Ящик Пандоры.

– Вы - не только те, за кого себя принимаете. Я задаю вопрос: вы сумеете вспомнить, кто вы на самом деле?

Гипнотизерша по имени Опал готовится к кульминации представления. Она ищет добровольца, оглядывая аудиторию большими зелеными глазами, обведенными черным карандашом.

– Кто из вас хочет вскрыть воспоминания, зарытые в глубинах вашего сознания?

Никто не откликается, все опускают глаза. Она откидывает волнистую прядь длинных рыжих волос, упавшую на глаза.

– Никто? В таком случае я произвольно назначу кого-то одного. Кого бы выбрать?

Она тычет в зал указательным пальцем с безукоризненным маникюром, перебирая зрителей, изучая одного за другим, пока не выбирает жертву.

– Вы!

* * *

Эта тема озвучена мной в видео, текст ниже:

Ссылка на видео: https://youtu.be/lIU2nMDuv9k

* * *

Мимо! Ничего не выйдет.

– Да, вы, мсье. Не могли бы вы выйти ко мне?

Мужчина со вздохом встает и со скорбной улыбкой поднимается на сцену. Видя, как мало у него энтузиазма, Опал просит зал его подбодрить.

Почему всегда я?

В зале баржи-театра «Ящик Пандоры» помещается примерно триста человек. Все энергично аплодируют, испытывая облегчение от того, что выбор пал не на них.

Двое на сцене, гипнотизёрша и ее подопытный, разглядывают друг друга. У нее прекрасная фигура, в глубоком декольте черного платья блестит кулон из ляпис-лазури в форме дельфина. Он – кареглазый шатен в очках с тонкими позолоченными дужками, в тенниске, в джинсах, в ботинках на толстой каучуковой подошве.

– Спасибо вам за сговорчивость, – приветствует она его не без иронии. – Как вас зовут, сколько вам лет?

– Рене Толедано, 32 года, – отвечает он с очевидной неохотой.

– Чем занимаетесь?

– Я преподаю историю в лицее Джонни Холлидея.

– Почему вы здесь, мсье Толедано?

– У нас с коллегой Элоди (он указывает на белокурую особу с короткой стрижкой, скромно поднимающую руку в третьем ряду) ритуал: в воскресенье вечером мы всегда ходим на какой-нибудь спектакль, а потом в пиццерию.

– Так. Значит, завтра у вас начинается учебный год. Стресс перед новыми попытками обуздать наших обожаемых ангелочков, да?

В зале смешки.

– Именно. Мы с Элоди решили расслабиться в последний вечер каникул, прежде чем прыгнуть в воронку учебного года.

– Почему из всех спектаклей вы выбрали мой?

– Я люблю магию, Элоди – гипноз. В прошлое воскресенье она ходила со мной на фокусника, теперь моя очередь сделать ей приятное.

– Простой обмен любезностями?

– Признаться, меня заинтриговало название спектакля, «Гипноз и забытые воспоминания».

Женщина с длинными рыжими волосами, улыбаясь, усаживает его в красное бархатное кресло в центре сцены, где красуется огромная фотография зеленого глаза, совсем как у нее.

– Позвольте задать вам вопрос, мсье Толедано. Как лично вы понимаете выражение «забытое воспоминание»?

Вопрос интересный, Рене вскидывает голову.

– У меня как у преподавателя истории такое впечатление, что у всех вокруг прогрессирующая амнезия. Все повторяют ошибки прошлого, потому что забыли, какими были последствия.

Рене подбодрили понимающие голоса в зале, и он продолжает:

– В наше время все происходит быстрее, и мне кажется, что забывается все тоже быстрее.

Снова берет слово гипнотизерша:

– Это так называемая коллективная память. А как у вас дела с вашей собственной, индивидуальной памятью?

Похоже, она чего-то от меня ждет. Каких слов она от меня добивается?

– Более-менее. Я способен вспомнить мельчайшие подробности французской истории. Но с недавних пор у меня возникли провалы в памяти, и это меня тревожит. Например, я все чаще забываю, куда подевал ключи, где поставил машину. На прошлой неделе забыл пин-код своей дебетовой карточки. Если откровенно, я боюсь кончить, как мой отец, у него болезнь Альцгеймера.

– Худшее, что может произойти с преподавателем истории, – это потеря памяти, не так ли?

Рене вместо ответа смотрит в зал, на свою коллегу.

Уверен, Элоди тоже недоумевает, зачем мы теряем время на эти личные расспросы, вместо того чтобы начать номер.

Этот зал с иллюминаторами, смотрящими на реку, кажется ему тюрьмой, откуда он должен сбежать, а красавица гипнотизерша – тюремщицей, не дающей совершить побег. Она кружит вокруг его кресла, как змея, обвивающая добычу.

– Я говорю с вами не о кратковременной и не о долговременной памяти, мсье Толедано. Речь о глубинной памяти. Даже об очень глубинной. Вместе мы будем искать глубочайшие слои вашей памяти, скрытые под слоями сознания. Вы готовы вскрыть эту глубинную память, делающую вас тем, кто вы есть на самом деле?

О чем она толкует?

– Глубинная память? Извините, я не знаю, что это значит.

– Узнаете, если согласитесь попробовать. Хочу быть абсолютно честной: я впервые провожу этот эксперимент на сцене.

Что?.. Я первый? А вдруг она не справится? Я должен что-то отвечать, на меня все смотрят, я выгляжу смешным. Но давать задний ход поздно.

Помявшись, он утвердительно кивает.

– Что ж, если вы готовы, начнем.

Она подает знак осветителю. Теперь весь свет направлен на Рене, она осталась в полутьме.

– Закройте глаза. Расслабьтесь. Дышите глубже. Вас охватывает сладостное оцепенение, вы готовитесь к новому, приятному переживанию.

Призыв расслабиться всегда меня раздражает. Хорошенькое начало…

– Теперь представьте лестницу. Спускайтесь вниз. Спустились? Перед вами дверь в бессознательное. Видите ее?

Ни черта не вижу.

– Вы слышите меня, Рене? Вы по-прежнему с нами? Ответьте на вопрос: вы видите эту дверь?

Необязательно открывать глаза, и так понятно, что на меня все смотрят. Если я не пойду у нее на поводу, то Элоди обязательно меня упрекнет, что я испортил представление, потому что не люблю гипноз и признаю только классическую магию. Ладно, постараюсь. Что она просит? Ах да, лестница. Спуститься по ступенькам и увидеть… да, дверь в бессознательное.

– Вы её видите? – снова спрашивает гипнотизёрша.

Что-то различаю… Да, наверное, это она, дверь. Может, и дверь.

– Да, вижу.

Вот она.

– Не переставайте со мной говорить. Описывайте в точности, что видите, по мере того, как оно будет появляться. Мы вас слушаем. Итак, на что она похожа, эта дверь в бессознательное?

– Железная, толстая, бронированная, на здоровенных петлях, с огромным ржавым замком.

– Представьте, что я даю вам ключ от замка. Вставляйте его в замочную скважину, поворачивайте. Все, открыли. Нажмите на ручку, медленно толкайте дверь. Получается?

– Нет.

– Старайтесь.

Легко сказать, столько ржавчины! Лучше бы открыть глаза и сразу все прекратить. Но нет, чувствую, она не позволит мне так легко увильнуть. Что ж, придется продолжить игру.

– Готово, открылась.

– Браво, Рене! Перед вами коридор с пронумерованными дверями. Видите их? Можете описать?

– Толстый красный ковер, белые двери, черные цифры на позолоченных табличках.

– Какой ближайший к вам номер?

Не очень-то разглядишь. Надо сфокусироваться.

– 111.

– Это значит, что вы вышли из двери номер 112. Ваша нынешняя жизнь – 112-я. Хорошо. Теперь вам надо выбрать, какую жизнь вы хотите посетить. Четко сформулируйте, что доставит вам удовольствие.

– Что доставит?.. Скажем, та жизнь, в которой я вел себя максимально… героически.

– Прекрасно. Дверь, соответствующая этой героической жизни, осветится красным. Видите её?

– Да, её номер 109.

– Значит, она совсем недавняя. Ну же, открывайте.

Как-то я не очень уверен…

– Вперёд, Рене. Я здесь. Здесь все мы, мы вас поддержим.

Раз так, придется идти до конца.

– Открыл.

– Опишите подробно все, что вы видите, слышите, чувствуете за этой дверью 109, Рене.

Глаза под веками движутся, Рене вздрагивает, на его лице острое изумление. Немного погодя он произносит:

– Я вижу свои…

2.

– …руки.

Он продолжает обследование, сообщая о своих открытиях по мере их совершения.

Сознание Рене различает руки, отходящие от тела, в котором он находится. Пальцы в шрамах, ногти черны и обломаны. Кисти, торчащие из голубых рукавов, принадлежат, похоже, молодому человеку. Над ним ночное небо. Он достает из кармана зажигалку, щелкает ею и освещает огоньком свои часы. Стрелки показывают 5:35.

Он видит людей вокруг. На всех одинаковая голубая форма. Как историк он без труда опознает в ней французское обмундирование времен Первой мировой войны. От дыхания людей в морозном воздухе висит мутный пар. Они сидят в траншее глубиной два метра с обложенными досками стенами. Воняет гнилью и горелой плотью. Рене чувствует во всем теле окоченение.

Что я здесь делаю?

Унтер в кепи и с нашивками объявляет перекличку. Звучат фамилии и имена.

Услышав «капрал Ипполит Пелисье», он, к своему удивлению, отвечает:

– Я!

Вывод: в той, старой, жизни его звали Ипполит Пелисье.

Унтер-офицер проверяет своих подчиненных. Подойдя к Ипполиту Пелисье, он смотрит на его личный значок и говорит:

– Послушайте, капрал, мне знаком ваш послужной список, но потрудитесь всё же позаботиться о своей внешности. Она должна быть безупречной. Может, убьют, может, нет, но опрятность никто не отменял. Извольте причесаться, пока не нагрянуло начальство.

– Слушаюсь, сержант.

Ипполит удаляется в туалетный угол, где, глядя в зеркальце, быстро приводит в порядок волосы, закрепляя слюной чуб. При этом нынешний Рене Толедано видит, каким он был внешне в своей прежней жизни, в жизни Ипполита Пелисье.

Это я?

Ему не больше 20 лет. Навощенные кончики усиков торчат вверх. Глаза серые, волосы черные, губы тонкие, на подбородке ямочка. Глядясь в зеркало, он как будто успокаивается. Вихры требуют еще слюны. Громовой голос сержанта отрывает его от изучения собственной внешности.

– Что вы там застряли, капрал? Нашли время корчить из себя Нарцисса! Марш на позицию, сейчас будет инспекция!

Ипполит Пелисье торопится в строй и равняется с остальными солдатами. Сержант приказывает проверить винтовки и пистолеты. Щелкают затворы. Наконец объявляют о появлении генерала. Он весь в галунах и медалях, окружен старшими офицерами. Стоя на ящике, он обращается к личному составу:

– Сегодня, 16 апреля 1917 года, здесь, близ города Лана, мы решили перейти в наступление и смять оборонительные порядки немецкого фронта. Неприятель удерживает Дамскую дорогу. Пехота будет продвигаться на сто метров вперед каждые три минуты. Это немного быстрее, чем в Вердене, где мы при схожих условиях сумели отбить форт Дуомон. Мы применим ту же тактику, доказавшую свою успешность. Затем впервые вступят в бой танки «Шнейдер», они ударят врагу в тыл и облегчат задачу пехоты. Цель - достигнуть до наступления темноты южного предместья Лана.

Ипполит поднимает руку:

– Господин генерал!

Ретивые офицеры готовы заткнуть выскочке рот, но Нивель показывает величественным жестом, что готов его выслушать.

– Как там поживают боши? – интересуется Ипполит.

Полководец усмехается:

– Разве вы не слышали все эти дни залпы наших пушек? На них валится град наших снарядов, произведенных в Сент-Этьене. Могу даже привести точные цифры: 5310 наших орудий уже выпустили пять миллионов снарядов малого калибра и полтора миллиона крупного. По всей видимости, три четверти неприятельских порядков уничтожено. Остается только завершить начатое. Немцы несут потери, они измотаны. Они смогут оказать нам лишь слабое сопротивление. Вы подниметесь на этот холм и покончите с ними. Так мы, точнее, вы положите решающей победой конец этой изнурительной войне. После этого тевтонские захватчики уберутся восвояси, а вы героями вернетесь домой, к женам, родным, друзьям, и воцарится мир, как раньше.

Генерал Нивель делает выразительную паузу. Он смотрит на офицеров и мощным голосом провозглашает:

– Час пробил. Уверенность, отвага! Вив ля Франс!

– Вив ля Франс! – дружно звучит в ответ.

– Будьте героями! – заключает генерал.

– Все по местам! – командует сержант. – Приготовиться к наступлению!

Ипполит проверяет кинжал и фляжку. Для апреля очень холодно. Всю ночь шел снег. Солдаты выдыхают всё больше пара. Справа от Ипполита Рене видит сенегальцев. Те так дрожат от холода, что слышно клацанье зубов.

Сержант орет:

– Приготовиться!

Большинство солдат хватаются за фляжки и пьют для храбрости ром. Что до Ипполита, то у него во фляжке красное сицилийское вино. Это единственная его причуда, но он крепко за неё держится. Перебродивший виноградный сок его согревает и успокаивает.

На горизонте проклевывается заря. Вокруг носятся птицы, безразличные к людским причудам. Ожиданию не видно конца, всем хочется поскорее выбраться из опостылевших крысиных нор. Наконец ровно в 6 часов раздается пронзительный сержантский свисток, справа и слева по траншее ему вторят другие свистки.

Ипполит одним из первых вылезает по лестнице из окопа. Склон холма крутой, но подниматься по нему можно. Внезапно наползает туча, становится еще сумрачнее, припускает дождь. Заснеженная земля превращается в скользкую грязь.

Слева от Ипполита танки «Шнейдер» один за другим вязнут в грязи. Первые метры пехотинцы преодолевают без сопротивления, под пальбу пушек, утюжащих остатки неприятельских оборонительных позиций. Наверху холма часто вздымаются желтые фонтанчики взрывов, сопровождаемые столбами дыма. Пехотинцы, осмелев, ускоряют бег и достигают проволочных заграждений. Саперы пускают в ход кусачки и методично режут проволоку. Пусть свободен.

Можно лезть дальше. Внезапно очереди из вражеского пулеметного гнезда начинают косить вырвавшихся вперед солдат. Ипполит и его товарищи падают на землю и пытаются целиться в темные каски, высовывающиеся из-за укрытий впереди. Раненый солдат, забежавший дальше всех, срывает чеку с гранаты. Бросок. Немецкие солдаты в пулеметном гнезде выведены из строя. Выскакивающих наружу раненых и покалеченных быстро добивают. Дождь усиливается.

– Вперед, вперед! – кричит сержант, сопровождая крики свистками.

Подъем продолжается недолго: оживает новое пулеметное гнездо, теперь надо зачистить его. Французская артиллерия утюжит вершину холма, дождь делает землю все более скользкой, осложняя задачу. Появляется группа неприятельских солдат, Ипполит с товарищами прижимается к земле. Теперь противник стреляет более метко. Ипполит подбирает вражескую гранату и швыряет ее примерно туда, откуда она прилетела. Он чувствует биение крови в висках, дыхание спирает.

– Быстрее! Вперед! – вопит сержант, предусмотрительно прячущийся за спинами подчиненных.

Голубые выдирают себя из липкой грязи и бегут. Впереди беспорядочные очереди. Солдаты падают один за другим, голос сержанта не умолкает:

– Вперед, вперед! Проклятие!

Потом голос сержанта становится угрожающим:

– Трусов, повернувших назад, ждут пулеметы, установленные внизу специально для них. Если их не достанут эти очереди, то они будут расстреляны как дезертиры!

Звук сержантского свистка не столько гонит вперед, сколько бесит. Потенциальных дезертиров валят очереди из французских окопов. Ипполит убеждается, что ни наступать, ни отступать уже не выходит. Он и его товарищи по оружию раздумывают, как быть. Снизу к ним приближаются какие-то солдаты. Ипполит не может толком их разглядеть из-за дождя. Он надеется, что это подкрепление, но его ждет горькое разочарование. Его товарищей косит огонь врага, подобравшегося с тыла. Теперь французские солдаты зажаты между двух огней. Наконец сержант, прячущийся за горой трупов, командует атаковать неприятеля, ударившего им в спину.

Солдаты подчиняются, но их маневр только увеличивает потери. Их окружает стена огня. Тем временем светает. Французы уничтожают всех немцев, подобравшихся снизу, но слишком дорогой ценой…

Из всех атаковавших в первой волне в живых остался один Ипполит. Он чувствует себя не героем, а загнанным зверем. Он должен на что-то решиться. Он задыхается, сердце бьется как сумасшедшее. Лезть дальше по склону – значит одному атаковать вражеские пулеметные гнезда. Спускаться – значит рисковать быть принятым за дезертира.

Тогда он ползет по следам немцев, заходивших с тыла, и обнаруживает тоннель, вход в который замаскирован кучей земли. Такие тоннели ему знакомы: ему приходилось обследовать подобные ходы в качестве лазутчика. И французские, и немецкие саперы превратились в кротов, роющих галереи и подкладывающих взрывчатку под неприятельские позиции.

Ипполит лезет внутрь. Ступеньки ведут в подземный коридор. Своды коридора подперты бревнами. Ясно, что немцы давно здесь обосновались и наделали прочных галерей, чтобы быть неуязвимыми для французской артиллерии и атаковать отсюда свежими силами. До вершины холма еще далеко, и обстрелы последних дней, вопреки расчетам Нивеля, не повредили эти укрепления.

Продвигаясь дальше по тоннелю, Ипполит натыкается на ящики со взрывчаткой. Слышен какой-то шум, он прячется в углу и видит немецкого солдата. Пропустив его вперед, он нападает на него сзади, зажимает ему ладонью рот и перерезает горло. Он действует просто, четко, эффективно. Из сонной артерии солдата брызжет теплая кровь. Ипполит убирает руку, и тело падает, как тряпичная кукла.

Кто-то зовет: «Heinrich! Wo bist du? Was passiert? Heinrich!» Ответа нет. Прибегает другой солдат. Ипполит нападает на него тем же способом и так же быстро приканчивает его. Его форма залита вражеской кровью.

Снова слышатся голоса. Двое тащат ящик со взрывчаткой. Внезапно напав на них, Ипполит без труда закалывает одного, но второй, рослый здоровяк, обхватывает его ручищами. Юркий Ипполит бьет его локтем в живот, выворачивается и угрожает ему кинжалом. Теперь они стоят лицом к лицу.

Оба тяжело дышат, удерживая друг друга на расстоянии. Противник тяжелее, сильнее, но не так подвижен. Ипполит несколько раз достает его кинжалом, но порезы недостаточно глубоки, чтобы вывести его из строя. Немцу удается выбить у него кинжал, повалить и прижать своим весом к земле. Ипполит из последних сил отводит от лица его руку с кинжалом и своей свободной рукой сжимает ему кадык, но пальцы то и дело соскальзывают с жирного подбородка.

Поединку не видно конца. Ипполит задыхается от кислого духа изо рта противника, их лица разделяют считанные сантиметры. По лбу у него струится пот. Острие кинжала неумолимо приближается к его правому глазу. Он стискивает немцу горло, но на большее у него уже нет сил, лезвие входит ему в правый глаз и под сухой треск кости протыкает мозг.

3.

Рене Толедано резко просыпается, глаз у него дергается от тика.

– Нет! Не смейте открывать глаза, подождите! – торопливо предупреждает гипнотизёрша. – Это как при нырянии: из гипнотического транса тоже надо выходить поэтапно. Закройте глаза.

Но учитель истории пренебрегает её советами.

Как видят все зрители, он очень бледен, дышит толчками, дрожит всем телом. Со злобным криком он вскакивает, покидает сцену, бежит к выходу.

Элоди, его подруга, пытается его остановить, но он отталкивает её и выбегает из двери «Ящика Пандоры». Он мчится по прямой по нижнему уровню набережной Сены, непроизвольно моргая правым глазом. Так продолжается долго. Наконец он выдыхается и наклоняется над водой. У него приступ рвоты.

Дерганье правого века постепенно проходит. Он вспоминает генерала Нивеля, предрекавшего верную победу: «Будьте героями!»

Болтун! Мы были баранами, подгоняемыми слепыми пастухами.

Перед его мысленным взором прокручиваются, как кинофильм, эпизоды наступления на Дамской дороге, хотя уже без жутких физических ощущений: холода, дрожи земли от разрывов снарядов, запаха пороха и горелого мяса.

Но он всё это чувствовал, не мог же его мозг это изобрести!

* * *

Сколько он себя помнит, с самого раннего детства, Рене мечтал о спокойной жизни.

Он хорошо учился, всё ему было любопытно. Мать тоже была учительницей, преподавала точные науки. И учила сына нравственности:

«Поступишь плохо – скажи. Признался – уже наполовину прощен. Нельзя врать и увиливать. Заруби себе на носу, Рене: повинную голову меч не сечёт».

Его отец преподавал историю. Это он научил сына обходить придуманные обществом рамки. По мнению отца, лучшим способом понять перспективу собственного существования было разобраться в том, что он называл «прошлым своего стада».

Когда Рене был ребёнком, отец, Эмиль, потчевал его рассказами из истории и прививал ему вкус и любопытство к жизни предков. Отец указал ему жизненный путь, и Рене естественным образом зашагал по нему.

Благодаря отцу он загорелся страстью к древнегреческой мифологии, к великим латинским текстам, к средневековым сказаниям. Отец рассказывал ему о великих сражениях, а потом, помолчав, брал за руку и торжественно провозглашал:

– Знай, сынок, война, настоящая война, – это ужас. Это несчастные люди, вслепую убивающие друг друга. Это продолжается в госпиталях, где угасают изувеченные, в тюрьмах, где заживо гниют в клетках невиновные. Поверь, в сражениях нет ничего возвышенного, никакой красоты. Тем не менее в истории остаются по большей части как раз они. Жаль. Я бы предпочел историю, где сохранились мгновения удовольствия и радости. Но это никого не интересовало.

Как-то раз, вернувшись из школы, Рене (ему было тогда лет 11) сказал отцу:

– Папа, нам задали запомнить «1515, Мариньяно», но почти ничего не говорят о той битве. Почему? Где это Мариньяно? Зачем оно было?

– Хороший вопрос, сынок. Мариньяно находится на севере Италии. Наш молодой король Франциск I хотел укрепить свой статус, он ведь происходил из незаконной ветви. Вот и ждал возможности о себе заявить. Воспользовавшись слухами о бесчинствах знати на севере Италии, не признававшем папу, он проявил рвение и предложил понтифику усмирить два города, слывших Содомом и Гоморрой.

Он перешел через Альпы и вступил в Северную Италию. Миланцы и туринцы выставили против него армию швейцарских наемников. Хоть Мариньяно и находился в Италии, в битве сошлись французы и швейцарцы.

Победителя в битве не было.

Две армии безуспешно искали друг друга в тумане, среди снегов. В конце концов из-за совсем слабой видимости обе они буквально покончили с собой, ошибочно приняв свои войска за неприятельские. Поутру швейцары как чуть более смышленые настигли французов и были уже близки к победе, но тут французы получили подкрепление – венецианцев. Напав на швейцарцев, они в последний момент все же их одолели. После этого французы ушли из Италии.

– Значит, эта битва была бессмысленной, папа!

– В тот день много бедняг умерло в снегах ни за что. Все это было голой пропагандой. Ну да, Франциск I сделал себе рекламу, провозгласив себя великим победителем в сражении при Мариньяно, и прослыл великим полководцем-харизматиком. О решающем вмешательстве венецианцев все забыли, и Франциск I объявил подданным, что он не просто законный, а великий король-завоеватель. Урок, который можно из всего этого извлечь, сын мой, таков: важно не то, что достигнуто на самом деле, а то, что об этом напишут историки.

– Выходит, историки всех сильней? Ты поэтому историк, папа?

Вместо ответа отец продолжил:

– Потом Франциск I убедил себя, что действительно одержал победу в битве и что обладает способностями блестящего стратега. Поэтому он пошел войной на главного своего соперника, императора Карла Пятого. В 1525 году грянула битва при Павии, в ней король был разбит в пух и прах и пленён. За его освобождение был выплачен огромный выкуп, разоривший страну. После этого он бросил воевать и посвятил себя живописи, музыке и легкодоступным женщинам. Отсюда его репутация короля-мецената и соблазнителя. Ну а если вернуться к Мариньяно, то ученики и учителя знают об этой битве в основном потому, что цифру 1515 легко запомнить!

Для Рене этот разговор стал откровением.

– Жюль Мишле не помог делу, – сказал еще отец. – В 1849 году он написал большую историю Франции, ставшую безукоризненным справочником, содержащим всё то, что следует знать и говорить о нашей истории. Это он отобрал решающие сражения, королей, которых считал важными и неважными, он истолковал факты. Только он всё исказил в угоду собственным политическим взглядам, и никто потом не посмел ему перечить.

Рене усвоил, что всё известное нам о прошлом – это пропагандистская карикатура, распространяемая историками ради удовольствия могущественного заказчика.

Однажды Рене спросил отца:

– Папа, почему ты не говоришь на уроках того, что рассказываешь мне?

Эмиль серьезно посмотрел на сына:

– Запомни хорошенько: нельзя просто так взять и обрушить людям на голову то, что произошло на самом деле. Привыкшему ко лжи правда всегда кажется подозрительной.

Это отрывки из начала книги - Ящик Пандоры.

Автор Бернар Вербер - современный французский писатель, философ.

ИСТОЧНИК

* * *

На этом всё, всего хорошего, читайте книги - с ними интересней жить!

Юрий Шатохин, канал Веб Рассказ, Новосибирск.

До свидания.