"ОНА НЕ ЗНАЛА О ЛЮБВИ НИЧЕГО, НО ДАВАЛА ДРУГИМ УРОКИ СОБЛАЗНЕНИЯ". Зинаида ГИППИУС. Несколько штрихов к портрету

ТЕСТОСТЕРОН — ГОРМОН ГЕРОЕВ И… ПЛОХИХ ЖЕН

В одном средневековом трактате, рассказывающем о секретах счастливой семейной жизни, в разделе для мужчин есть такое поучение: «Если у твоей жены вдруг обнаружится какой-нибудь талант — к музыке, танцам, рисованию или чему-нибудь еще в таком роде — разводись с ней не мешкая и без сожалений! Иначе через короткое время ты и сам не заметишь, как начнешь мыть посуду и подтирать детям задницы». Спрашивается: что же дурного в том, что женщина талантлива?

Ответ предсказуем: главный недостаток любой талантливой женщины в том, что она в какой-то степени перестает быть женщиной. Вернее, тем, кем привыкли ее видеть мужчины — женой и матерью. И превращается уже не в просто подругу-жену-мать, а прежде всего в кого-то еще — художницу, актрису, певицу, поэтессу… И от этого совместительства начинает страдать, а иногда и вовсе забывается, главная женская роль.

Если посмотреть, как живут знаменитые своими талантами женщины, можно обнаружить, что почти все они, мягко говоря, не очень хорошие жены и не очень хорошие матери. А нередко вообще и не жены, и не матери.

Фридрих Ницше как-то заметил: если женщина идет в политику или искусство, значит, у нее не все в порядке в половой системе. Современные психологи подтверждают догадку философа научными фактами: оказывается, если у женщины не все в порядке в личной жизни, она стремится восполнить недополученные «гормоны счастья» — ученые называют их эндорфинами — через творчество и активную общественную жизнь. Организм женщины начинает все меньше вырабатывать женских гормонов и все больше мужских. И это начинает сказываться и на ее фигуре, и на ее поведении.

Много женских гормонов — это, как правило, небольшой рост, округлые, женственные формы, плавные движения, мягкий тонкий голос, маленькие пухлые губы, спокойный, уравновешенный характер… Много мужских гормонов — высокий рост, плоская грудь, узкие бедра, тонкие губы, резкие жесты, грубый, низкий голос, неуравновешенный, вспыльчивый и агрессивный характер. (Вот отчего русские народные приметы рекомендуют женихам выбирать в жены девушек с округлыми коленками, широкими бедрами и полными губами. Наполеон русских примет не знал, но и он однажды высказал похожую мысль: «Маленькие женщины созданы для любви, а большие — для работы»). Все эти «приметы», разумеется, весьма относительны.

Если взглянуть на знаменитых женщин прошлых столетий глазами антрополога, можно без труда обнаружить: большая часть этих дам не отличалась женственными формами. Мужской гормон тестостерон, который больше обычного вырабатывали их надпочечники, вписал в Книгу истории их имена: Сапфо, Клеопатра, Жанна Д'арк, Жорж Санд, мадам де Сталь, Софья Ковалевская, Мария Кюри, Елена Блаватская, Марина Цветаева, Анна Ахматова, Зинаида Гиппиус…

(На фото: Зинаида Гиппиус)

СЛАВА — ЭТО КОГДА ВСЕ НА ТЕБЯ СМОТРЯТ

Шокировать окружающих — известный способ получать удовольствие. В особенности для тех, у кого чувство собственной значительности (или, проще говоря, — самоуважение) зависит от количества привлеченного к себе внимания. Замечено, что более всего этой зависимостью грешат поэты. Александр Сергеевич Пушкин, к примеру, отращивал длиннющие ногти, полировал их до блеска и даже красил. Альфред де Мюссе, французский поэт, носил на шее, как платок, подвязки своих любовниц. Высокорослый и худой Николай Гумилев собирал толпы зевак, прогуливаясь по Петербургу в черных, выше колен сапогах, черном «испанском» плаще и высоченном черном цилиндре. Его ученик, Григорий Оцуп, одно время ходил во всем клетчатом — в клетчатой рубашке, галстуке, костюме, кепке, носках… и даже ботинках.

Привлечь внимание можно не только необычной внешностью или одеждой. Можно, например, разыграть почтенную публику, как это любил делать Владислав Ходасевич. В 1936 году он напечатал в серьезном литературном журнале три статьи о жизни и творчестве «талантливейшего, но малоизвестного» русского поэта Василия Травникова. И даже привел его стихи, им самим же выдуманные. Специалисты тотчас же забеспокоились и стали друг у друга спрашивать: слышали ли они о Василии Травникове? Ну, конечно, слышали! Вскоре стали появляться заметки о Травникове других авторов. Все это подносилось как сенсация, писались рецензии и статьи для энциклопедических словарей, организовывались специальные вечера и диспуты, каждый стремился доказать свою важную роль в возвращении потомкам имени забытого гения… Когда через какое-то время Ходасевич раскрыл карты, разразился жуткий скандал…

У Ивана Бунина, одного из утонченнейших русских поэтов, был свой приемчик. Своих собеседников и, в особенности, собеседниц он сражал наповал грубыми непечатными выражениями. Нина Берберова вспоминала: «Бывало у него это с мужчинами и женщинами… но особенно ярко было заметно с женщинами-литераторами. В первый же вечер знакомства со мной он рассказал мне, какой случай произошел с ним однажды в молодости. Рассказ начинался, как первый рассказ в «Темных аллеях», только барин был молодой и приехал в избу к молодой бабе. Входит барин в избу, видит — крепкая, грудастая молодайка одна. Он в восторге от предстоящих возможностей. Готов уже взять ее за грудь и замечает, что она на все согласна. И вдруг с полатей раздается старческий дребезжащий голос: «Тетя Настя, я усрался». Барин (то есть Бунин) выскочил из избы, вскочил на лошадь и пустил ее галопом.

Рассказывание подобных историй кончилось довольно скоро: после двух-трех раз, когда он произнес вслух и как-то особенно вкусно «непечатные» (впрочем, давно на всех языках, кроме русского, печатные) слова — он любил главным образом так называемые детские непечатные слова на г, на ж, на с и так далее, — после того, как он два-три раза произнес их в моем присутствии и я не дрогнула, а приняла их так же просто, как и остальной его словарь, он совершенно перестал «рисоваться» передо мной…»

По сравнению с Буниным и другими поэтами, Зинаида Гиппиус владела целым арсеналом разнообразных методов массового и индивидуального «поражения».

ОЖЕРЕЛЬЕ ИЗ «ПАМЯТНИКОВ ЛЮБВИ»

Георгий Адамович, известный критик и поэт, отзывался о ней так: «Есть люди, которые как будто выделаны машиной, на заводе, выпущены на свет Божий целыми однородными сериями. И есть другие, как бы «ручной работы», — и такой была Гиппиус. Но помимо ее исключительного своеобразия я, не колеблясь, скажу, что это была самая замечательная женщина, которую пришлось мне на моем веку знать». Зинаида Николаевна Гиппиус была необычайно одаренной женщиной. Оригинальный драматург и писатель, талантливый поэт, остроумный и язвительный критик, блестящий мемуарист и, главное, — яркая, ни на кого не похожая Личность. Именно так, с большой буквы.

Еще в юности цыганка предрекла ей раннюю смерть от чахотки. Может быть поэтому, став взрослой, Зинаида Николаевна старалась жить так, словно каждый день был в ее жизни последним. Ей нравилось играть на публику. Она любила появляться в экстравагантных нарядах. То облачится в мужской костюм, то вырядится в белый балахон, напоминающим саван, с «настоящими» ангельскими крыльями за спиной. То по нескольку лет подряд будет носить исключительно белую одежду, то вдруг — появится во всем розовом…

«Встречаясь с новым человеком, — делилась воспоминаниями ее современница, — Зинаида мгновенно его околдовывала, по-змеиному гипнотизировала, подчиняла себе: стихами ли, пророчествами, беглой улыбкой...» Если человек ей нравился, в ход шли одни методы воздействия, если не нравился — другие.

Валерий Брюсов с ужасом вспоминал о своем первом визите к Гиппиус. Он явился к ней, согласно предварительной договоренности, ровно в 12 часов. И первое, что он увидел, войдя в дом — совершенно нагую Зинаиду Николаевну. «Разумеется, — оправдывался Брюсов, — я постучался, получил «войдите», но зеркало так поставлено в углу, что в нем отражается вся спальня…» — «Ах, мы не одеты, но садитесь!» — говорит, улыбаясь, Зиночка. И, немного повертевшись у зеркала и потрепав волосы, снова поворачивается к не знающему куда деть глаза гостю: «Я причесываться не буду. Вы не рассердитесь?»

Подобные провокации она устраивала многим. Скандально-прозрачные платья, дурманящее облако сладко-терпких духов, томные взгляды из под приспущенных ресниц, дразнящие позы, облизывание губ, фривольный разговор, поглаживание рук, быстрые и страстные поцелуи — украдкой от мужа и гостей… Логично предположить, что дальше следовал банальный адюльтер. Это была бы верная мысль, если бы речь шла о какой-нибудь другой женщине, а не Гиппиус. С нею дальше поцелуев дело никогда не заходило. И не потому, что она очень любила своего мужа, Дмитрия Мережковского. А потому, что была очень умной, вернее, слишком умной женщиной. «Поцелуй — это отношения равных, а секс — это уже чье-то унижение», — приблизительно так звучал любовный кодекс Зинаиды Николаевны.

Под ее напором терялись и сдавались на милость победителя многие молодые поэты, писатели, философы. Утолив жажду любви любовной игрой, она их скоро отпускала. При этом каждый пленник обязан был за свое освобождение уплатить дань: оставить золотое колечко — на память о короткой, но страстной любви. Потом из этих многочисленных «памятников любви», нанизав их на обычную шерстяную нитку, Гиппиус сделает себе оригинальное ожерелье…

«Укажите мне любого мужчину, и через десять дней он будет валяться у моих ног!» — это хвастливое заявление, однажды сорвавшееся с ее уст, пожалуй, было недалеко от истины. Проблема заключалась лишь в том, что она не могла воспользоваться плодами своих побед.

(На фото: Зинаида Гиппиус)

ПОД ЮБКОЮ ХВОСТ

Не везде можно ходить раздетой, и не перед каждым можно разыгрывать всепожирающую страсть. Но для таких случаев есть другие средства. Например, можно «съесть» человека едкой иронией. Или — вызывающим поведением (например, пуская папиросный дым в лицо собеседнику). Или — каверзным вопросом. Или — еще проще! — долгим и пристальным разглядыванием.

Ирина Одоевцева вспоминала, как Гиппиус довела до слез Сергея Есенина. Есенин — крестьянский самородок — приехал покорить Петербург. И сразу пошел «на поклон» к Мережковским. Те приняли его более чем прохладно, а Гиппиус, подойдя к нему вплотную, наставила на него лорнет и стала рассматривать его так, будто перед ней стоял не живой человек, а гипсовая скульптура. Обнаружив на «скульптуре» валенки, Гиппиус удивленно хмыкнула, поднесла к ним лорнет поближе и — громко одобрила их: «Какие на вас интересные гетры!» Все присутствующие покатились со смеха.

Хотя Гиппиус и написала потом несколько доброжелательных статей о Есенине (что с нею случалось редко!), «покоритель Петербурга» так и не простил ей злосчастных «гетр». В разговорах или письмах он не называл ее иначе, как «эта змея Гиппиус» или, в лучшем случае, «Гиппиусиха».

«Извращенной натурой» назвал Гиппиус философ Павел Флоренский. Нина Берберова считала ее безжалостной и бездушной: «Она каждого встречного немедленно клала как букашку под микроскоп и там его так до конца и оставляла». Поэт Андрей Белый, вынес ей свою, «художественную» характеристику: «Оса в человеческий рост». Художник Лев Бакст, автор знаменитого портрета Гиппиус, изобразил ее полулежащей на стуле, в камзоле и панталонах; длинные скрещенные ноги вытянуты по диагонали холста, отчего вся фигура кажется еще более удлиненной. На бледном лице, окаймленном копною огненно-рыжих волос, под резко очерченными бровями — чуть насмешливо и презрительно смотрящие глаза, тонкие злые губы. «Твоя душа — без нежности, а сердце — как игла…» — эти слова Гиппиус могли бы служить подписью к собственному портрету.

О Зинаиде Николаевне ходило много странных разговоров. Она действительно обладала какими-то и душевными и, главное, физическими свойствами, делавшими ее непохожей на своих современниц. Все поэты соглашались со строками Владимира Соловьева, который написал о Гиппиус:

Я — молодая сатиресса,

Я — бес.

Я вся живу для интереса

Телес.

Таю под юбкою копыта

И хвост...

Посмотрит кто на них сердито —

Прохвост!

«КАКАЯ У ВАС МЕТАФИЗИКА?»

О себе она сложила такой стишок: «И я, такая добрая, Влюблюсь — так присосусь. Как ласковая кобра я, Ласкаясь, обовьюсь…». Надежда Тэффи в очерке, посвященном Гиппиус, рассказывает о том, как измывалась Зинаида Николаевна над одной, бывавшей у них «пожилой, довольно безобидной дамой»:

«Гиппиус принялась за эту несчастную. — «Скажите, какая ваша метафизика?» Та испуганно моргала. — «Вот я знаю, какая метафизика у Дмитрия Сергеевича (Мережковского) и какая у Тэффи. А теперь скажите, какая у вас». — «Это… это… сразу трудно». — «Ну чего же здесь трудного? Скажите прямо!»… Я поспешила отвлечь внимание З.Н. Когда уходили, дама вышла вместе со мной. — «Скажите, у вас есть Ларусс?» — спросила она. — «Есть» — «Можно вас проводить?» — «Пожалуйста». Зашла ко мне. — «Можно заглянуть на минутку в ваш Ларусс?» Я уже давно поняла в чем дело. «Вам букву «М»?» — «Н-нда. Можно и «М»»… Бедняжка смотрела «метафизику». Но все же следующее воскресенье предпочла пропустить. А я за это время угомонила З.Н. — «Мучить Е.П. — все равно что рвать у мухи лапки. Я бы поняла, если бы вы пошли на медведя с рогатиной. Но когда вы рвете лапки у мухи — меня тошнит. Это не эстетично». З.Н. отвечала с презрением: «Ну, вы! Добренькая!»

Добро, само по себе, всегда кажется плоским и скучным. И это понятно: все, что в порядке вещей, не привлекает внимания. Сплошь положительные персонажи только вгоняют в сон. Зато когда появляется зло, просыпаются все. И это тоже понятно: зло — это нарушение установленного порядка. Вот отчего отрицательные герои зачастую популярнее положительных: так волк в мультфильме «Ну погоди!» кажется куда более интересным, чем «правильный» заяц. Не секрет, что фильмы, книги, журналы и газеты о «плохих» событиях и злодеях, продаются куда лучше, чем о хороших и добрых. Эта дурная мода казаться хуже, чем ты есть — лишь бы казаться интереснее, чем ты есть, — к сожалению, всегда находила и находит немало последователей. И не только среди подростков, но и среди людей, наделенных и острым умом, и отменным вкусом. Как, например, Зинаида Гиппиус.

Ей нравилось быть злой. Ее знакомая мерзнет в тесной квартирке без отопления — Гиппиус с остро-садистским удовольствием рассказывает ей, как каждое утро она принимает горячую ванну, «и как вся вилла их на солнце, и она, Зинаида Николаевна, переходит вместе с солнцем из одной комнаты в другую, так как у них есть и пустые комнаты»… Кто-то рассказывает ей о том, что голодает, перебиваясь с воды на хлеб. В ответ Гиппиус рассказывает, что два дня назад их секретарь добыл кролика — «огромного, как свинья», и как они его с аппетитом ели….

«Когда-то, — писала Тэффи, — было ей дано прозвище Белая Дьяволица. Ей это очень понравилось. Ей хотелось быть непременно злой. Поставить кого-нибудь в неловкое положение, унизить, поссорить. Спрашиваю:

— Зачем вы это делаете?

— Так. Я люблю посмотреть, что из этого получится».

Слава о ее «ядовитости» полнилась слухами и легендами. Уж на что далекий от мира поэзии Лев Троцкий и тот в одной из антирелигиозных брошюр писал: «Пора, товарищи, понять, что никакого Бога нет, ангелов нет, чертей и ведьм нет». И, будто вспомнив что-то важное, тут же в скобках приписал: «Нет, впрочем, одна ведьма есть — Зинаида Гиппиус».

(На фото: Зинаида Гиппиус)

ЭЛЕКТРИЧЕСКИЕ СТИХИ

Страшное, грубое, липкое, грязное,

Жестоко тупое, всегда безобразное,

Медленно рвущее, мелко-нечестное,

Скользкое, стыдное, низкое, тесное,

Явно-довольное, тайно-блудливое,

Вязко, болотно и тинно застойное,

Жизни и смерти равно недостойное,

Рабское, хамское, гнойное, черное,

Изредка серое, в сером упорное,

Вечно лежачее, дьявольски косное,

Глупое, сохлое, сонное, злостное,

Трупно-холодное, жалко ничтожное,

Непереносное, ложное, ложное!..

Знаете, как называется это веселенькое стихотвореньице? «ВСЕ КРУГОМ»… Зинаида Гиппиус, как и многие другие поэты-символисты, частенько пересаливала по части черных красок. И вовсе не из личных убеждений, а так, ради выпендрежа. «Тебя приветствую, мое поражение…», «Люблю я отчаяние мое безмерное…», «Небо кажется пустым и бледным… оно не сжалится над сердцем бедным», «В печали безумной я умираю…» — что ни стихотворение, то вот такое вытье.

«Электрические стихи» — говорил о ее стихах Бунин. Сухие, «ледяные», выдуманные строчки как будто потрескивают и светятся синеватым пламенем, но — вот беда! — совсем не греют. Досужие сюжеты — змеи, уродцы, колдовские и демонические мотивы, «беседы с дьяволом-наставником», отвлеченные религиозные проблемы и, главное, вездесущая метафизика — все это было слишком далеко от реальной жизни. Целый океан «высоких» идей и — ни капельки живого чувства. Такие стихи трудно любить. Их и не любили, хотя и запоминали. Ненадолго.

«Не поминай Бога всуе», — учит пословица. Мариэтта Шагинян, изучив ее сборник «Собрание стихов. 1889—1903», подсчитала: «Перед нами в обеих книгах всего 161 стихотворение. Из них более пятидесяти являются выражением отношения автора к Богу, прямого или косвенного, с неизменным упоминанием имени Божьего». И это полбеды. Беда в том, что, картинно жонглируя именем Божьим, она, по делу и без дела, поминает заодно и дьявола:

За Дьявола Тебя молю,

Господь! И он — Твое созданье.

Я Дьявола за то люблю,

Что вижу в нем — мое страданье.

В этих стихах мало правды и много позы. Вот за такое позерское рифмоплетство она и получила ярлык «сатанессы». Одни выгоняют ее из церкви, другие — бешено аплодируют на литературных вечерах. Одни бросают в ее окно букеты красных роз, другие — завернутые в бумагу куски дерьма… Что делать, у славы, как у медали, две стороны!

«ОТОМСТИЛА ТЕБЕ АФРОДИТА, ПОСЛАВ ЖЕНУ — ГЕРМАФРОДИТА!»

Однажды Тэффи заметила ей, что не нашла у нее ни одного стихотворения о любви. «Почему же? А вот это… — и Гиппиус процитировала:

Единый раз вскипает пена

И разбивается волна.

Не может сердце жить изменой,

Любовь одна…

— Это рассуждение о любви, а не любовное стихотворение. Сказали ли вы когда-нибудь в своих стихах «я люблю»?

Она промолчала и задумалась. Такого стихотворения у нее не было».

Любопытный факт: за исключением одного стихотворения, все произведения Гиппиус написаны от мужского лица. И даже подписаны мужским именем — Антон Крайний. В свое время она обожала переодеваться в мужской костюм и прогуливаться в таком виде по городскому парку. Никто из прохожих и заподозрить не мог, что этот высокий худой господин с изящной тросточкой — женщина. И не удивительно: тонкие губы, широкие брови, плоская грудь, узкие бедра («безбокая» — характеристика Белого), широкий шаг — все это более признаки мужской фигуры, а не женской. Наконец, совершенно мужской ум: преобладание логики над интуицией, едкое остроумие, стремление к риску, несговорчивость, себялюбие и эгоизм… Как заметил Владимир Злобин, многолетний секретарь Мережковских, «Бог, создавая Зинаиду Николаевну, решил вылепить из куска глины мужчину, но в последнюю минуту о чем-то задумался, и… получилась Гиппиус». В этом странном соединении мужского и женского — секрет ее «единственности» (выражение Блока). И — трагедия личной жизни.

Будучи абсолютно раскрепощенной, даже можно сказать распущенной, она оставалась в то же время невинной, чувственной и одновременно холодной. «Мне близок Бог — но не могу молиться. Хочу любви — и не могу любить!» Прожив с мужем пятьдесят два года вместе, пережив множество любовных «романов», в том числе и несколько очень серьезных, она так и не познала радости физической любви.

Некоторые современники называли брак Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского союзом лесбиянки и гомосексуалиста. Недруги Мережковского подбрасывали ему в квартиру письма: «Отомстила тебе Афродита, послав жену — гермафродита!» Но, как известно, «не все то правда, что люди врут». Недруги ошибались: нетрадиционной ориентацией Мережковские не страдали. Это были физически и сексуально нормальные люди. Ненормальными были их убеждения.

(На фото: Дмитрий Мережковский)

БЕСПОЛЫЕ СУЩЕСТВА

Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский поженились при довольно странных обстоятельствах. Обвенчавшись, он поехал к себе, а она — к себе. «Я легла спать и забыла, что замужем, — вспоминала Гиппиус. — Да так забыла, что на другое утро едва вспомнила, когда мама через дверь мне крикнула: «Ты еще спишь, а уж муж пришел! Вставай!» Муж? Какое удивленье!» Видно, неспроста забыла: этот брак так и не стал по-настоящему супружеским, а только союзом духовным.

Причиной этого союза стала не любовь, не дружба, а общие убеждения. Во время одного очень откровенного разговора они просто решили: так будет лучше для обоих. Обоих полностью устраивало как отсутствие физической близости, так и невозможность иметь детей. Своей целью эти необычные новобрачные видели создание нового, совершенного мира — «Царства Третьего Завета», основанного на духовных идеалах, исключающего любые отношения кроме платонических.

Про красивую пару молодоженов иногда в шутку говорят: «Хороша парочка — баран да ярочка!» Про Гиппиус и Мережковского такого никто не сказал бы. «Странное впечатление, — вспоминала Бронислава Погорелова, свояченица Валерия Брюсова, — производила эта пара: внешне они поразительно не подходили друг к другу». Он — маленького роста, сгорбленный, с узкой впалой грудью, в допотопном сюртуке. Черные, глубоко посаженные глаза, матово-бледное лицо и ярко-красные губы, как у вампира. Она — высокая (на голову выше мужа), очень стройная, почти бестелесная, броско накрашенная, нарядная. Держится как всеми признанная красавица или королева. Он — самовлюбленный эрудит, говорун-декламатор, слышащий только себя, ежеминутно сыплющий цитатами из Библии, взвизгивающий и жутко картавящий. Она — умница, чуткий слушатель и превосходный собеседник. Он — типичный «жаворонок». Зинаида Николаевна — ночной житель. Спать идет под самое утро, открывает форточку или окно (не может спать в духоте). Встает ближе к обеду и принимает приготовленную служанкой горячую ванну. В два часа дня начинает завтракать. И так живет годами. Полночь для нее — самое время для бесед. Она обожает ночные посиделки с талантливым и неординарным собеседником.

В четвертом часу утра Мережковский стучит кулаком в стенку, кричит, что не дают ему спать своими разговорами. Что ж, верно. Он живет совсем в другом ритме: рано ложится, предварительно протопив комнату и согрев постель (не может спать в комнате, где «холодно, как в могиле!»), рано встает, завтракает около 10 утра, а затем два-три часа пишет в своем кабинете — пока Зинаида Николаевна не приступит к завтраку.

Они прожили вместе более полувека, не расставаясь ни на один день. Любви у них так и не возникло, равно как нежности и страсти. «Я люблю Дмитрия Сергеевича, его одного, — записала в дневнике Зинаида Гиппиус. — И он меня любит, но как любят здоровье и жизнь. А я хочу... Я даже определить словами моего чуда не могу». В реальной жизни чуда не было. У каждого из них случались порой увлечения, влюбленности, но они лишь укрепляли семью, семью двух бесполых одиноких существ.

Небеса унылы и низки,

Но я знаю — дух мой высок.

Мы с тобою так странно близки,

И каждый из нас одинок.

(На фото: Зинаида Гиппиус)

ЕЕ РОМАНЫ

У Зинаиды Николаевны было много увлечений — ей нравилось «крутить» романы. Впрочем, это были специфические романы — мучительные и всегда более умозрительные, чем реальные. Представление о том, каково ее отношение к любви дает вот такая поэтическая иллюстрация: «Вам жаль «по-человечески» меня... Но вас «по-Божьему» жалею я. Кого люблю — люблю для Бога…».

Первый серьезный роман закрутился с поэтом Николаем Минским. В ее воспоминаниях он остался тягостным поединком: он желал близости, она — духовной связи. А уж желание близости украдкой — это вообще не любовь, а ложь и рабство! Николай Минский получил письмо в синем конверте, там было написано: «Любовницей вашей я никогда не стану, а другого ничего вы не хотели: ни жалости, ни красоты, никаких человеческих отношений. Вы позаботились стереть следы прекрасного между нами... Неужели я должна принять безобразие жизни и не верить в любовь, как уже не верю в силу слов?»

Следующий роман — с поэтом Андреем Белым. Первая встреча разочаровала Белого. Поняв, что она не понравилась Белому как женщина, Гиппиус приложила максимум сил, чтобы очаровать приятного молодого человека. В ход пошли женские хитрости, комплименты, беседы. И вскоре Андрей Белый с восторгом отзывался о талантливой поэтессе и, по совместительству, очаровательной женщине. Отныне они проводили душные петербургские вечера вдвоем, в папиросном сизом дыму. Ошалев от философских разговоров и фривольных намеков, они буквально изводили друг друга томительным воздержанием. Первым подобную пытку не выдержал Андрей Белый. К этому времени он влюбился в юную жену Александра Блока и стал воспринимать Гиппиус лишь в качестве мудрой наперсницы.

Какая горькая ирония! Женщина, которая не знала о любви ничего, давала советы о том, как соблазнить Прекрасную Даму. В конечном итоге наставничество сатанессы чуть было ни закончилось дуэлью между Блоком и Белым.

Критик Дмитрий Философов много лет прожил в семье Мережковских. В качестве духовного брата… Эта троица вызывала нездоровый интерес и массу сплетен. Кто-то говорил, что Философов — любовник Гиппиус, кто-то уверял, что — Мережковского. Мережковский действительно любил Диму, но только как талантливого человека и умного собеседника. А вот Гиппиус увлеклась своим духовным братом не на шутку. Однако Дима, как его называли оба супруга, оставался холоден к кокетству поэтессы. Не в силах больше сдерживать себя, она решила уступить своей слабости. Однажды, оставшись с ним наедине, она открыто предложила ему вступить с ней в интимную связь…

Его реакцию она вряд ли могла предугадать… Ее предложение настолько испугало Диму, что тот от неожиданности едва не упал со стула. Затем быстро вскочил и, в чем был — в тапочках и домашнем халате, — пулей выскочил из квартиры. И больше в их доме не показывался… Вскоре ей пришло от него письмо, в котором он сообщал о том, что никогда не был влюблен: «Мне физически отвратительны воспоминания о наших сближениях. При страшном устремлении к тебе всем духом, всем существом моим, у меня выросла какая-то ненависть к твоей плоти, коренящаяся в чем-то физиологическом...»

Зинаиде Николаевне не повезло: Дима оказался… гомосексуалистом.

(На фото: Гиппиус, Философов, Мережковский)

ЖИЗНЬ ПРОХОДИТ… ЛЮБОВЬ ОСТАЕТСЯ

То, что в молодости казалось пикантным, с возрастом стало нелепым и смешным. Сатанесса превратилась в неряшливую старуху. Теперь поэтесса носила старушечьи наряды, обсыпала себя от шляпки до туфлей пудрой и обвешивалась, точно рождественская елка, выцветшими от времени розовыми ленточками. Контрастные тени, толстый слой румян кирпичного цвета, жирно-красная с блестками помада только подчеркивали морщины, пергаментную кожу и поблекшие зеленые глаза. Некогда золотые волосы пожухли, свалявшись рыжей паклей в небрежной прическе. «И это белая дьяволица?» — недоумевала молодая поросль парижских литераторов. Да, это была она...

Она переживет мужа на четыре года. После его смерти Зинаида Николаевна попытается покончить с собой, выбросившись из окна. Затем вдруг успокоится. За год до смерти, «в 1944 году, — писала Берберова, — она призналась мне, что ничего не понимает в событиях, и чувствовалось, что уже ничего не надо объяснять, все равно не дойдет до нее. Она много и часто кричала по ночам, звала его, мучилась приближением смерти, вся высохла, стала еще хуже видеть и слышать и нянчилась со своей полупарализованной рукой. А когда, маленькая и сморщенная, лежала в гробу, кое-кто из пришедших на панихиду переглядывался и говорил:

— Прости Господи, злая была старушенция».

Зинаида Гиппиус умерла 9 сентября 1945 года в Париже, ей было 76. Ее смерть вызвала целый взрыв эмоций. Многие, ненавидевшие Гиппиус и считавшие ее ведьмой, не верили в ее смерть и пришли на похороны только для того, чтобы лично убедиться в том, что она мертва. Особо недоверчивые даже стучали по гробу палками. Те немногие, кто уважал и ценил ее, видели в ее смерти конец целой эпохи… Иван Бунин, панически боявшийся смерти и всего, что с ней связано, практически не отходил от ее гроба. Ее похоронили на русском кладбище Сен-Женевьев де Буа, рядом с мужем.

Творческое наследие Гиппиус невелико — две книги воспоминаний, три книги прозы, и пять сборников стихов. Сегодня интерес вызывают только ее воспоминания, стихи же, вероятно, ждут своего времени и своего читателя. Словно предвидя свою судьбу, она однажды написала в дневнике: «Ночью не спится от волнующего блаженства, а днем бродишь до устали все равно где, и каждое лицо кажется красивым, каждый человек — близким, потому что он идет по милой улице, каждый камень мостовой — нужным. Если долго живешь — пена влюбленности исчезает, но память о ней, и возможность ее возвращения, и тихая, благодарная любовь — остаются».

Кто знает, может быть, так случится и с ее поэзией? Ведь сказано же: «Ничто не напрасно!» Ведь каждая душа — родная сестра всех других душ, и земных, и небесных. А значит, все, что тревожит ее и мучит, печалит или терзает, рано или поздно обязательно найдет утешающий отклик, понимание и сочувствие. И если не здесь, то там… И если не сейчас, то потом… Когда-нибудь… Обязательно найдет… Обязательно.

Преодолеть без утешенья,

Все пережить и все принять,

И в сердце даже на забвенье

Надежды тайной не питать,

Но быть, как этот купол синий,

Как он, высокий и простой,

Склоняться любящей пустыней

Над нераскаянной землей.

(На фото: Зинаида Гиппиус)