Продолжение беседы руководителя проектного центра "Новая реальность", политического эксперта Максима ШАЛЫГИНА с академиком РАН, председателем Комиссии РАН по научной этике Александром Григорьевичем ЧУЧАЛИНЫМ – посвященной 100-летию трагической гибели великого русского врача Евгения Сергеевича БОТКИНА.
Часть ВТОРАЯ
А. Чучалин: И, вот, после работы в Мариинской больнице, он уже был доцентом Военно-медицинской академии – Евгений Сергеевич Боткин уходит на фронт. У него уже семья.
У него неудачная семейная жизнь. Жена, вы знаете эту историю, она бросила его, бросила детей. Четыре ребенка – три сына и дочка. И никто из детей не пошел за матерью. Они сели семьей, и маленькую-маленькую Таню – она совсем была ещё девочкой-подростком – сделали хозяйкой своей семьи. Вот такая семья была у Евгения Сергеевича Боткина.
Он очень хотел быть «в гуще событий», которые были связаны с Русско-японской войной. И я много раз перечитывал эту его работу, тоже мне помог найти отец Сергий, найти эту небольшую книжонку, которую читала Александра Федоровна (супруга Николая Второго) – «Свет и тени Русско-японской войны». Знаете, она меня потрясла. Я, вот, все время думал, почему он так её назвал – «Свет и тени русско-японской войны»? Свет и Тени… И, вот, когда я перечитывал страницы тяжелого ранения молодого человека в грудь, у которого разыгралось тяжелое поражение легких. И Боткин понимал, что его подопечный умрет, а он оказать ему помощь такую, которая спасла ему бы жизнь, не мог. И всё, что Боткин делал – он просиживал «денно и нощно» около этого больного человека. И «денно и нощно» он ухаживал за ним, кормил, поворачивал. И в день смерти, за некоторое мгновение до смерти, взгляд вот у этого молодого солдата прояснился, он посмотрел в лицо Боткину и обратился к нему словами «папа, я умираю». Знаете, когда я прочитал это… Я думаю, что и Александра Федоровна после таких, вот, страниц его книги… «Свет и тени»… «Свет» – это русский человек, а «тени» – это правительство которое управляет этим Светом Человека.
М. Шалыгин: Давайте здесь сразу скажем, что Евгений Сергеевич на Русско-японскую войну пошел ведь добровольцем. Он специально приехал из-за границы. Опять-таки, о судьбе «мажора», простите за современный язык. В Европе Боткин имел возможность наблюдать за работой европейских светил медицины. И получал лестные отзывы в свой адрес. И он, тем не менее, услышав, что его страна, Россия, вступает в войну – возвращается из-за границы и едет на эту Русско-японскую войну врачевать, оперировать.
А. Чучалин: Да, да. Вы абсолютно правы. Он был европейски образованный врач. Он пошел по путям своего отца Сергея Петровича Боткина. И приехал в те же клиники, где, в большинстве из них, стажировался Сергей Петрович Боткин. Когда-то известная клиника Шарите в Берлине, институт Рудольфа Вирхова и так далее, и так далее.
И он действительно человек, как врач, это очень важно – мы говорим врач-труэнт (1). Он свободно говорил на европейских языках. И когда путешествовал вместе с царем, вот, в той делегации, в которой возглавлял царь, он мог легко общаться и во Франции, и в Англии и, конечно, в Германии. Немецкий язык был его вторым языком его общения. И когда стране стало плохо, он понимал, что он нужен сейчас не в клиниках Берлина, а должен быть там вот
М. Шалыгин: Это был его внутренний выбор. Это он решил сам.
А. Чучалин: Да. Понимаете, у художника Верещагина есть замечательная картина «После атаки». Вот, он описывает – он тоже был на этом поле сражения – знаете, ужасная картина на самом деле – Война. И Верещагин пишет картину. На этом полотне – до горизонта – раненные военнослужащие. Солдаты, в основном. И – до горизонта – палатки. Врачей нет. Они «денно и нощно» работали в этих палатках. Тяжелый на самом деле труд. Кто этого не знает – это, действительно, просто надо прийти в Третьяковскую галерею и посмотреть вот это полотно Верещагина, чтобы понять, что такое Война. Он был как бы против войны. И писал эту картину специально для того, чтобы общество задумалось.
Но, вот, кончилось – мы проиграли Русско-японскую войну. Все переживали. Потом, когда Боткин ехал поездом в Санкт-Петербург, он описывает замечательные русские города.
Иногда, когда я выступаю перед врачами Урала, я им напоминаю эти описания Боткиным их городов. Вот он описывает Челябинск. С какой любовью он описал Челябинск! «Светлый уральский город. Какие улицы, какое зодчество, деревянные дома…» и так далее. Когда я читаю эту часть перед врачами – они, челябинцы, просто приходят в восторг.
М. Шалыгин: Александр Григорьевич, сегодня Челябинск – это врачебная проблема. Это экологическая проблема в стране.
А. Чучалин: Я про это и говорю. Когда Боткин приехал в Иркутск и на платформе к нему подходит мальчик, который семьей возвращается из Владивостока – то Боткин цепляется в этого мальчонка: «мальчонка, расскажи мне, расскажи, какой Владивосток, какой Дальний Восток» и так далее, и так далее. Любовь. Потрясающая любовь к России. Потому что, если не любишь Россию так, как любил ее Боткин – и трудно стать врачом в России.
М. Шалыгин: Возможно, именно поэтому– суровые тобольские люди и коллеги-врачи, которые обычно, вот, этих всех столичных выскочек-пижонов не воспринимали – потянулись к Боткину. Как и простые люди. И потянулись – потому что увидели, что он не чурается заниматься грязной и не совсем «элитной» врачебной работой. Но, в то же время, он прост в общении и знающий профессионально человек. Вот, может в этом и есть ответ – почему его так хорошо приняли в Тобольске.
А. Чучалин: Знаете, я вернусь к этим событиям. 24 апреля этого года Владыка Тобольский и Тюменский Димитрий, замечательный владыка, он провел конференцию «Последний день пребывания царской семьи в Тобольске». И на эту конференцию приехал владыка из Сан-Франциско, из Женевы, из Австралии…
М. Шалыгин: Из зарубежной русской православной церкви…
А. Чучалин: Да, зарубежной. Ну, как бы я не совсем понял наших… Вот, не очень много было и почему-то, как бы…
М. Шалыгин: Возможно, сотрудники Московского патриархата просто были заняты какими-то другими важными делами…
А. Чучалин: Да, это да. Я не хочу какой-то критикой заниматься. Но я хочу сказать об этой конференции. Там прозвучали доклады, которые открыли глаза на царскую семью – совершенно с другой стороны. Ну, допустим, целостность семьи царя. Ведь, в семье царя не было никакого раскола. Все остались едиными. Не только Боткин с ними остался. Ни Ольга, ни Татьяна, ни, тем более, цесаревич. И так далее. Все они остались единой семьей. И в этом докладе, который прозвучал, были, конечно же страницы, посвященные тому, что сделала мать в этой семье, Александра Федоровна. Потому что мало об этом позитивно говорят. У меня этот доклад и то, что я услышал – просто потрясло.
М. Шалыгин: Александр Григорьевич, знаете, для меня это очень сложное сравнение. Потому что, простите, я не хочу показаться каким-то циничным, тем более – в отношении зверски убитого человека. Но для меня очень сложный вопрос – это вопрос отречения царя. Потому что – чувство долга за страну оказалось меньше, чем чувство долга перед семьей. И в этом смысле – пример доктора Боткина, который написал детям прощальное письмо, в котором просил прощения и понимания за то, что не может оставить больного в беде – вот это для меня героизм. И, вот, это служение долгу для меня является проявлением какиех-то высших качеств человека. Врачебный долг – превыше всего.
А. Чучалин: Я сейчас об этом скажу. Итак, я хочу вернуться к этой конференции, она действительно была такой… вдохновенной, я бы сказал бы. Открыли конференцию в том доме, в котором остановилась царская семья – это дом губернатора. Там открыли музей. Это большое достижение было. И я не являюсь исследователем по Николаю Второму. Я не являюсь исследователем по царской семье. Я просто говорю о тех, вот, линиях, которые меня, конечно, поразили на конференции. Меня поразила начитанность царя, меня поразили его сорок томов дневников, которое оставил в наследие царь. И там многое можно прочитать. Но то, о чем мы с вами говорим – основная тема – я думаю, что я здесь с вами полностью согласен. И вы хорошо это здесь отразили. Потому что чувство служения. Даже – не долга, а – чувство служения. Вы хорошо это слово подметили.
Вот, Иван Ильин, в своем эссе "о назначении врача", он спрашивает московского врача – в чем, мол, твой ноу-хау, говоря сегодняшним языком? «Почему вы так успешно лечите? Я сейчас в Женеве, меня лечат швейцарские врачи. Но у меня любовь к вам. Я вижу, что вы на порядок выше тех врачей, которые меня окружают». И московский врач в своем письме отвечает Ивану Ильину. Он говорит: «мы в России, когда принимали присягу, мы произносили эти слова – служить Больному человеку. И не делать из него товар». Служить Больному человеку. И – из Больного человека не делать товар.
И я должен сказать, что в лице Евгения Сергеевича Боткина мы видим даже ещё более сильную фигуру. И он говорил: «Уважаемые господа, поймите же меня – вы делаете мне предложение оставить царскую семью, но я не могу оставить больного ребенка, я не могу оставить Больного. Я не могу оставить своих пациентов, в данном случае – царскую семью. Потому что я такой долг возложил на себя».
М. Шалыгин: Но ведь это же подвиг. Это подвиг и человеческий, потому что это не трусость...
А. Чучалин: Подвиг, конечно же подвиг. Еще какой подвиг!
Понимаете Максим, когда… это было более пятнадцати лет назад… когда я прочитал, что среди царской семьи страстотерпцами стали слуги. И среди слуг был доктор Боткин. Вот, с чего я, собственно говоря, начал свой путь? Я начал с того, чтобы убедить наше общество, что врач, который поступил так, как поступил доктор Боткин – он не может быть слугой. Он не может быть слугой. Служение Больному человеку и слово «слуга» – это разные слова в русском языке.
М. Шалыгин: И, кстати говоря, в Русской православной церкви Московского патриархата из… я тоже не люблю слово «слуга»… хотя, судя по последним событиям в нашей стране – я не уверен, что в России действительно отменили крепостное право, хотя это уже другой разговор... Так вот, о слове «слуга». Из всех слуг царской семьи к лику святых причислен только доктор Боткин – в Русской православной церкви Московского патриархата.
А. Чучалин: И, значит, два врача, которые несут саны святых. Это Войно-Ясенецкий – святитель Лука. И доктор Боткин. И ни у одного – ни у америкнцев, ни у японцев, ни у немцев, ни у англичан – ничего подобного нет. Только, вот, в Русской православной церкви – два врача, из современного поколения. Боткин – это страстотерпец. Это только в русском православном языке встречается это слово. Оно не переводится ни на английский, ни на французский, ни на немецкий языки и так далее, и так далее. И святитель Лука – после смерти в Симферополе он очень быстро был признан в лик святых. Поэтому мы – российские врачи – мы должны исходить из этого.
------------------------------------------------------------
(1) «Медицинский труэнтизм – это плодотворное устремление врачей к полезной творческой деятельности вне медицины» … «Труэнт – это человек, занимающийся другим делом помимо профессии, для которой он был предназначен, и этим делом он занимается высококомпетентно, внося в него огромный вклад, благодаря своей заинтересованности, самообразованию или даже дополнительной фундаментальной подготовке». (По книге А.П. Зильбера «Этика и закон в медицине критических состояний». Этюды критической медицины. Т. 4. Петрозаводск: Издат. ПетрГУ, 1998, 560 с.).
Беседа записана в июле 2018 года.
Заключительная часть следует...
ИСТОЧНИК: Проектный Центр Максима Шалыгина "Новая реальность": http://www.newreality.online/b...
-------------------------------------
Часть ПЕРВАЯ - ВИДЕО/ТЕКСТ: Доктор БОТКИН: Медицина – это не товар и не услуга, а забота и помощь ( http://www.newreality.online/b... )
Оценил 1 человек
1 кармы