А если бы не Октябрь? Про мифы об "утраченных шансах" по "вине большевиков".

Все последние годы, в преддверии  Великого Октября, антикоммунисты и антисоветчики всех расцветок разрабатывают в поте лица одну, как им представляется, золотую жилу. Речь идет о теме исторических шансов, будто бы «упущенных» Россией и всем миром на исходе Первой мировой войны – разумеется, по «вине» большевиков. 

Начало еще в 90-е гг. положили прозападные либералы, проливавшие слезы по утраченным будто бы перспективам приобщения России к «мировой цивилизации». С тех же самых пор не смолкают плакальщики по самодержавию, пребывающие, подобно Поприщину из «Записок сумасшедшего», в месяце «мартобре» (кажется, что Н.В. Гоголь буквально предсказал этот род шизофрении, при котором что Октябрь/ноябрь 1917-го, что Февраль, по григорианскому календарю как раз март, – все едино). В последние годы подключилась «тяжелая артиллерия» доморощенных национал-либералов. Они доминируют на политико-идеологической сцене РФ с тех пор, как ее власти втянулись в опасное противостояние с превосходящими силами подлинных хозяев империалистического мира. Неудивительно, что их идеологи страшатся «цветной революции» типа двух украинских; но еще больше они боятся, как бы это противостояние не привело Россию и мир к «левому повороту». Поэтому им остается одно: ремэйк «феодального социализма» в полицейски-охранительном варианте, позволяющий отмежеваться разом и от «гниющего Запада», и от советской эпохи. Это требует изобразить исторический путь России как сплошное «державное могущество», которое лишь время от времени подрывали смуты, учиняемые «врагом внешним и внутренним». Октябрь 1917-го принято ныне изображать самой страшной из смут – с подачи еще отцов-основателей «Белого дела», не поднявшихся в осмыслении событий XX века выше уровня XVII-го (назвал же генерал А.И. Деникин свои мемуары, будто современник Дмитрия Самозванца, – «Очерки русской смуты»).

Излюбленный конек такого рода «патриотической» пропаганды разных оттенков, от ультраправого до национал-либерального, – тема «украденной» большевиками «победы» России в Первой мировой войне и будто бы открываемых этой «победой» необъятных перспектив. На этот счет неоднократно высказывались не одни лишь желтые СМИ и готовые к услугам «историки», но и «сам» президент РФ. Недавно он даже назвал «главным выгодополучателем» Октябрьской революции ни много ни мало как «Запад». Интересно, многие ли из слушателей успели забыть, что сам «Запад» так никогда не думал, а, наоборот, бился против «своей выгоды» буквально насмерть – начиная с британского резидента в предоктябрьской России, будущего писателя С. Моэма, и кончая М. Тэтчер, Р. Рейганом и Дж. Бушем-старшим…

Новоявленные обличители большевиков либо сами не знают, либо рассчитывают на незнание аудиторией того, что трактовка ими Первой мировой войны воспроизводит почти буквально не только самых узколобых из русских белогвардейцев, но и кайзеровского генерала Людендорфа и его нацистских учеников. Те тоже объявляли поражение Германии несуществующей «победой», якобы «украденной» революционерами. Как тогда, так и теперь обывателю предлагается – с исторически негодными средствами – психологическая компенсация поражений «отечества», уводящая от сегодняшних проблем в иллюзорный мир, что чревато еще худшими катастрофами.

Антисоветская и антикоммунистическая идеологема «отнятой» большевиками у России «победы» в Первой мировой войне, по истокам белогвардейско-фашистская, в нынешней РФ паразитирует на Второй мировой, в которой антифашистская коалиция победила при решающей роли нашей Советской Родины и коммунистического движения. Великая Отечественная, односторонне трактуемая официальной идеологией, сознанию сегодняшнего обывателя гораздо ближе, чем более удаленная эпоха Октября, той же идеологией систематически искажаемая или замалчиваемая. «Фокус» антисоветской пропаганды состоит в том, что опыт 1941-1945 г. не критически проецируется на принципиально иную историческую ситуацию первых десятилетий прошлого века. Обывателю, воспитанному на детсадовски-наивной трактовке Великой Отечественной, представляется «очевидным» для всех времен, что против напавшего на Отечество врага надо воевать до победы, а для этого объединиться всем, отложив внутренние противоречия (если таковые вообще попадают в его поле зрения). Людей с такими представлениями нетрудно убедить, что всякий, кто «раскалывает единство» страны, противостоящей неприятелю, – во все времена предатель и пособник врага. Вот и готова немудреная схема, лежащая сегодня в основе пропаганды «Единой России» и «логично» впитывающая в себя страшилку столетней давности: «Большевики – немецкие шпионы».

Обывателю неведомо, что подобная логика в первом приближении применима лишь к обществу, где классовые антагонизмы исторически сняты; да и ему для победы необходимо не одно единство, а прежде всего устойчивая экономическая база и адекватные международные условия. Конечно, тем, кто не обладает исторической перспективой, проще использовать «патриотизм» в функции «опиума народа». Тем же, кто не на словах, а на деле озабочен будущим своей страны и народа, юбилей Октября дает хорошую возможность посмотреть на события вековой давности с позиций научной методологии и вместе с тем новым взглядом. В поле зрения необходимо включить и те аспекты исторической ситуации, которые до нынешнего безвременья были общеизвестны, и те, что даже от выдающихся современников оказались заслонены «злобой дня» и далеко не сразу смогли стать объектом теоретического анализа.

Перспектива первая: «пиррова победа»

Как было известно уже пятиклассникам до эры ЕГЭ, выражение «пиррова победа» повелось с III в. до н.э., когда эпирский царь Пирр вознамерился повторить поход Александра Македонского. Горе-завоеватель не пожелал учесть, что имеет дело не с прогнившей Персидской империей, как его прославленный предшественник, а с молодой и сильной Римской республикой. Для Эпирского царства, пусть и имевшего неплохое войско, но в целом отсталого, столкновение с более высокой военной и политической организацией римлян обернулось тем, чего и следовало ожидать: сначала – тактический успех, в итоге – полный провал, а между ними – то, о чем сам Пирр произнес «обессмертившие» его слова: «Еще одна такая победа, и мы погибли».

Имитаторы «украденной победы» принимают за аксиому, что, не будь красного Октября, Россия оказалась бы в лагере победителей в мировой войне и получила бы свою долю плодов победы. Это, по их мнению, позволило бы стране взять хороший старт в технико-экономическом развитии и выйти на передовые позиции в мире без тех испытаний и жертв, которые последовали за Октябрем. Подобные рассуждения, в том числе на самом высоком уровне, вдохновляют иных беллетристов на необузданную игру фантазии: одна воображает себя в компании молодого государя-императора в автомобиле, объезжающем Кремль; у другого и вовсе просторы Галактики в отдаленном будущем бороздит гравилет «Цесаревич».

Никому из наших оппонентов не приходит в голову самое простое и очевидное: «победа» в компании империалистических союзников по Антанте, даже в лучшем для нее случае, для России могла быть только пирровой. В свете всей истории отношений нашей страны с Западом, о чем любят порассуждать авторы антибольшевистских инвектив, напрашивается вопрос: с чего вы взяли, что «великие» державы-победительницы, технически и экономически превосходившие тогдашнюю Россию, стали бы с нею делиться «по-божески»? Что-то не замечалось за ними такого благородства даже прежде, до наступления эпохи империализма. Хотя тогда и отрыв России от центров «цивилизованного мира» не был столь велик, и агрессивность этих центров была объективно меньшей.

Капиталистический мир изначально делился на метропольные центры и зависимую периферию, но в этом разделении мира во времена «свободной конкуренции» тоже находилось место своего рода «конкуренции»: кто-то опускался вниз, кто-то имел шансы пробиться наверх. В эпоху монополистического капитализма метропольное положение в международном разделении труда также монополизируется: повысить свой «ранг», оставаясь на капиталистическом пути, стране периферии становится практически невозможно. Империалистические войны – один из факторов этого сдвига.

Будто по заказу, в истории Первой мировой есть наглядная модель. Италия, как и Россия, вступила в войну неподготовленной, ее армия также понесла непропорционально большие потери, экономика пришла в полное расстройство, а народ, и в мирное время страдавший от нищеты, оказался на грани голода. С грехом пополам дотянув до конца войны – причем, как и постулируют наши оппоненты, без революции, может быть потому, что война для нее началась почти на год позже, – буржуазная Италия тоже рассчитывала на щедрость союзников. Зря рассчитывала: со слабыми, если в них нет экстренной надобности как в сателлитах, в империалистическом мире делиться не принято. Правда, на Версальской конференции, подводившей итоги войны, Италию включили для вида в «большую четверку» победителей. Но ее премьер мог только фотографироваться с лидерами Великобритании, США и Франции – все серьезные вопросы решали без него. Очень похоже на ельцинскую РФ, выступавшую такой же «шестеркой» в «большой семерке». Италия, где голодные рабочие уже стихийно захватывали заводы, по итогам конференции не получила практически ничего. Не удивительно, что ее «патриоты» пожалели о недавнем решении примкнуть к Антанте и вскоре поддержали Муссолини, приведшего страну в состав фашистской «оси» заодно с «обделенной», как она, Японией и побежденной в войне Германией.

Какие есть основания полагать, что участь «победительницы» России была бы лучше итальянской? Допустим даже, вместе с нашими оппонентами, что в мире без Октября война кончилась бы с тем же итогом, что в исторической реальности, и в тот же срок – к ноябрю 1918 г. Куда успели бы дойти русские войска (предположим, сохранившие боеспособность – к реальности этого допущения, как и предыдущего, мы еще вернемся)? Нынешние «патриоты» полагают, что до Берлина, – но при этом осознанно или неосознанно копируют реальный 1945-й, а не реальные 1917-1918 годы. В Первую-то мировую русские войска на германском фронте еще с весны 1915-го не наступали, а отступали перед многократно превосходящей огневой мощью и лучшей организацией неприятеля. Какие есть основания полагать, что в последний год войны положение изменилось бы к лучшему? Ссылаются на Брусиловский прорыв, но не случайно он был направлен против более слабой из неприятельских держав – Австро-Венгрии; стоило подоспеть немецким дивизиям, как прорыву пришел конец. Иначе и быть не могло. Ведь за русскими войсками не стояли, как за Красной Армией в Великую Отечественную, ни комплексная индустриализация, ни новая техническая база сельского хозяйства, ни всеобщая грамотность, ни – последнее по счету, но не по важности – понимание солдатами и тружениками тыла, что и во имя чего они защищают. За фронтовиками Первой мировой стояло совсем другое: разнузданная буржуазная нажива и чиновничья коррупция; перебои с хлебом, снарядами и патронами; распутинское распутство и шпионские скандалы в верхах (о некоторых даже в советское время не любили вспоминать – мне в детстве рассказывала бабушка, в те годы учившаяся в дворянском интернате). Такая армия с таким тылом, если и перешла бы в наступление, то на манер итальянской – в самом конце войны, когда противник уже агонизировал. Причем и тогда на пути русской армии встали бы Польша и Венгрия, горячо «любившие» империю Романовых. Германия, даже терпя общее поражение, нашла бы в этих странах достаточно мобилизационных резервов против России, да и вообще наступать в среде враждебного населения – мягко говоря, не подарок. Положа руку на сердце: верите ли вы сами, господа, что итоги такого наступления сильно отличались бы от итогов похода Тухачевского летом 1920 г. под аналогичным лозунгом: «На Варшаву, на Берлин!»?

В самом «лучшем» случае, доблестные войска под командованием Алексеева, Корнилова, Деникина, Врангеля и прочих, столь блестяще себя показавших вскоре в Гражданской войне, стратегов и тактиков, успели бы кое-как доплестись до Немана и Западного Буга. В худшем – осуществился бы близкий к гениальности план еще одного защитника «Белого дела», генерала Юденича: отвести остатки разваливающейся армии на Волгу и Кубань, сдать немцам не только Украину, но и почти всю Великороссию, а единственным боеспособным фронтом – Кавказским, которым он и командовал, – продолжать наступление на Османскую империю, единственную неприятельскую державу, разваливавшуюся еще быстрее. Авось будет чем торговаться с союзниками после войны! Да все равно ничего бы не выторговали: с банкротами сделок не заключают. Россия без Октября пришла бы к концу войны именно банкротом – финансовым, продовольственным, социальным, политическим, а, следовательно, и военным. Она оказалась бы в состоянии еще худшем, чем Италия, где в отличие от России финансы и промышленность принадлежали национальному капиталу, деревня не была так опутана пережитками крепостничества и не находилась в климатической зоне рискованного земледелия, да и политическая система была не в пример современнее. Понятно, что «победа» России в любом мыслимом случае была бы воистину пирровой.

Что ждет в капиталистическом мире, особенно в эпоху империализма, страну, заведенную господствующими классами в подобную трясину, давно и хорошо известно: беспросветная кабала. Без Октября эта участь и ожидала Россию, какая бы из двух империалистических коалиций ни взяла верх. И еще неизвестно, чья кабала оказалась бы хуже – неприятельская или «союзная». Державы Антанты еще до февраля 1917 г. отличились ростовщическими займами союзнику, спасавшему их от разгрома ценою крови своих солдат, и даже конфискацией российского золотого запаса во французских банках; скупкой по дешевке российских месторождений стратегического сырья; отправкой контингента военнослужащих США для управления Транссибирской магистралью; беспрецедентным требованием, чтобы страна, где хлеба уже не хватало ни тылу, ни фронту, поставляла «союзникам» по низким ценам зерно, вполне доступное им на мировом рынке.

Можно себе представить, какой разговор пошел бы с «Россией без Октября» – хоть николаевской, хоть «керенской», хоть корниловской, – едва отпала бы надобность в ней как в военном союзнике. А такая надобность исчезла бы точно, если принять тезис наших оппонентов о завершении войны «как было» – поражением Германии. Не будь СССР, никто из действительных победителей не стал бы вскармливать себе новых конкурентов. И это относится как к побежденной Германии, так и к пирровым «победителям», будь то Италия, Япония и уж подавно «безоктябрьская» Россия – из всех держав самая отсталая, самая зависимая и самая разоренная. Размеры страны и численность населения в начале XX века уже ничего не решали: много ли тогда считались с Китаем и Бразилией – территориальными и демографическими гигантами, но экономическими и политическими карликами?

Да что там говорить – с одной внешней задолженностью, нараставшей в ту войну как снежный ком, России без Октября не расплатиться бы уже никогда. Только большевики, во главе революционного народа, могли позволить себе отказаться платить ростовщические долги в принципе. О таком не могла и помыслить ни одна буржуазная и даже мелкобуржуазная партия, не говоря о николаевско-распутинском дворе, – у всех них слишком много капиталов лежало в тех же банках, контролируемых монополиями Франции, Британии, США. Оставалось до скончания века выжимать из полумертвой страны ростовщические проценты, забыв и думать о настоящей индустриализации, современной системе образования и здравоохранения (откуда взять на все это деньги?), об аграрной реформе (помещичьи земли заложены в тех же банках – попробуй тронь, на компенсации казны не хватит, да еще и санкции наложат). А без масштабной модернизации экономики откуда брать средства на выплату хотя бы процентов по долгам? Да все оттуда же: от голодного экспорта зерна и прочего продовольствия, да еще русского леса; а чем больше лесов вырубишь, тем чаще будут неурожаи, тем голоднее – сельхозэкспорт. Остается еще, конечно, экспорт минерального сырья, но с непременной отдачей месторождений в концессию иностранным корпорациям: самим-то откуда взять инвестиции и технологию для их разведки и разработки? А значит, из цены добываемого сырья стране перепадут жалкие гроши. Замкнутый круг, из которого стране зависимой периферии в принципе невозможно выйти без революции.

Это в сущности и есть та Россия, которую «мы потеряли» по фильму Говорухина и в которую возвращаемся после того, как в самом деле потеряли свою Советскую Родину. Только теперь у РФ все же имеется «подушка безопасности», унаследованная от советской эпохи. Есть разведанные и обустроенные месторождения нефти, газа и руд; есть тяжелая промышленность, энергетика и агропром; есть образование, медицина и фундаментальная наука не дореволюционных масштабов; есть ракетно-ядерный щит. Без Октября никакой «подушки» не было бы: все резервы, и прежде мизерные, съела империалистическая война. Россия без Октября оставалась бы, в самом лучшем случае, «холодной Латинской Америкой» – не теперешней, а тогдашней, с аналогичным местом в мировом капиталистическом разделении труда, но с куда менее благоприятным климатом.

А впереди уже маячила Великая депрессия – никакой контрреволюции не отменить законов капиталистической экономики. Цены на продовольствие и сырье полетели бы вниз – тогда они в самом деле упали так, что агробизнес Латинской Америки не оправился от удара до 60-х гг. А ведь речь идет о регионе с благоприятным климатом, не знавшем опустошений двух мировых войн, даже, наоборот, от них экономически выигравшем. И в этих-то условиях мировой экономический кризис довел миллионы людей, без преувеличения, до голодной смерти. 

Вот и судите сами, сколь светлых перспектив лишили Россию в Октябре 1917-го большевики и Советская власть …

А.В. Харламенко