Иудино семя - писатель Виктор Астафьев.

"Советская военщина — самая оголтелая, самая трусливая, самая подлая, самая тупая из всех, какие были до неё на свете.

Это она «победила» 1:10! Это она бросала наш народ, как солому, в огонь — и России не стало, нет и русского народа. Мы войну выиграли завалив немцев горами трупов и залив их морем крови.

То, что было Россией, именуется ныне Нечерноземьем, и всё это заросло бурьяном, а остатки нашего народа убежали в город и превратились в шпану, из деревни ушедшую и в город не пришедшую."

Это цитата ( а таких цитат у писателя наберется море, правда, только во время "святых 90-х") - писателя орденоносца Виктора Астафьева.

Того самого, день рождения которого празднуют в эти дни в Овсянке. И на который пришли "сотни неравнодушных людей". Писателя- деревенщика. Аксакала советской прозы. С ног до головы награжденного и зацелованного в задницу - Герой Социалистического Труда, лауреат двух Государственных премий Российской Федерации, двух Государственных премий СССР и Государственной премии РСФСР им. М. Горького, кавалер ордена Ленина.

Прозрение об "ублюдочной советской власти" у него наступило как у всех - в 90-х.

До этого он ковал свое литературное мастерство умело и деловито - в самом разгаре этой советской власти.

Попал на фронт - в 1943 году. Из деревни Овсянки - 19 летним парнишкой. Молодец. И воевал как все. И награды получал - как все. И ранения - тоже.

Пришел с войны - полуграмотным. С шестью классами. И с большим желанием выбиться.

Потому как с родным папашей с детства не задалось - когда у него отобрали мельницу, он не пожелал быть на ней простым мельником - и устроил там аварию. Жернова разбил. За что и угодил на 5 лет в тюрьму. Затем досрочно вернулся, повторно женился, и уехал на Игарку. С сыном. У которого с мачехой пошли терки и он отправился в детдом.

После войны Виктор Астафьев был без специальности - и особенно на работах не задерживался. То вахтером в колбасном цехе, то слесарем. И еще тридцать временных работ. Но зато решил закончить школу. Женился после войны на Марии Карякиной. Потрепал ей нервы изрядно - прижил двух детей на стороне - дочерей. Жили на два дома - встречались редко.

Но писательская слава спаяла их знатно - деньги и почести пошли большие. Даже жена стала писательницей - а что ж? Если все дороги открыты и зеленый свет огоньком горит..

Как стал писателем недоучившийся солдат? Да как-то вот.. Причем ранняя проза была проста и незатейлива.. Что и требовалось - деревенщики тогда были в моде.

"Местами мы пригибались, чтобы пролезть под наклонившуюся сосенку, по кустам переплетались камнеломки, повилика, дедушкины кудри. Мы запугивались в нитках цветов, и тогда из белых чашечек выливались мне за воротник и на голову студеные капли."

"Запугивались в нитках цветов" - это сильно. Таких перлов у Астафьева предостаточно.

Впрочем, литкритики тогда особо не придирались, дескать, деревенская проза - она такая, сермяжная, наособицу..

И все было бы хорошо, если бы не пришли "святые 90-е", когда у многих писателей "отверзлись вещие зеницы".

У Астафьева они открылись как у гоголевского вия.. С высоты своего величия он взялся громить "кровавый режим", полюбил заграничные гранты и стал оплотом ненависти ко всему русскому.

быстренько пересмотрел свое фронтовое прошлое и набросал целый ворох откровенной лжи. Чтоб поядренее было.

О сдаче Севастополя девятнадцатилетний ( тогда) Астафьев знает все доподлинно. Хотя в 43 году воевал на Брянском, Воронежском фронтах. Он был шофером, связистом и артиллерийским разведчиком.

Но истину глаголет как свидетель, мало того - как непосредственный очевидец:

"Генерал Петров с партактивом и драгоценностями из банка часом позже уплыл на подлодке в Новороссийск. За этот час он успел отдать указание о взрыве пещер Инкермана. Там находился огромный подземный госпиталь, где наших раненых лежало до 20 тысяч человек. Взрыв слышали все."

Даже интересные детали вспоминает - бегут в темноте :

"Как только стемнело, генерал Петров и с ним прочее начальство Приморской армии незаметно для подчиненных через подземный ход вышли на пристань. Ожидавший там буксир благополучно доставил их на Щ-209. "

Ну что сказать - вероятно, наперсник генерала. Особо приближенный.

В 90-х он разражается своей главной книгой

"Прокляты и убиты".

За этот пасквиль его начинают любить ВСЕ либероиды - и местные и особо заграничные.

Это его цитаты используют все и в любом контексте - и о " забросали мясом", и " миллионы изнасилованных немок", и " скоты при погонах", "политруки - людоеды".

Он осеменил ( радостно и за хорошие деньги ) - все чудовищные небылицы о ВОВ.

"Патронов только на врага-фашиста не хватает, на извод же своих соотечественников у Страны Советов всегда патронов доставало, не хватит - у детей последнюю крошку отымут, на хлеб выменяют пули и патроны."

Общая идея романа такова: советский человек - это скот по натуре. Поэтому наказан по справедливости и по правде.

В "Прокляты и убиты" нет положительных героев. Советские солдаты ведут скотский образ жизни, матерятся, занимаются "антиресным" с полевыми женами, мечтают, как попадут в Германию и там "покуролесят". Заградотряды, чекисты, политруки-"людоеды" - все это также обильно присутствует на страницах романа в самом неприглядном виде.

Как отреагировали на эту "правду" остальные фронтовики?

А их никто не слушал. И не услышал. да и надо ли было это кому-нибудь? Умер он в 2001 году. В 77 лет. Глубоко запойным человеком. Глушил совесть алкоголем.

А его пример - востребованности узконаправленной лжи на государство, которое дало ему путевку в жизнь и осыпало наградами - было заразительно. По этому же пути отправился небезызвестный Юрий Рытхеу, который обвинил СССР в геноциде чукчей, тот же Гранин приложил руку в чудовищном истреблении ленинградцев, да и всякая сволочь помельче..

Иудина натура вылезает на свет при звоне сребреников.

https://vk.com/wall721071898_6...

Да, тиражи "Прокляты и убиты" уже после его смерти прошли 200 тысячным тиражом. В АСТ и Эксмо. 

На специальные деньги от Министерства Культуры.

Хотя вряд ли кто их покупал. 

Но представлены во всех библиотеках и книжных магазинах страны широко. Стоят на полках.