Андрей Венедиктович Воронцов - Неизвестная история русского народа

Аскольдово крещение Руси

Стремление как-то согласовать многочисленные свидетельства о введении христианства на Руси в середине IX в. с официально утверждённой версией о Владимировом Крещении 988 г., освящённой церковной традицией, породило интересную концепцию о многоступенчатом процессе христианизации наших предков.

Изложение этой схемы находим в Густынской летописи, где приведена хронологическая схема с пятью последовательными этапами данного процесса.

Первый этап — миссия апостола Андрея; второй — Крещение Болгарии и Моравии в 60-е годы IX в.; третий — Аскольдово Крещение во второй половине IX в.: «Третее крестишася славяне, си есть наша Русь, при патрiарсе Фотiи, по смерти Игнатiя патрiарха, при Василiи Македоне царе, якоже историкъ церковныи Зонаръ и Куропалятесъ глаголетъ. Егда Василiи царь сотвори миръ со Рускимъ народомъ, хотяще ихъ привести ко истьнньи вере, еже они обещашася: посла же имъ царь митрополиту Михаила и иныхъ епископъ. Словене же раскаявшеся глаголаху: "аще не видмъ прежде чудесъ, бывающихъ о имени Христове, его же ты проповедавши, не имемъ веры"»; четвёртый этап — Крещение Ольги; пятый — Владимира.

Если отбросить второй этап, который не имеет к истории Руси прямого отношения, то процесс утверждения греческой веры на Руси освещён правильно. Речь идёт о трёх основных этапах: Аскольдово Крещение 60-х годов IX в.; Крещение Ольги, что стало своеобразной кульминацией в борьбе христианства против язычества на протяжении 882 — 988 гг.; Крещение Владимира, которое знаменовало окончательную победу новой веры. Приведённая схема отвечает реальному состоянию событий, хотя конкретное развитие было намного сложнее.

Аналогичная поэтапная схема, фиксирующая христианизацию Руси во времена Аскольда как необходимую стадию в процессе утверждения новой веры в нашей стране, присутствует в некоторых летописных произведениях, правда, более позднего происхождения. Эта схема, выйдя за рамки отечественной историографии, нашла отражение в некоторых западных хрониках и как проявление обратного влияния — в «Киевском Синопсисе» Гизеля. В последнем Аскольдово Крещение представлено как третий этап, причём приводится конкретная дата: 886 г.

В.Н.Татищев при составлении своего исторического труда использовал многочисленные источники, в том числе и такие, которые не дошли до нас.

Отношение исследователей к «Татищевским сведениям» (материалам, отсутствующим в наличных документах) прошло достаточно интересную эволюцию. Сначала их использовали без необходимой критичности, как и любые другие древние тексты. Потом возникла противоположная тенденция вообще отрицать их источниковедческое значение. В частности, особое раздражение почему-то вызывала «Иоакимовская летопись», на которую В.Н.Татищев ссылался особенно охотно и был склонен оценивать её выше, чем Несторову «Повесть временных лет». Ещё в 1945 г. В.В.Мавродин называл эту летопись «классической подделкой XVIII в.».

В последнее время ситуация коренным образом изменилась. Исследования послевоенного времени доказали источниковедческую ценность «Истории Российской», которая требует (как и всякий другой документ) критической проверки — как положительной, так и отрицательной. Мы не имеем права ничего принимать на веру без надлежащей проверки, но не менее опасным является и голословное отрицание чего бы то ни было. Не подлежит сомнению честность В.Н.Татищева как историка. Сведения, которые он приводит из утраченных ныне документов, действительно существовали. Другое дело, что сами эти источники требуют критического отношения. Произведение В.Н.Татищева важно для нас как промежуточное звено между современным исследователем и теми текстами, которые безвозвратно утрачены.

Среди аутентичных источников, использованных В.Н.Татищевым, была и Иоакимовская летопись-хроника XVI–XVII вв., типичная для своего времени, подобная произведениям М.Стрыйковского, М.Кромера и др.

Факт введения христианства на Руси при Аскольде В.Н.Татищев подчёркивает неоднократно. Исследователь перечисляет стадии в процессе христианизации славянских стран, заимствованные из известных нам источников. Однако этапов у него оказывается не пять, а шесть, так как Крещение Болгарии и Моравии В.Н.Татищев считает разными стадиями процесса. Аскольдово Крещение, таким образом, отнесено им к четвёртому этапу.

«Четвёртое Кресчение в славянах, — пишет историк, — точно до нас принадлежит и есть первое в Руси, через кир Михаила митрополита и показаном чуде незгоревшего Евангелия». Далее помещён знакомый нам рассказ о чуде с Евангелием. В приведённых отрывках есть ссылки не только на греческие документы (Кедрин, Фотий) и церковного историка Цезаря Барония (XVI в.), но и на Иоакимовскую летопись. К сожалению, манускрипт, который находился в распоряжении историка, оказался повреждённым: не хватало части текста, где шла речь об Аскольдовом Крещении: «Здесь на стране подписано: утрачены в летописце 2 листа. А зачато: Михаил же возблагодари Бога, иде в Болгары. По сему дознаюсь, что о Кресчении Оскольда утрачено и Михаил сей кир Михаил митрополит, показавшей чудо незгоревшим Евангелием, гл. 3, п. 10». В другом месте: «Оскольд… был кресчен и видно, что Иоаким его Кресчение описал, но оное утрачено, как выше, н. 29 показано, и для того блаженным имяновал».

Что представляла собой русская епархия структурно и каким был её официальный статус? Источники определяют ранг киевского архиерея Михаила Сирина как архиепископский (Константин Багрянородный) или митрополичий (древнерусские тексты). Противоречий в этих свидетельствах нет. Митрополит — это архиепископ, выполняющий административные функции. Понятно, что отдалённость Киева от ближайших архиерейских кафедр, которыми в то время являлись Херсонесская в Крыму, Готская в Томах и Болгарская в Охриде, определяла административные функции Киева — местный архиерей должен был взять на себя функцию управления.

Структура Киевской митрополии хорошо засвидетельствована Никоновской летописью, которая называет не только митрополита Михаила, но и шесть «Фотиевых епископов», отправленных на Русь вместе с Михаилом. Они образовали второй слой иерархии. Третий — пресвитеры, также упомянуты в источниках. В Византии IX в. существовало достаточное количество духовенства — выходцев из славянских стран (прежде всего Болгарии), хорошо знавших славянский язык, которые могли с успехом вести пропаганду на Руси. С другой стороны, здесь было немало особ разного положения и ранга, которые владели греческим языком и, следовательно, могли быть посредниками между греками и местным населением.

ПОСЛЕ ПЕРВОГО КРЕЩЕНИЯ

История засвидетельствовала более чем убедительно, что возникновение русской государственности и первое Крещение на Руси состоялись до появления Рюриковичей в Киеве. Два момента определённо подтверждают факт Крещения Руси именно в 860 г. Первый из них — летоисчисление, введённое киевскими книжниками времён Аскольда. Реальность его обоснована Б.А.Рыбаковым, который обратил внимание, что в летописных текстах некоторые даты отсчитаны от 860 г. Известны по крайней мере три таких реликтовых обозначения в хронологических выкладках «от Михаила царя»: поход Аскольда 874 г. в Никоновской летописи, помеченный 14-м летом от Михаила; начало княжения Олега (6389 г.) — 29-м годом от Михаила (то есть от 6360 — 860 г. по александрийскому летоисчислению); наконец, Великий индиктион (6384 г.) — 24-м годом от Михаила. Все даты связаны с летописной статьёй 6360 г.: «В лето 6360, индикта 15, наченшю Михаилу царьствовати, нача ся прозывати Руская земля. О семъ бо оуведахом, яко при сем цесари приходиша Русь на Цесареград, яко же писашетъ в летописании Грецком, тем же и отселе почнем, и числа положим».

Смысл сообщения раскрывается цитированным отрывком: речь идёт не о начале правления малозначительного византийского императора, а о начале Руси, её датированной истории. Б.А.Рыбаков справедливо подчеркнул, что в государственной биографии Михаила III 860 год ничем не отмечен. Формально он стал императором в 842 г., регентство его матери Феодоры закончилось в 856 г. Единоличное правление началось только в 865 г. Следовательно, летописное утверждение, будто бы в 6360 (860) г. началось правление Михаила, не отвечает действительности. Но и в случае соответствия осталось бы непонятным, почему вступление на престол правителя одной державы взято в качестве начала истории другого государства.

На первый взгляд, объяснение содержится в приведённом выше тексте: в тот год «Русь приходила на Цiсареград». Именно это событие Б.А.Рыбаков считает хронологическим репером. По его мнению, успешный поход на Византию мог подтолкнуть киевского книжника на этот идеологический ход. «Естественно, — пишет исследователь, — что такое событие, лестное для национального самолюбия, могло стать точкой отсчёта лет. Это тем более стало необходимым, что теперь история Руси тесно сплелась с историей Византии, Болгарии; необходимо было вести точный счёт годам и соотносить русские дела с делами соседних государств».

По мнению М.Ю.Брайчевского, подобная гипотеза недостаточна. Б.А.Рыбаков имел все основания считать, что введение на Руси определённой системы летоисчисления было необходимо. Но почему же начало Русской эры локализовано именно на 860 г.? Конкретный военный поход, даже очень известный, вряд ли мог стать таким репером. Должно было быть ещё что-то, более значительное и уникальное. История средневековья заполнена многочисленными походами и победами, но никогда они не рассматривались как начало новой эры. Вероятно, дело заключалось не столько в последствиях, сколько в будничности самого явления. События военной истории — именно из-за своей повседневности — принципиально не могли использоваться для хронологического отсчёта.

Совсем иное дело, если в качестве начала Русской эры принять акт Крещения. Средневековая идеология всегда отводила религиозным моментам значительную роль в системе общественных отношений. Введение христианства считалось приобщением к благодати, началом новой, настоящей жизни. Поэтому неудивительно, что и обращение Руси воспринималось поворотным моментом в развитии страны.

Крещение Аскольдовой Руси состоялось вскоре после достижения соглашения с византийской администрацией, ещё до возвращения киевского войска на Русь. Нападение на Константинополь произошло 18 июня 860 г. Осада города продолжалась всего несколько дней, максимум — недель, так как византийцы поспешили откупиться от нападения контрибуцией и данью. Обряд Крещения был проведён через несколько дней (по некоторым данным, через двое суток) в конце июня, самое позднее — в начале июля.

Другим фактом, подтверждающим Крещение Аскольдовой Руси именно во время похода 860 г., является эпизод миссионерской деятельности Кирилла Философа. В 860 г. началась его хазарская миссия; зиму 860 — 861 гг. он провёл в Херсонесе, где, по свидетельству «Жития» (так называемая Паннонская легенда), «Обрете же тоу Еνангелие и псалтирь, роусьскими письмены писано, и человека обреть, глаголюща тоя беседою, и беседова съ нимъ, и силу речи приимь, своей беседе прикладая различьная письмена гласная и съгласная, и къ Богоу молитву творя, въскоре чести и съказати, и мънози дивлеаху, Бога хваляше». Это сообщение коренным образом меняет устоявшееся в историографии представление и поэтому вызвало острую дискуссию.

Прежде всего пытались объявить приведённый отрывок поздней вставкой. Опираясь на некоторые языковые особенности отрывка, А.С.Львов считал, что он не мог появиться до болгарского перевода книги Иоанна Дамаскина «О восьми частях слова», хотя высокообразованный Константин (Кирилл) мог знать это произведение в греческом оригинале.

Приведённый текст, однако, содержится во всех рукописях «Жития», дошедших до нас (более 20), причём не только в древнерусских, но и в южнославянских. Некоторые из рукописей принадлежат XII в., следовательно, интерполяция могла произойти вскоре после написания самого произведения. Для чего же понадобился фальсификат, который принижает заслуги великих просветителей и ставит под сомнение их главное дело?

Ещё в конце XIX столетия И.Ягич, отрицая аутентичность фрагмента о «русских книгах», писал, что из этого отрывка можно сделать вывод, будто бы всё главное — изобретение письма и перевод библейских книг — сделано до Кирилла и без него. Тогда что же остаётся на долю великого просветителя? Такому утверждению якобы противоречат все исторические свидетельства о культурном подвиге, связанном с именем солунского философа.

Однако, признав цитированный фрагмент фальсификатом, мы оказываемся в ещё более затруднительном положении. Получается, что автор отрывка без всякой на то необходимости принизил заслуги Кирилла, что было подхвачено всеми последующими книжниками. Поверить в подобное невозможно, поэтому идея интерполяции не нашла поддержки в научной литературе, даже самой критической.

Исследователи искали других претендентов на этническую атрибуцию «русских книг», кроме Киевской (славянской) Руси. Гипотез высказано немало, но среди них нет ни одной правдоподобной. Прежде всего возникла мысль о норманнах, но сама теория норманизма потерпела крах. Также не удержалась и готская теория, согласно которой Кирилл видел перевод Библии, осуществлённый Вульфилой. Кроме того, высказывались и совершенно фантастические предположения о сирийском или самаритянском происхождении этих переводов.

Несостоятельность всех этих нигилистических гипотез вряд ли может вызвать сомнение. Известно, какими языками владел Кирилл — латынью, арабским и древнееврейским (кроме, естественно, греческого и славянского). В этом перечислении отсутствуют шведский и готский языки. Непонятно, какой язык должны были репрезентовать «сирийские» и «самаритянские» письмена. Из комментированного отрывка про «русские книги» следует, что их язык миссионер знал; неизвестен был только алфавит, который он расшифровал с помощью херсонесского русина. Если под «сирийским» следует понимать вариант арабского, а под «самаритянским» — арамейский (староеврейский), то помощь аборигена была не нужна: и тот, и другой Кирилл знал неплохо, в том числе их графику. Таким образом, остаётся только славянская Русь.

Свидетельство Паннонской легенды позволяет прийти к некоторым важным выводам. Во-первых, из неё следует, что на время хазарской миссии Кирилла Русь уже была христианской страной и начала создавать свою церковную литературу. Во-вторых, перевод библейских книг на старославянский язык начался до начала моравской миссии великих просветителей. В-третьих, древнерусская письменность в её наивысшей, книжной форме существовала ещё до изобретения Кириллом нового славянского алфавита.

Таким образом, зимой 860— 861 гг., через полгода после Крещения Аскольда, на Руси существовали переводы по крайней мере некоторых наиболее важных библейских книг. Такими прежде всего считались Евангелие, Апостол и Псалтырь — две из них упоминаются в Паннонском житии. Хватило ли бы полугода для осуществления подобного мероприятия? Известно, что Мефодий с помощью двух переписчиков («попов-скорописцев») перевёл весь Канон за шесть месяцев. Евангелие и Псалтырь составляли приблизительно 1/7 общего объёма Библии, следовательно, перевести их можно было за несколько недель без особого напряжения.

Формирование древнерусской церковной литературы, начавшееся после первой христианизации, вынуждает нас коротко остановиться на проблеме возникновения восточнославянской письменности. Длительное время в науке господствовало убеждение, что грамотность на Русь пришла из Болгарии после религиозного акта 988 г. Этот взгляд, однако, оказался неверным. Б.А.Рыбаковым в книге «Киевская Русь и русские княжества ХII–ХIV вв.» (М., 1982. С. 114— 116) доказано существование древнерусской письменности докирилловского типа.

О том, что Русь умела писать до 988 г., давно известно в литературе благодаря трудам С.П.Обнорского, М.Н.Тихомирова, Д.С.Лихачёва, Е.М.Эпштейна и засвидетельствовано рядом письменных источников (например, договорами Руси с греками, сообщениями некоторых восточных авторов — аль-Недим и др.). Проблема заключается в определении путей возникновения письменности — процесса, который, по мнению некоторых исследователей, начался ещё в период бронзы.

До нас дошёл чрезвычайно интересный трактат Черноризца Храбра (X в.), посвящённый возникновению древнеславянской письменности. В нём предложена периодизация, предусматривающая три стадии процесса. На первом этапе славяне пользовались для передачи отдалённой (в пространстве и времени) информации «чертами и резами», с помощью которых «чтеаху и гатааху» (считали и гадали). Второй этап характеризует применение для письма букв греческого и латинского алфавитов «без устроения», то есть без приспособления к фонетическим особенностям славянских языков. Третий — деятельность Кирилла Философа и изобретение им специального славянского алфавита.

В наше время эта схема получила убедительное подтверждение, особенно на основании археологических материалов. «Черты и резы» Храбра — это символические знаки, представлявшие собой зародыш отечественной иероглифики. Речь идёт прежде всего о «загадочных знаках» Причерноморья (иногда их называют сарматскими, хотя это и не совсем точно). Этим знакам посвящена большая литература, в том числе известная книга Геннадия Гриневича «Праславянская письменность. Результаты дешифровки» (М., 1993), однако до сих пор проблема остаётся неисчерпанной.

Общее количество разновидностей знаков (более 200) исключает возможность трактовать их как буквы фонетического алфавита. Встречаются они отдельными знаками и в виде текстов, пока ещё не дешифрованных. Попытки трактовать их как тамги, знаки собственности и т. п. не дали положительных результатов.

Второй этап, определяемый применением фонетического письма на основе использования греческой и латинской графики, прекрасно документирован археологическими материалами Черняховской культуры. Он охватывает первую половину и середину I тыс. н. э. В последнее время выявлены десятки автографов того времени (правда, пока это отдельные буквы и слова), а многочисленные находки стилей свидетельствуют о широком применении письменности у древнеславянского населения (Брайчевський М.Ю.Бiля джерел слов’янської державностi. Київ, 1964).

Носители Черняховской культуры поддерживали с римлянами и греками тесные и разнообразные отношения. Многие из них ездили в античные города, овладевали греческим и латинским языками, получали образование, иногда очень высокое, хорошо усваивая навыки письменной культуры. Так или иначе мысль об использовании букв чужого алфавита для изображения славянских слов должна была стоять на повестке дня.

При этом, естественно, возникали чисто практические трудности, обусловленные несоответствием обоих алфавитов фонетике славянских языков. В греческом алфавите, скажем, не было знаков для передачи звуков «бэ», «у», шипящих, глухих гласных, дифтонгов «цэ», «че» и т. п. Поэтому адаптация существующих графических систем была актуальной. Такое «устроение» по Храбру составляет главное содержание третьего периода. Но просветительская деятельность Кирилла Философа и его учеников не исчерпывает весь процесс и является только заключительной стадией. Одним из наиболее значительных достижений исторической науки за последние десятилетия является открытие Софийской азбуки, отражающей начальную стадию «устроения» славянского письма. Она включает 23 буквы греческого алфавита — от «альфы» до «омеги» — с добавлением четырёх специфически славянских знаков: «б», «ж», «ш», «щ» (последний произносился как дифтонг «тш»). Это самые необходимые буквы, без которых славянская письменность не могла бы нормально функционировать.

Софийский алфавит обнаружен в Михайловском приделе киевского собора святой Софии, где в середине XI в. находились библиотека и скрипторий. Он прочерчен на стене очень тщательно, большими буквами (высота около 3 см). Некоторые исследователи допускали, что это обычная кириллица, только недописанная. Однако это предположение кажется невероятным. Автор изобразил буквы аккуратно, доведя до самой «омеги», которая завершала собой перечень. Пропущенное «ж» вписано над строчкой в положенном месте, но не вписаны «ц» и «ч». «Фита» стоит не в конце алфавита, как положено в кириллице, а на десятом месте — между «и» и «i», как это принято в греческом алфавите. Автор тщательно выписал лишние для славянского языка знаки (например, «кси» или ту же «омегу»), но оставил без внимания часто употребляемые глухие гласные («ъ» и «ь»), оба юса, необходимые «ч» и «у» («червь» и «ук») и т. д.

Таким образом, возникает мысль, что обнаруженная в Софии Киевской азбука является докириллической и отражает начальный этап в «устроении» славянского письма. Нетрудно понять и появление её на стене скриптория и библиотеки. В первой половине XI в. Ярослав Мудрый организовал в Киеве культурно-просветительский центр, где была и первая известная на Руси библиотека. В ней, безспорно, хранились документы довладимирского времени (об этом свидетельствуют тексты договоров Руси с греками, дошедшие до нас в составе позднейших летописей). Очевидно, таких официальных грамот существовало много. Кроме того, хранились и книги второй половины IX — Х в. — переводы христианской литературы, хроникальные записи, церковная документация и т. п.

Орфография этих манускриптов (хотя и схожая с кириллицей, но всё же отличающаяся от неё) не могла не привлечь внимания киевских книжников XI в. Кто-то из них реконструировал этот древний алфавит на основе существующих текстов и выписал его для памяти или с учебной целью на стене Михайловского придела — в месте, недоступном для постороннего глаза.

Где-то между вторым и третьим периодами мы можем поместить единственную сохранившуюся дощечку из знаменитой «Влесовой книги», точнее, её фотостат, присланный в Славянский комитет СССР С.Лесным (Парамоновым) из Австралии. Как мне представляется, в так называемой «дощечке №16» запечатлено переходное состояние Руси от язычества к христианству (IX в.). Остальные, без всяких сомнений, были сфальсифицированы Ю.Миролюбовым, А.Куром и С.Лесным. В их «перевод» перекочевали даже загадочные Жля и Карна из «Слова о полку Игореве».

Представлены также имена индоиранских божеств в их современной форме (в славянских языках Индра, например, выглядел бы как Ядръ, Сурья — как Сыль и т. п.). А вот близкое к кириллическому, но напоминающее «подвешенное» древнеиндийское письмо дощечки №16, при котором буквы как бы подвешиваются к линии строки, а не размещаются на ней, а также оригинальный алфавит с бóльшим количеством знаков (45 — 47), чем в кириллице и глаголице, сфальсифицировать трудновато. Ещё труднее фальсификатору было бы писать с помощью «влесовицы» на одном из диалектов славянского языка (скорее всего древнепольском, судя по таким формам, как «мєнж», «грєндє»). В самом деле: если фотостат «дощечки №16» сфальсифицирован, то почему бы Миролюбову, Куру или Лесному не подделать фотостаты и других дощечек? Нет, видимо, Миролюбов изначально получил в Брюсселе от деникинского полковника Ф.А.Изенбека всего одну дощечку, найденную тем в 1919 г. в имении князей Куракиных под Орлом (по другой версии — в поместье Великий Бурлук помещиков Задонских в Харьковской губернии). К тому же все разговоры о «нетипичности» подобных дощечек как материала для древнерусских книг, о невозможности их сохранности, о неприменении строчной «линейки» в ту пору опровергнуты найденным в 2000 г. самым древним после Гнездовской надписи памятником нашей письменности (около 1016 г.) — «Новгородским кодексом» с тремя псалмами Давида на липовых дощечках. В этом достаточно убедиться, сравнив их фотографии с фотостатом Лесного. Не так уж разнятся и размеры «дощечки №16» «ВК» (38х22х0,5 см) и дощечек «НК» (19х15х1), учитывая, что одна — «горизонтальная», а новгородские — «вертикальные». Последние дощечки покрыты воском, а «дощечка №16», по словам Миролюбова, лаком или маслом. Хотя новгородская надпись выполнена кириллическим «уставом», несколько отличающимся по начертанию литер от «влесовицы», буквы в целом похожи. Здесь же, как и на «дощечке №16» «ВК», мы видим строчную «линейку», идущую, правда, под строкой, а не над ней. Но она есть, как и дырочки в дощечке для «брошюровки».

За подлинность отрывка «Влєс книгу сю потчємо Богу нашєму…» говорит, как ни странно, и назойливая интерпретация его «переводчиками» в духе язычества. Если бы текст на «дощечке №16» вполне соответствовал идее всей «книги», то они бы не вписывали в него Даждьбога: «…Даждьбог услышал мольбу ту…» Однако на месте Даждьбога на фотостате памятника мы видим лишь набор согласных: Δ («д», греческая «дельта»), «ж» и «р». Лесной подставляет вместо «р» «б» (точнее, знак, пишущийся во «влесовице» примерно как сербская ђ) и произвольно добавляет к нему букву «о», явно относящуюся по правилам старославянского уже к другому слову — «оуслыша». У него получается: «Д<а>жб<ог>», в то время как на дощечке вырезана труднопереводимая комбинация ΔЖР. Исходя из того, что Δ и есть обозначение Бога в греко-христианской традиции, я полагаю, что здесь написано сокращённо — «Δ<Бог> ж<ивотво>р<ящий>» или что-то в этом духе, а вовсе не «Д<а>жб<ог>». Конечно, в десяти строках «дощечки №16» встречаются и «боги» («моля б<о>зi»), и «кудесники» («р<є>чєно єс<т>є о кудесношоi»). Но мы обнаруживаем здесь и типичную христианскую старославянскую лексику: «Влєс книгу сю потчємо Богу нашєму, у Киє бо єстє прибєзица <и> сила», «Будь благословєн, Вождю, нынє и приснє, от вєка и до вєка». Заметим также, что персонажи текста с «дощечки №16», не забывая старых богов, как мы не забываем о домовых, всё же главные надежды возлагают на единого Бога, Вождя небесного, а вот персонажи вымышленных глав «Влесовой книги» имеют на каждый случай богов, причём чаще всего неизвестных историкам религии. Пережитки язычества («Дажьдбожий внук» и т. п.) есть даже в «Слове о полку Игореве», которое было написано спустя два века после Крещения Руси князем Владимиром. А что уж говорить о тексте, созданном в IX веке, когда Русь была крещена Аскольдом и Диром лишь частично!

Андрей Венедиктович ВОРОНЦОВ

Журнальный вариант книги А.В. Воронцова «Неизвестная история русского народа. Тайна Графенштайнской надписи», издательство «Вече»

(Окончание следует.)