14.02.2018
Протоиерей Алексий Чаплин
Казалось, можно было бы перестать удивляться тем мерзостям, которые строчит на своем ЖЖ протодиакон Андрей Кураев против Православной Церкви, священнослужителем которой он является.
Однако, как известно, если дно прорвало, то нет пределов низостям, на которые можно пойти, чтобы оставаться в топ-новостях. В этот раз профессор богословия решил поглумиться над памятью героически погибшего в Сирии летчика Романа Филипова. В то время, как Церковь с благодарностью молится о блаженном упокоении в Царствии Небесном воина Романа, Кураев небрежно обвиняет погибшего в самом страшном для христианина грехе – самоубийстве, а саму Церковь, ни много ни мало, «в глубокой шизофрении», когда Она, якобы вопреки евангельским принципам пацифизма, благословляет воинов на ратную службу.
Можно было бы пропустить мимо ушей эту жалкую погоню за популярностью на чужой человеческой смерти, если бы автор не носил священнический сан и титул «профессора богословия». Уж слишком укоренился протестантский миф о несовместимости христианства и воинской службы в сознании обывателя. И когда этот миф пропагандирует профессор в рясе в стране, где костяк армии составляют православные христиане, он легко может стать бомбой замедленного действия.
Поэтому пусть на вопросы Кураева ответят не те, кто протирая задницу у мониторов компьютера стал «профессором богословия», а истинные православные богословы, своей жизнью и смертью засвидетельствовавшие истину христианства, – святые угодники нашей Церкви.
Итак, Кураев начинает свой пасквиль с критики проповеди митрополита Воронежского Сергия на отпевании воина Романа и издевательски вопрошает:
«Какое отношение смерть летчика имеет к Евангелию? Он умер с именем Христа на устах? Его убили за проповедь Христа?... Кроме того, в данном случае летчик вылетел бомбить людей, у которых, по его мнению и мнению его командиров, не было средств для сопротивления (т.е. средств ПВО). Как бы ни были дурны эти, но в их предполагаемо-безопасной бомбежке я не вижу ничего евангельского».
Однако вот что говорит святитель Феофан Затворник о русских военных моряках фрегата «Русалка», трагически погибших в мирное (по-кураевски «безопасное») время, которых с полным основанием можно было бы отнести и к летчику Роману, если бы он погиб даже просто в авиакатастрофе:
«Не погибель корабля ужасает, а участь бывших на нем. Станем мерить сию участь в отношении к участи вечной. Это главное. В каком положении были все эти лица? В положении исполняющих долг свой. Военный долг стоит ли в ряду Божиих, Богом определенных и Богом награжденных? Да!…Теперь судите люди, исполнявшие свой долг, внезапно захвачены смертью и отошли в другую жизнь. Как их там встретят? Конечно, без укора... и притом как исполнителей долга своего... Говорит Господь: «в чем застану, в том и сужду». Так и их судить будет, то есть как исполнителей своего долга. Исполнителям же долга предлежит добрый приговор... Прибавьте к сему, смерть их была ли сладка или мучительна? Я думаю, что подобную мучительность испытывали только великие мученики... Хоть она была непродолжительна, но меры ей определить нельзя... За что потерпели они сию мучительность? За исполнение долга. Так терпели и все мученики... и, следовательно, скончавшиеся по причине крушения “Русалки” должны быть причислены к сонму мучеников».
Однако в своем глумлении Кураев не останавливается на этих вопросах. Он начинает по-профессорски высокоумствовать о несовместимости христианской заповеди любви («нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих») с исполнением воинского долга:
«Очень неаккуратно великую беседу Христа о любви и жертве сводить к военным потерям.… Есть ли в святоотеческих толкованиях на Евангелие от Иоанна приложение этих слов к солдатам?… Когда и у кого оно стало тотальной индульгенцией, прилагаемой ко всем погибшим солдатам, без всякого вдавания в детали о справедливости данной войны и обстоятельствах гибели данного воина?»
Обратимся по этому вопросу к учению, высказанному в полемике с мусульманами равноапостольным Кириллом (до принятия монашества Константином), посредством трудов которого наши предки славяне были просвещены Светом Христовым:
«Христос Бог наш, повелевший нам молиться за обидящих нас и им благотворить, сказал также, что большей любви никто из нас в жизни сей явить не может, разве кто положит душу свою за други своя (Ин. 15. 3). Вот почему мы великодушно терпим обиды, причиняемые нам как людям частным, но в обществе друг друга защищаем и полагаем души свои на брани за ближних своих, чтобы вы (сарацины), пленив наших сограждан, вкупе с телами не пленили и душ их, принудив к отречению от веры и богопротивным деяниям. Наши христолюбивые воины с оружием в руках охраняют Святую Церковь, охраняют государя, в священной особе коего почитают образ власти Царя Небесного, охраняют отечество, с разрушением коего неминуемо падет отечественная власть и поколеблется вера евангельская. Вот драгоценные залоги, за которые до последней капли крови должны сражаться воины, и если они на поле брани положат души свои, Церковь причисляет их к лику святых мучеников и нарицает молитвенниками пред Богом».
Эта речь перекликается со словами святителя Иоанна Златоуста о необходимости молиться за воинов:
«И разве не было бы ни с чем несообразно, если бы в то время как другие выступают в поход и облекаются в оружие с тою целью, чтобы мы пребывали в безопасности, сами мы за тех, которые подвергаются опасностям и несут бремя военной службы, не творили даже молитв? Таким образом, это вовсе не составляет лести, а делается по требованию справедливости… Они составляют… как бы некоторого рода оплот, поставленный впереди, который охраняет спокойствие пребывающих внутри».
Поэтому, отдавая должное воинскому подвигу, святой равноапостольный Кирилл причисляет к святым мученикам всех погибших христианских воинов за Веру и Отечество.
Разве не с сарацинами в лице ИГИЛ и др. мусульманскими террористами воевал офицер Роман Филипов и воюют другие наши воины, защищая в том числе православных христиан Сирии? Или борьба с исламским терроризмом для Кураева уже не является справедливой войной, и он хочет джентльменского рыцарского турнира с террористами на своей Родине?
Пацифисты вроде Кураева любят ссылаться на случай при императоре Никифоре Фоке (963–969 гг.), когда патриарх с архиереями отказали царю в просьбе причислять всех стратиотов погибших на бранях, к мученикам за веру. Но имеет ли вероучительное значение этот единичный случай в истории для самой Церкви и так ли в нем все однозначно?
Вот как этот казус при царе Никифоре Фоке трактует знаток христианской истории святитель Димитрий Ростовский:
«Спрашивали некогда при греческом царе Никифоре: как нужно мыслить о спасении тех, которые на бранях за честь Божию и царскую и за целость христианства умирают? И разрешили вопрос этот так: если великое дело – умереть за одного человека, по словам Господа: “Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих” (Ин. 15, 13), – то тем более великое дело – умереть за Бога и за Царя, то есть Помазанника Божия, и за все множество верных. Поистине, “нет больше той любви”, и они достойны венца мученического, как это и указано было во время бывшей некогда брани великого князя Димитрия с нечестивым Мамаем, ибо тогда были усмотрены сходящие с высоты венцы на полк православных воинов, храбро сражавшихся, которые, “подвигом добрым подвизались” (2Тим. 4, 7), души свои за всех полагали. Такова честь и надежда у Господа Бога для воинства христианского, только бы сами они не теряли спасения своего какими-либо злыми делами!» (Из Поучение на Обрезание Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, месяца января, в 1 день («Дали Ему имя Иисус» (Лк.2, 21)) / Поучение и слова. т.1)
Более того, можно смело утверждать, что Церковь в лице святых своих угодников категорически настаивала, что все воины-христиане, гибнущие за Веру и Отечество на войне, достойны мученического венца.
Вот что об этом пишет в знаменитом «Послании на Угру» (1480 г.) святитель Вассиан Ростовский:
«А достойный похвал великий князь Дмитрий (Донской)..., пошедший на подвиг Господа ради, и доныне похваляем и славим не только людьми, но и Богом. Ангелов он удивил и людей возвеселил своим мужеством, а те, что подвизались вместе с ним до смерти, от Бога получили оставление грехов и мученическими венцами почтены были, также как и древние мученики, которые за веру пострадали от мучителей, за исповедание веры Христовой умерли».
Святитель Макарий Московский в 1552 году в пастырском послании к царю Иоанну Грозному и его войскам, находящимся в Казанском походе, вдохновлял на брань с неверными русских воинов следующими обещаниями:
«Если случится кому из православных христиан на той брани до крови пострадать за святые церкви и за святую веру христианскую и за множество людей православных и потом живым быть, и те поистине пролитием своей крови очистят прежние свои грехи, имиже по святом крещении согрешали и осквернены были… А иже случится кому ныне от православных христиан на том ополчении не токмо кровь свою пролитии, но и до смерти пострадати за святые церкви и за православную веру христианскую и за множество людей православных… той второе мученическое крещение воспримет и пролитием своей крови очистит и омыет от души скверну своих согрешений и восприимит от Господа Бога нетленная и небесная и вхождение в вышнего града Иерусалима наследие…, а за мечное усечение и копейное прободение (восприимет) с мученики и ангелы радость неизриченную… ихже око не виде и ухо не слыша и на сердце человеку не взыде...»
И грамоты распространяемые по благословлению священномученика патриарха Ермогена во времена Смутного Времени, также обещали, что если кто из участников в войне против поляков «умрет – будут новые страстотерпцы».
О том, что не только Русская Церковь приравнивала воинский подвиг к мученичеству, но и Греческая свидетельствует преподобный Максим Грек:
«Ты желаешь удостовериться, правильно ли понимают те, кои утверждают, что убитые во время войны с нечестивыми благочестивые воины удостаиваются части праведных, то есть, Царства Небесного? Об этом скажу тебе так... Если благочестивые цари наши и управители, подвизавшиеся добре за истинную веру во Христа Бога, совершившие такие достохвальные и богоугодные изменения и достигшие сего посредством смерти многих своих военачальников и тысячников и людей всякого воинского чина, почитаются святыми и праведными, то кто не согласится с праведным сим рассуждением, что и те, которые добре подвизаются с ними за благочестивую веру во Христа Бога до пролития своей крови, суть достопамятны пред Богом и получат надежное спасение? И если кто сочтет сказанное мною дерзновенным, но я не перестану так утверждать, ибо не ложно слово Божие, которое говорит: “болши сея любве никтоже имать, аще кто душу свою положит за други своя” (Иоан. 15, 13), Это божественное изречение не относится ли по справедливости и к тем, которые добре подвизаются до пролития крови за благочестивую веру православных, за святые храмы, посвященные во славу Христа Бога, Его Пречистой Матери и всех святых?» (Прп. Максим Грек. Послание к некоторому другу, где содержится разъяснение трех некоторых недоразумений, встречаемых в книгах усердными читателями их)
В этом же ключе продолжали учить свою паству виднейшие богословы XIX в. Cвятитель Игнатий (Брянчанинов) писал Н.Н. Муравьеву-Карскому:
«Развивайте в русских воинах живущую в них мысль, что они, принося жизнь свою в жертву Отечеству, приносят ее в жертву Богу и сопричисляются к святому сонму мучеников Христовых».
А святитель Филарет Дроздов говорил:
«Уклоняясь от смерти за честь веры и за свободу Отечества, ты умрешь преступником или рабом; умри за веру и Отечество – ты примешь жизнь и венец на Небе».
Таким образом, налицо согласие святых отцов в учении, что православные воины, жертвующие своей жизнью на войне за отечество приравниваются к святым мученикам. Следовательно – это и есть учение от Духа Святаго самой Православной Церкви.
Что же касается кощунственного сравнения Кураевым подвига Романа Филиппова с самоубийством, то кому как не профессору богословия первому должна была прийти в голову ассоциация с подвигом праведного судии израильского Самсона, которого Церковь чтит в лике святых праотцов. Вот как восхваляет его героическую смерть, описанную в Библии (Суд. 16,28–30) святитель Амвросий Медиоланский:
«Когда… он обеими руками взялся за подпоры здания. Самсон воззвал ко Господу: “Господи, вспомни еще раз о рабе Твоем и отомсти за глаза мои! Пусть не возносят язычники славу своим богам за победу надо мной! Мне больше не нужна жизнь! Пусть умрет душа моя с филистимлянами и пусть они узнают, что слабость моя для них еще гибельнее, чем моя сила!” Изо всех сил сотряс он колонны, расшатал и сломал их. Здание тотчас обрушилось, обломки завалили Самсона и всех, кто смотрел с кровли на него. Погибло множество мужчин и женщин. Для него эта достойная и героическая смерть стала желанным торжеством, который затмил все его прежние победы. Ведь, хотя ни до, ни после не было никого, равного ему, и в этом мире не мог с ним сравниться ни один из опытных в войне мужей, однако в смерти он победил самою себя и явил свои неодолимый дух в презрении и пренебрежении к устрашающему всех последнему мгновению жизни… Не стрелы принесли ему гибель, но трупы врагов, ставшие для него не только могильным холмом, но и памятником его победы. Самсон оставил потомкам память о своей доблести, поскольку тот народ, который он нашел порабощенным… после смерти его остался в отеческой земле наследником свободы».
Библия знает и еще одного ветхозаветного храбреца – Елеазара, воина Иуды Маккавея, ценой своей жизни стяжавшего победу израильскому народу, а себе «вечность»: «Тогда Елеазар, сын Саварана, увидел, что один из слонов покрыт бронею царскою и превосходил всех, и казалось, что на нем был царь, – и он предал себя, чтобы спасти народ свой и приобрести себе вечное имя; и смело побежал к нему в средину отряда, поражая направо и налево, и расступались от него и в ту, и в другую сторону; и подбежал он под того слона, лег под него и убил его, и пал на него слон на землю, и он умер там» (1 Мак. 6, 43–46).
Святитель Амвросий Медиоланский дает следующую оценку его подвигу:
«Враги, пораженные зрелищем такой храбрости, не осмелились напасть и после гибели зверя устрашились настолько, что не сочли даже возможным всем противостоять одному. Потом и царь Антиох…, напуганный храбростию одного, запросил мира. Таким образом, Елеазар наследием своей храбрости оставил мир. Этот мир и да будет результатом побед».
Хотелось бы также вспомнить популярную нынче версию жития святого Александра Пересвета, опубликованную на сайте Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, с которой знакомы многие, даже далекие от Церкви люди (хотя некоторые могут усомниться в достоверности этой версии, однако важен сам факт, что церковное сознание не видит в такой интерпретации подвига святого ничего противоречащего истинному христианскому подвигу самопожертвования за Веру и Отечества):
«В день Рождества Богородицы перед началом битвы Пересвет участвовал в традиционном “поединке богатырей”. Со стороны татар ему противостоял богатырь Челубей. Челубей не только отличался огромной силой, но и особым мастерством военной выучки… Пересвет и Челубей пронзили друг друга копьями. Копьё Челубея было на метр длиннее обычного. Вступая с ним в бой на копьях, противник не мог даже нанести удар, как уже оказывался побеждённым и выпадал из седла. Александр Пересвет пошёл вопреки логике поединка – сняв с себя доспехи, он остался лишь в одной Великой схиме. Сделал он это для того, чтобы копьё противника, пройдя сквозь мягкие ткани тела на большой скорости, не успело вышибить его из седла и тогда он смог бы нанести удар сам, что и произошло в бою. Получив смертельную рану, он продолжал оставаться в седле, смог сам доехать до строя и только там умер» (http://www.stsl.ru/...ratniki-dukhovnye).
А вот слова святого Александра Пересвета из «Задонщины»:
«И сказал Пересвет-чернец великому князю Дмитрию Ивановичу: “Лучше нам порубленными быть, чем в плен попасть к поганым татарам!”».
Но если искать в истории Православной России пример, наиболее соответствующий подвигу Романа Филипова, то можно вспомнить героический поступок рядового Архипа Осипова, который он совершил при взятии горцами Михайловского укрепления на Кавказе 22 марта 1840 г. Когда стало понятно, что оборону против многократно превосходящего противника вести стало невозможно, он вызвался исполнить приказ командира и, получив священническое благословение, ценой собственной жизни взорвал пороховой погреб, а с ним и все укрепление. При этом погибло до 3-х тысяч врагов. Его подвиг свято чтили в дореволюционной России. На месте взорванного укрепления установили огромный крест с надписью: «рядовому Архипу Осипову, погибшему во славу русского оружия». И никому в православной России не приходило в голову сравнить эту героическую смерть с самоубийством. Причем сослуживцы характеризовали Осипова как человека набожного, а значит его христианская совесть не позволила бы ему сделать ничего противоречащего заповедям Христа.
Есть подобный пример и в православной Сербии. В битве на горе Чегар во время Первого сербского восстания против турок, когда большинство сербских защитников пало, воевода Стефан Синджелич выстрелил в пороховой склад. В итоге взрыва погиб он сам, большинство живых к тому моменту сербов и множество турок. По приказу Хуршида Ахмед-паши трупы сербов, убитых в бою, обезглавили, а черепа затем вмонтировали в башню, которая получила название Челе-Кула (Башня Черепов). Сегодня это святыня сербского народа. В отличие от протодиакона Кураева, святитель Николай Сербский не усомнился в подвиге Стефана Синджелича и назвал Челе-Кулу храмом, который «и больше, и красивее, и более ценным, и святее», нежели самые великолепные храмы Европы.
* * *
Но цель провокации Кураева, конечно же, не воин Роман Филипов и даже не митрополит Воронежский Сергий, а вся современная Православная Церковь, которая по мнению автора, сотрудничая с государством и благословляя воинов на брань за это государство, противоречит Евангельскому духу ранней Церкви (Кураев: «Евангелие и нормы ранней Церкви слишком жмут нашим митрофорным замполитам»).
Однако где Кураев нашел такую раннюю Церковь? Он сам дает ссылки своих познаний в данном вопросе. Это западные историки Карл Эрдман и Жан Флори. Должно быть для профессора богословия это очень авторитетные авторы, но боюсь их авторитет выеденного яйца не стоит для православного христианина. Хотя справедливости ради надо сказать, что вина в этом не только протодиакона Андрея Кураева, а всей системы образования РПЦ, которая находится в плену уже даже не католической схоластики, а самого что ни на есть либерального протестантизма. Тень протестантского историка Гарнака незримо присутствует ныне в трудах даже самых консервативных православных историков.
Но если попытаться обратиться к самим историческим источникам, отбросив стереотипы привитые семинарским и академическим образованием, то ранняя Церковь окажется (к ужасу Кураева и ему подобным) совершенно чужда толстовскому пацифизму и аполитичности, а те из древних учителей Церкви, которые были записаны толстовцами в свои союзники, в определенных условиях предстанут сторонниками применения насилия в самом, что ни на есть ветхозаветном духе.
Так, священномученик Киприан Карфагенский (†258г.) учит, что если идолопоклонников Бог велел умерщвлять в Ветхом Завете, то тем более это следует соблюдать во времена Нового Завета; священномученик Климент Римский (†~101г.) утверждает, что не всякое убийство зло, но только убийство невинного, законное же убийство предоставлено только начальникам; о невиновности законных начальников, производящих казни, учит священномученик Ириней Лионский († кон. II в.); св. мч. Иустин Философ (кон. I/нач. II в.–165г.) в своей Апологии в доказательство истинности Бога христиан приводит свидетельство о чуде, совершенном воинами-христианами из войска императора Марка Аврелия, которое обеспечило ему победу над варварами; другой апологет св. Афинагор Афинский (~133г.–~190г.) считал, что общества, в которых процветает безбожие, кровосмешение и каннибализм должны истребляться «со всеми женами и детьми»; Тертуллиан (155/60г.–220/40г.), как аргумент в защиту Церкви напоминает язычникам, что христиане наполняют военные лагеря и сражаются за империю; Климент Александрийский (~150г.–~215г.) восхваляет Моисея как царя и полководца, приводя его, как достойный пример для подражания и даже Ориген (~185г.–~254г.) признает необходимость войн и свидетельствует, что христиане «(сражаются) в молитвах к Богу за тех, которые ведут действительную войну, а равно и за тех, кои законно царствуют».
Более того, общим местом для раннехристианских авторов было воспевание империи, как гаранта мира, справедливости, законности. Они даже приписывали учреждение Римского царства Самому Иисусу Христу и признавали за Римом роль «удерживающего» пришествие антихриста. Можно смело утверждать, что христианство стало имперской верой еще до Константина Великого. Это вынужден был признать даже такой либеральный церковный историк как протопресвитер Иоанн Мейендорф:
«Взгляд Оригена на Августа как на исполнителя провиденциальной миссии поддерживается внушительным согласием Отцов (consensus patrum) на Востоке и на Западе, включая не только Евсевия Кесарийского, но и Иоанна Златоуста, и Григория Богослова, так же как Пруденция, Амвросия, Иеронима и Орозия. В Византии он включен в качестве центральной идеи в одно из песнопений Рождества Христова. В свете этой традиции Константин был не революционером, а скорее первым из императоров, понявшим истинное значение римского царства, которое другие осуществляли прежде него: Pax Romana (Римский Мир) создал не Август, а Христос».
И действительно, главной исторической причиной распространения христианства во времени и пространстве является то, что Церковь стала объектом политики воинственной Римской империи. Других исторических (не мистических) факторов мы назвать не можем. Где все эти гностики, где все те секты и ереси, которых имперская власть отвергла на Вселенских соборах? Они стали прахом истории. Только ортодоксальная Церковь, которая благословляла своих чад не щадя живота своего проливать свою и чужую кровь во имя христианской империи, обеспечила себе право сегодня именоваться мировой религией. Поэтому те, кого коробит связь Церкви с государственной политикой и насилием, должны отвергнуть всё, что сегодня именуется христианством, включая и саму Библию, так как все догматы и каноны Церкви, в том числе и святость Священного Писания, утверждены политическими решениями императорской власти на Вселенских Соборах. Можно предположить, что Господь избрал бы другой путь распространения веры, но это останется лишь на уровне фантазий. Господь избрал путь Царства. История империи (Римской, Византийской, а затем и Российской) и история Церкви настолько переплетены, что одна от другой неотделимы.
А как же быть с упоминаемыми Кураевым «воинов-мучеников, отказавшихся от воинской службы»? Да, такие воины были. Но по какой причине они отказывались от воинского звания? Когда их это звание обязывало приносить жертвы языческим богам. Пусть Кураев назовет хоть одного святого мученика первых веков христианства, почитаемого Православной Церковью, который отказался брать оружие по той причине, что для христиан неприемлем сам принцип насилия и тем более воинского служения.
Напротив, православная традиция, отраженная в житийной литературе, часто отмечает, что воины-мученики до своего страдания за Христа, отличались мужеством и славой в бранях за свое языческое Отечество и императора-язычника. Более того, в Житиях Святых для мучеников-воинов воинское служение и подвиги представляются как преддверие их мученического венца (см. жития святых 40-ка мчч. Севастийских, св. вмч. Георгия Победоносца, св. мч. Артемия, св.мч. Феотекна Антиохийский, св. мч. Леонтия и пр.). И самое интересное: часто причиной их мученичества становилось стремление воинов-христиан объявить свои победы заслугой исключительно христианского Бога (см. жития св. мч. Меркурия, св. вмч. Евстафия Плакиды, св. мч. Орентия, св. вмч. Прокопия, св. мч. Варвара). Необыкновенные воинские подвиги христиан, личная храбрость и бесстрашие перед лицом смерти – вот чем житийная литература объясняет феномен широкого распространения христианства в имперских войсках первых веков (см. жития мч. Андрея Стратилата, священномученика Никона, св. вмч. Феодора Стратилата, св. вмч. Никиты Готфского, св. равноап. Константина Великого, и др.). Причем, воины, совмещавшие свое ратное служение с христианством, известны со времен апостолов. Это, например полководец императора Трояна мч. Евстафий Плакида и мч. Виктор (Фотин), сын той самой евангельской самарянки, беседовавшей со Спасителем у колодца.
Отсутствие святых мучеников-пацифистов в православных святцах заставило толстовцев в рясах обращаться к католическим житиям святых и заниматься откровенными подлогами. Так, к православным святым стал причисляться Максимилиан Тебесский (274–295гг.), и, с легкой руки издателей «Житий Святых свт. Димитрия Ростовского» на русском языке появилось латинское житие святителя Мартина Турского (память 12 окт. ст.ст., 25 окт. н. ст.), с пацифистскими мотивами, в то время, как в традиционном житии, Церковь восхваляла этого святителя, как храброго воина и полководца.
Единственное, на что реально могут ссылаться в борьбе «с милитаризмом» в Церкви Кураев и К°, так это 13 правило Первого канонического послания свт. Василия Великого[1]:
«Убиение на брани отцы наши не вменяли за убийство, извиняя, как мнится мне, поборников целомудрия и благочестия. Но может быть добро было бы советовати, чтобы они, как имеющие нечистые руки, три года удержалися от приобщения токмо святых таин».
Однако, как известно – это правило отсылает на другое каноническое постановление святителя Афанасия Великого в послании к Аммуну (прав. 1) (о чем пишет, напр., такой авторитетный канонист, как Зонара): «Не позволительно убивать: но убивать врагов на брани и законно и похвалы достойно», которое в свою очередь восходит к Постановлениям апостольским свщмч. Климента Римского: «Не убивай, то есть не разрушай подобного себе человека, — ибо разрушаешь прекрасно сделанное, – не потому, будто всякое убийство дурно, но потому, что дурно убийство только невинного, законное же убийство предоставлено только начальникам» (Климент Римский. Постановления апостольские. Кн. 7, гл. 2).
Как следует из текста правила, святитель Василий Великий не противоречит постановлению святых отцов, а дополняет его. Но вот к кому оно обращено, часто ставило канонистов в тупик: как можно было советовать простым воинам, убивавшим на войне, три года удерживаться от Причастия в эпоху постоянных войн? Ключ к разгадке лежит на поверхности. Это правило (причем как совет) относится не к простым воинам, а именно к «поборникам целомудрия и благочестия», т.е. тем, кто искал монашеского жития. На это указывает и сам предмет послания святителя Афанасия Великого к Аммуну, для иллюстрации которого и было приведено правило о законном и беззаконном убийстве:
«Не позволительно убивать; но убивать врагов на войне – и законно, и похвалы достойно… Таким образом, одно и то же, смотря по времени, и в некоторых обстоятельствах – непозволительно, а в других обстоятельствах – и благовременно, допускается и позволяется… Ибо два пути в жизни… Один – обыкновенный и житейский, то есть брак, другой же – Ангельский, и коего нет превосходнее, то есть девство. Если кто избрал мирской путь, то есть брак, то не подлежит порицанию, но не получит стольких даров, хотя, впрочем, получит некие, ибо и он приносит плод тридесятикратный».
По этому случаю очень показательно Поучение из Пролога за 7 июня (в «Отечнике» Игнатия Брянчанинова глава «Авва Даниил»). Пустынник авва Даниил попав в плен к сарацину не выдержал издевательств и убил своего мучителя. Однако после этого он стал мучиться совершенным убийством и объехал всех патриархов того времени (Римского, Константинопольского, Иерусалимского, Антиохийского и Александрийского). Все патриархи (а значит и вся полнота Церкви), не признали в этом поступке святого греха убийства: «ты не совершил убийства, потому что убил не человека, а зверя». Оправдал его и светский правитель: «Иди, авва, и моли Бога о мне: жалею, что ты убил одного, а не шесть». И тем не менее авва Даниил, желая совершенства, взял на себя подвиг заботиться о прокаженном, искупая совершенное им хоть и законное, но убийство.
Итак, если хотите, правило 13 Василия Великого писано в качестве исключения для правила святителя Афанасия Великого относительно тех, кто стремится к большему, нежели подвиг воинской службы.
Более того, если бы всякое убийство само по себе оскверняло, то не являлись бы на помощь православным воинам святые Церкви Небесной, как, например, помогали святые Борис и Глеб в битвах своему потомку св. князю Александру Невскому, или святой мч. Димитрий Солунский видимо явился и сражался среди защитников Солуни, а св. мч. Меркурий, по молитвам святителя Василия Великого, умертвил Юлиана Отступника. И таких примеров множество.
Итак, не было никогда эволюции Церкви от пацифизма и аполитичности первых веков христианства к милитаризму и оплоту государственности после признания святым царем Константином Великим христианства в качестве государственной религии империи. Этого нельзя проследить ни в истории Церкви, ни в Церковном Предании. Все это схемы, существующие только в воспаленном воображении современных либеральных богословов. Церковь же, представленная святыми угодниками, одна и та же, как во времена апостолов, так и сегодня, и своего отношения к войне и государственной власти никогда не меняла ни при гонителях, ни при покровителях.
Диагноз «глубокой шизофрении», которым протодиакон Кураев характеризует «нашу церковную жизнь», впору ставить самому профессору и его последователям. Ведь для «богослова» Кураева не являются авторитетом ни Жития святых, ни сами святые, которые, с его слов, могут быть и «подлецами», и городить ересь, и вообще попасть в лик святых не по промыслу Божьему, а по чьей-либо политической прихоти. Подобно протестантам, он верит в некое чистое от примесей политики и «народного суеверия» христианство первых веков истории Церкви. Все остальное для него – это досадное наслоение чуждого «истинному учению Христову» компромисса между Церковью и государством.
Однако, если допустить, что Кураев прав и Православная Церковь на протяжении полутора тысяч лет в угоду государства благословляет своих чад на смертный грех убийства и даже «самоубийства» на войне, то как можно расценить принадлежность к этому «преступному сообществу» в сане протодиакона самого Кураева? Пора горе-богослову определиться и либо принести покаяние, либо покинуть организацию, преступления которой он так рьяно обличает в интернете. Иначе шизофрения у него будет только прогрессировать…
Царствие Небесное новопреставленному убиенному воину, русскому офицеру Роману Филипову, герою России!
Оценил 1 человек
3 кармы