь аллею жёлтой акации, я очутился почти рядом с двумя высокопоставленными военачальниками.
"Ба! Да это же Тимошенко трясет за шиворот Москаленко!" – искрой промелькнуло у меня в голове. Я услышал громкий крик, переходящий в рев:
– Вы, генерал, знали, что в районе посёлка Печенеги немцы сосредоточили танки?! Так что они их, по вашему мнению, туда на курорт привезли?! Я сейчас!.. С вас сорву!.. Вот – эти петлицы!..

  Он ещё что-то кричал, но я, помня анекдот про зайца и верблюда – как внезапно появился, так же внезапно и смылся в кусты акации.
 Нашёл оперативное управление. Там, кроме оперативного дежурного уже никого не было. Доложил ему. Тот ответил:

– Хорошо! Будешь моим помощником. Оставайся за меня, а я пойду позавтракаю, да соберу свои вещи. Смотри: связь с соединениями пока ещё действует, от них приходят сводки – принимай их!

  Вскоре подкатил "Виллис", забежал начальник оперативного отделения полковник Аулов. Я ему доложил как помощник оперативного дежурного.
 Семён Данилович развернул папку, и на заготовленном бланке заполнил удостоверение, что мне приказано прикрывать отход штаба 38-й Армии ротой противотанковых ружей по маршруту ... аж до станицы Вешенской...