Во время ежегодной встречи Путина с «Валдайским клубом» говорили в основном, естественно, о Сирии и войне с халифатом. И впервые этот клуб, изначально ориентированный на Запад, стал свидетелем того, как в тандеме с Путиным выступал один из руководителей Ирана – союзника России в сирийской операции и важного партнера в деле борьбы за установление нового, справедливого миропорядка.
Сама тема заседания «Война и мир» позволила Владимиру Путину говорить о том, что военная терминология звучит сейчас практически во всех сферах жизни – а порог применения силы за последние четверть века уже явно снизился.
«Путин уже говорил не как предупреждающий о тяжелых последствиях, а как участвующий в схватке человек»
При этом, в отличие от прошлых лет, Путин уже говорил не как предупреждающий о тяжелых последствиях, а как участвующий в схватке человек. Отсюда и самая хлесткая фраза этого выступления – о том, что «еще 50 лет назад ленинградская улица научила меня правилу: если есть угроза – бить надо первым». Она была сказана про террористическую угрозу России и про то, что воевать лучше на чужой территории, не дожидаясь, пока придут на твою – но понятно, что относилась в целом к геополитическим вызовам, стоящим перед Россией. Это совсем не о том, что завтра мы двинем танковые колонны на Киев или начнем бомбить Афганистан – это про то, как Путин ощущает сам себя и Россию после Крыма и Сирии.
Поэтому президент говорил о войне как реалист – «военная сила, конечно, остается и, безусловно, еще долгое время будет инструментом международной политики. Хорошо это или плохо, но так есть по факту жизни». При этом президент осуждает ее применение по любому поводу, «порой просто для того, чтобы напомнить миру, кто в доме хозяин, не задумываясь о легитимности применения силы и о последствиях применения силы, не решая проблемы, а лишь умножая их».
Неоднократно напоминая о том, кто виноват во взрыве проблем, в том числе и Ближнего Востока – «гремучая смесь нарастала, а попытки, тем не менее, извне грубо переустроить регион стали той спичкой, которая привела к настоящему взрыву, к разрушению государственности, всплеску терроризма и в конечном счете к росту рисков для всего мира» – Путин, тем не менее, никому не угрожал и даже осуждал без особого напора. Потому что повторять сказанное ему не интересно – в этот раз он говорил о том, что «договариваться надо. В конечном итоге прагматизм должен победить». И это касалось как Сирии, так и мирового порядка.
Нет, Путин не протягивает руку дружбы США, не собирается делать уступки и не ждет их от Вашингтона или кого-либо – он четко напирал на прагматический интерес, то есть на необходимость признания реальности. Которая состоит в том, что конкуренция – это слово Путин предпочитал «конфронтации» – была и будет всегда, но главное, на чем настаивает Россия, чтобы она «строилась в рамках определенных политических, правовых, моральных норм и правил».
Если таких правил не будет, то соперничество, столкновение интересов чревато острыми кризисами и драматическими срывами, сказал Путин, добавив, что мы вновь сталкиваемся с попытками любыми средствами продвигать модель одностороннего доминирования. Которая привела к разбалансировке систем международного права и глобального регулирования – и «значит, есть угроза, что конкуренция – политическая, экономическая, военная – может стать неуправляемой».
Путин против хаоса, который может привести к катастрофе, в том числе и военной – и упрямо предлагает вместе выработать новые правила. То, что Штаты не хотят, не означает, что у них есть другой выход. И на примере сирийской ситуации Путин как раз и демонстрирует отсутствие альтернативы совместным действиям против халифата.
Он прямо обвинил Штаты в двойной игре – объявляют о борьбе с террористами и одновременно пытаются использовать часть из них для того, чтобы расставлять фигуры на ближневосточной доске в своих интересах – добавив, что «невозможно добиться успеха над терроризмом вообще, если часть террористов использовать как таран для свержения неугодных режимов». И предупредил, что считает иллюзией надежды потом договориться или отстранить от власти террористов.
В принципе, после начала российской операции у США уже и так не осталось возможности не переходить к активным действиям против халифата – иначе они не смогут удержать Ирак от обращения за помощью к России. При этом их отказ от координации действий с Москвой тоже не может продлиться долго. И Путин дал понять, что американцы уже и сами готовы это признать.
Во-первых, он сказал, что «мы близки к тому, чтобы начать обмен информацией с нашими западными коллегами о позициях и передвижениях боевиков», охарактеризовав это как шаги в правильном направлении: «Главное – воспринимать друг друга как союзника по общей борьбе, вести себя честно и открыто». А во-вторых, он рассказал, что Вашингтон на самом деле думает не то, что говорит – в отношении истории с отправкой Медведева к Обаме:
«Мы же предложили, чтобы на первом этапе военная делегация приехала в Москву, а потом я сказал, что мы готовы послать делегацию на высоком политическом уровне во главе с председателем правительства РФ... но нам было заявлено, что наше предложение отклоняется. Правда, потом американские коллеги сделали разъяснение на устном министерском уровне, что не очень правильно поняли и что дорога, тем не менее, открыта, и мы можем идти по этому пути, можем и должны думать над объединением усилий».
Фактически Путин объявил, что госсекретарь Керри объяснил, что отказ Белого дома в переговорах по Сирии и халифату на самом деле означает не отказ, а отложенное согласие.
При этом понятно, что в Вашингтоне все еще борются несколько линий и пока еще не сформулирована новая стратегия по Сирии – и одной из самых популярных является идея раздела страны. Об этом пока что не говорится на официальном уровне, но многочисленные публикации самых серьезных экспертов и отставников указывают на то, что вариант «взять и поделить» рассматривается более чем серьезно.
В его пользу есть разные мотивы – и одним из главных, конечно же, является самый простой: отдадим русским то, что у них уже есть, чтобы они не взяли все. Мало того, что это похоже на разделку шкуры неубитого медведя (халифата, который и в Ираке занимает огромные территории), так еще и в принципе не отвечает ни сирийским, ни российским интересам. И Путин очень четко дал понять, что ни о каком разделе Сирии не может быть и речи:
«Раздел Сирии – это самый плохой вариант, неприемлемый. Он не приведет к прекращению конфликта, а как раз наоборот – создаст условия для его разрастания и продолжения. Если разделить Сирию на отдельные территории, то они будут бесконечно между собой воевать, и ничего хорошего из этого не получится».
При этом президента тут же поддержал сидевший от него по правую руку Али Лариджани, спикер иранского парламента: «Я абсолютно согласен с мнением его превосходительства Путина по поводу расчленения Сирии... Расчленение Сирии – это будет приз ИГИЛ». Вообще участие в сессии Лариджани, одного из самых близких соратников иранского лидера Хаменеи, было очень важным.
И не только как демонстрация нашей общей позиции по Сирии и халифату. Лариджани, кроме того, что выступил с отдельной речью, периодически еще и включался в дискуссию: разоблачал поддержку ИГИЛ со стороны США, говорил об искусственности попыток стравить шиитов и суннитов. Обычно на «Валдайском клубе», созданном в свое время российскими западниками для дискуссий с обычными западниками, на сцене вместе с Путиным сидели представители Европы и США – и вопросы задавали западные же эксперты и журналисты.
И хотя в последние годы стали приглашать больше экспертов из незападных стран, для дискуссии с Путиным выбирались европейские ВИП-гости – как правило, бывшие главы европейских правительств. Сейчас же бывший премьер-министр Франции де Вильпен сидел в зале – а на подиуме отвечали на вопросы Путин и Лариджани (кроме них были еще и бывший американский посол в СССР Мэтлок и бывший президент Чехии Клаус). Это очень важный сигнал – в том числе и исламскому миру.
А самый серьезный вопрос задал Путину представитель китайского агентства «Синьхуа» – он спросил о том, сколько, по мнению президента, будет в будущем в мире стран-лидеров. Китаец предложил на выбор четыре варианта: три (США, Россия и Китай), четыре (США, ЕС, Россия и Китай), две (США и Китай) или же Запад (США с Европой) против Востока (Россия и Китай). Путин не стал выбирать ни один из вариантов, но в своем ответе обозначил российское представление о мироустройстве. И очень важно, что оно было россиецентричным – при этом Путин обрисовал наши приоритеты.
а первое место он, естественно, поставил историческую Россию – Евразийский союз и ОДКБ. На второе – «развитие отношений с нашими соседями, это прежде всего с ближайшими соседями и партнерами, такими как Китайская Народная Республика, великая страна, как Индия». На третье – еще одного соседа, Европу: «и, конечно, мы не мыслим своего развития без развития отношений с Европой». Отдельно Путин отметил исламский мир – в отношениях которого с Европой мы могли бы играть роль моста, учитывая 20 миллионов нашего мусульманского населения. И только затем сказал, что, «конечно, мы рассчитываем на развитие отношений с США, если наши партнеры этого захотят».
Это естественный русский взгляд на полицентричный мир – в котором мы хотим иметь нормальные отношения со всеми: как с теми, с кем граничим, так и с теми, кто играет важную роль в многополярном мире (как, например, Индия). В этом мире нет гегемона, в нем есть баланс сил и есть сильная Россия. Уникальное положение которой определяется в том числе и тем, что она выступает не мировым диктатором и даже не учителем, а той силой, которая абсолютно осознанно помогает удерживать мир от падения что в котел нивелирующей все цивилизации глобализации, что в хаос уничтожающей все войны всех против всех. Как сказал Путин, отвечая на вопрос о конфликте ценностей между Россией и Западом:
«Если посмотреть на рассуждения наших мыслителей, философов, представителей классической русской литературы... Они видят причины разногласий в разнице мировоззрений, и отчасти они правы... В основе нашего мировоззрения лежат представления о добре и зле, о высших силах, божественное начало. А в основе западного мышления – интерес, прагматичность».
Добавив, что и в основе сегодняшней западной политики «лежит мессианство и исключительность», и поэтому нам сложно вести диалог, ведь «это отход от наших общих традиционных ценностей, в основе которых лежит равенство всех людей перед Создателем», Путин заключил, что «даже в такой системе мы будем искать точки соприкосновения». И в этом и есть суть нынешнего момента. Россия внезапно начала действовать так же жестко и прагматично, как Запад, но при этом она не только не хочет стать частью Запада, но и не стремится занять его место в качестве мирового гегемона.
Нет, мы просто предлагаем Западу быть реалистами – и признать наконец-то, что наступила новая эпоха, в которой нет избранных, но есть равные. В конце концов, это сейчас в первую очередь в интересах самого Запада. Ведь Россия уже доказала, что за такой мир она готова и воевать.
Оценили 35 человек
84 кармы