Дуэль

Якубович был совсем другая личность. Хоть не такой людоед, каким его выставляли как в современном описании бунта по до­несению следственной комиссии, так и в недавно вышедшем(1860 г.) сочинении барона Корфа*;но все же, можно сказать,он был страшен на вид, хотя имел не совсем черствую душу**.

Ростом высокий, худощавый, бодрый мужчина, с большим от­крытым лицом, загорелым и огрубелым, как у цыгана, — с боль­шими совершенно навыкате глазами, налитыми кровью, подбо­родком, необыкновенно выдавшимся вперед и раздвоенным, как рукоятка у черкасского ятагана, которым он так хорошо владел на Кавказе, — говорил он увлекательно и в один час мог заста­вить рассмеяться и расплакаться. Каламбуры и остроты сыпались у него изо рта, как батальный огонь. Служил он прежде уланским ротмистром и был сослан па Кавказ за дуэль; там своей отчаянной храбростью скоро сделался он известным и даже любимцем Ермолова, который держал его при себе и называл «моя собственность». На черкесов он навел такой ужас, что они в горах пугали им детей, говоря: «Якуб идет».

На Кавказе он имел еще дуэль с знаменитым Грибоедовым, которая так похожа на известный рассказ Пушкина «Выстрел», что не знаю, что было чему основанием, и боюсь, не выдумал ли Якубович. Подобная же история есть на немецком языке: «Der Schutz».

Только вот рассказ самого Якубовича: «Мы с Грибоедовым жестоко поссорились — и я вызвал его на дуэль, которая и состоялась. Но когда Грибоедов, стреляя первый, дал промах, — я отложил свой выстрел, сказав, что приду за ним в другое время, когда узнаю, что он будет более дорожить жизнью, нежели теперь. Мы расстались. 

Я ждал с год, следя за Грибоедовым издали, и наконец узнал, что он женился и наслаждался полным счастьем. Теперь, думал я, настала моя оче­редь послать противнику свой выстрел, который должен быть роковым, так как все знали, что я не делаю промаху. Боясь, что  меня не примут или назовут настоящим именем, я оделся чер­кесом и назвал себя каким-то князем из кунаков Грибоедова.

Явившись к нему в дом, велел о себе доложить, зная, что он в это время был дома и занимается в своем кабинете один. Велено меня просить. Я вошел в кабинет, и первым моим делом было замкнуть за собою па ключ дверь и ключ спрятать в карман. Хозяин был чрезвычайно изумлен, по все понял, когда я обра­тился к нему лицом и он пристально взглянул мне в глаза, и когда я ему сказал, что пришел за своим выстрелом. Делать было не­чего, мы стали по концам комнаты — и я начал медленно на­водить свой пистолет, желая этим помучить и подразнить своего противника, так что он пришел в сильное волнение и просил скорее покончить. Но вдруг я понизил пистолет, раздался вы­стрел, Грибоедов вскрикнул, и когда рассеялся дым, я увидел, что попал, куда хотел: я раздробил ему два большие пальца на правой руке, зная, что он страстно любил играть на фортепьяно и  что лишение этого будет для пего ужасно. 

— Вот Вам на память! — воскликнул я, отмыкая дверь и выходя из дому.

На выстрел и крик сбежались жена и люди; но я свободно вышел, пользуясь общим смущением, своим костюмом и блестев­шими за поясом кинжалом и пистолетами».

Якубович уверял меня, что когда потом Грибоедова убили в Тегеране, то изувеченное тело его только и узнали по двум отшибленным им, Якубовичем, пальцам. Правда или нет — не могу заверить.**

На лбу Якубовича был глубокий шрам после раны, полученной на Кавказе. Эта рана была отчасти виновата, что он попал в заговор. На Кавказ он был удален с тем, чтобы его не произво­дить в чины и не увольнять в отпуск; по после этой раны он по­ лучил за отличие крест св. Владимира с бантом и дозволение ехать лечиться в Петербург (что, наоборот, делают раненые в Петербурге, приезжая лечиться на Кавказ). Возвратясь в сто­лицу, он нашел в молодежи новое настроение и даже тайное общество и попал в заговор.

* Барон Корф М. А. Восшествие на престол императора Николая I СПб.,1857. (Об А. И. Якубовиче см. с. 140— 141).

** Он (Якубович - Р.С.) мне рассказывал про свою двуличную роль в самый день 14 декабря, когда император поймал его на площади и, считая в числе преданных, велел состоять при себе. Государь беспре­станно посылал Якубовича к толпе бунтовщиков, чтобы их уговаривать. Якубович носился по воле царя, но не для воли его,на своем коне, в фуражке, по праву раненого, и с черной повязкой через лоб; но вместо исполнения приказания, наоборот, уговаривал и подстрекал бунтовщиков не сдаваться. «Смелее, ре­бята! — кричал он им вполголоса. Вот это-то именно и было причиной того озлобления и омерзения к Якубовичу, которое почувствовал государь, когда узнал о фальшивости своего слу­чайного ординарца. 

*** Рассказ о дуэли А. С. Грибоедова с А. И. Якубовичем близок к легенде. Дуэль состоялась в 1818 г., женитьба Грибоедова — в 1828 г., когда Якубович находился в Сибири. Сведения о дуэли см. в рассказе И. Н. Муравьева-Карского, бывшего секундантом Якубовича (А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников. М., 1929, с. 58— 64).

Источник: А. И. Штукенберг. Из мемуаров ( в книге "Литературное наследие декабристов. Наука. Ленинградское отделение. 1975 год)