* * *
Солнце скрылось наконец за горизонтом, полоснув в последний раз стыдливо по земле темно-малиновыми лучами. Степь полыхнула в вечернем мареве, как будто обрадовавшись короткой передышке. Теперь до утра можно было наслаждаться долгожданной прохладой.
Петя и Ванюшка орудовали возле костра, готовя ужин. А тетка Магдалина, вытащив из узла барахлишко, покопалась в нем, отыскала штаны. Однако они оказались не по росту длинными для Пети. И тогда она взялась укорачивать штанины. Рубаха пришлась в пору.
Еше раньше, увидев ребят, она по их виду обо всём догадалась и лишь печально обронила:
- Изверги!
Больше не промолвила ни слова. То ли привыкла к тому, что ее Ванюшка вечно попадает в переплеты, то ли понимала, что возмущаться бесполезно...
- Мам, похлебка, кажись, готова. Снимать, что ль, казан?
- Пускай чуток упреет. Да, чуть не забыла. В сумке возьми кусочек сальца – надо съесть: холодильника нет, как бы не испортилось.
- Оно ж соленое, что ему будет?
- Много ты понимаешь... Господи, и когда мы уже по-человечески заживем! Как люди... – зевнула тетка Магдалина.
- От меня это, что ли, зависит, - развел руками Ванюшка. – Погоди, вот вырасту, стану артистом, заработаю вагон и маленькую тележку денег и купим себе собственный дом. Потом телевизор, холодильник и машину, - перечисляет он. – Я буду тебя всюду катать...
- Ишь ты! – вздыхает она. – То-то все сёла объездим. Душеньку свою отведу! Это сколько же добрым людям нагадать можно, - мечтательно вглядывается тетка Магдалина в курящееся легким туманом озеро.
- Не-а, мамка! Гадать я тебя возить не стану. Еше чего! Ну там по магазинам, на базар, в театр, конечно, а гадать – нет. Я ж буду артистом. Зачем тогда тебе гадать? И так проживем.
- Твоя правда, сынок. Тогда незачем, - улыбается она. – Тогда мы и без гадания прокормимся.
Петя слушал их и ему было грустно, потому что и он очень часто мечтал о том дне, когда вырастит и уже ни от кого не будет зависеть.
Станет работать и запретит своей маме ездить на базар с тяжеленными сумками и стоять в рядах торговок в жуткий зной и лютый холод. Сколько можно шастать по базарам и потом еще держать отчет перед отчимом за каждую копейку!
А он, точно паук, не успокоится, пока все соки не выжмет. И всё-то ему мало, всё гребет и гребет под себя. И куда ему столько денег?
У всех людей есть в доме и телевизор, и холодильник, и стиралка, и мебель всякая. А у них... целых два холодильника: всё боится, что сметана, молоко да яйца испортятся. Всё для базара... Зато ни телевизора, ни стиральной машины нет. И маме приходится руками ворохи белья перестирывать. А он, Петя, даже мультик не может посмотреть.
«Даже Ванюшка и тетя Магдалина привольнее живут. Не то, что мы...»
- Ну что? – прервала Петины мысли тетка Магдалина. – О чем закручинился, молодец? Давайте-ка, ребятки, ужинать.
После ужина она попросила Ванюшке принести из палатки гитару. Ваня не раз хвастал, как его мать здорово играет на гитаре и поет, но лично Пете слышать пока не приходилось.
И теперь у него даже сердце защемило, когда она взяла первые аккорды, привычно проведя сильными пальцами по струнам.
Она задумчиво глядела на уплотняющиеся клубья тумана, которые окутали всё озеро, уцепившись рваными краями за прибрежный камыш, и перебирала струны.
Печальные звуки уплывали в уснувшую Степь. Потом тетя Магдалина вдруг с силой ударила по послушным струнам, и ее надрывно-грудной голос родил незнакомое для Пети слово. И Ванюшка, словно откликнувшись на это призывное слово, быстро подсел к матери, и они дуэтом запели протяжную песню, от которой у Пети как будто бы распахнулась грудь, и сердце забилось часто-часто, готовое вот-вот выпорхнуть и улететь к мерцающим звездам.
Петя не понимал слов и не знал, о чем эта цыганская песня, но в то же время ему казалось, будто он всё, ну совершенно всё, понимает.
Чудно, думал он, почему, когда очень хорошая музыка и здорово поют, совсем не обязательно знать, о чем песня? А какой четкий голос у Ванюшки, как он ладно поёт! Ну прямо настоящий артист! Его хоть сейчас в театр – многих за пояс заткнет.
А может, и правда его друг когда-нибудь станет знаменитым на всю страну или даже на весь мир? И потом они встретятся и станут вспоминать о своем детстве. Ох, и посмеются! А может, и не будут смеяться, а наоборот, им станет грустно.
А вдруг тогда он меня не узнает? Нет, узнает, потому что теперь он может читать и писать. Они будут переписываться. А когда вырастут, обязательно встретятся и придут на это озеро. Разожгут костер и сварят похлебку. Даже если к тому времени у них будет много-премного всякой еды, они всё равно сварят похлебку или уху и станут рассказывать друг другу, как жили все эти годы...
* * *
В Степь пришел сентябрь. А еще раньше обрушился черный ураган, принесший с собою обильный ливень. Дождь долго и терпеливо омывал умершее тело Степи, словно надеялся оживить ее. Потрескавшаяся от долгого безводья земля жадно пила, захлебываясь, запоздавшую воду, и никак не могла утолить жажду.
И всё-таки после ливневых дождей Степь прихорошилась, посвежела лицом, издавая какой-то особый, только ей присущий аромат, настоенный на полыни и рано увядших цветов.
И акации уже не казались такими чахоточно-пришибленными нищими родственницами Степи. И хоть зеленых листьев на колючих ветках почти не оставалось, все равно умытые дождем, акации приветливо и чуть-чуть стыдливо шелестели на полынном ветру, позабыв, казалось, о всех своих обидах, связанных с засушливым летом. Главное, они выстояли, несмотря ни на что. А нарядное зеленое платье у них еще будет, его им непременно подарит будущая весна...
Петя возвращался из школы. Ребята укатили на велосипедах. Возможно, они и не оставили бы его одного, напросись он в попутчики, по очереди, но довезли бы...
Однако Петя с первого же дня дал себе слово не быть нахлебником и ни к кому не навязываться в попутчики, а ходить пешком.
«Мне не привыкать... Отчим теперь уже не купит велик – это ясно, как божий день. Ну и что... Зато я с мамкой договорился. Каждый месяц она теперь будет откладывать пособие – те пять рублей с копейками – отдельно. Глядишь, к лету, может, наберется. А что? Запросто накопим, - успокаивал он себя...»
Несколько дней Петя не виделся с другом. Они перестали встречаться с тех пор, как в школе начались занятия. И хоть ближе Вани-цыганка у него друзей не было, он и от него не захотел помощи. А ведь Ваня еще перед самым первым сентября предложил свой план:
- Утром будешь доходить до озера, а уж отсюда я подброшу тебя до села. После уроков опять – к нам, а до поселка – на велике. Куда меньше придется бить ноги, чем всю дорогу пёхом.
- Обойдусь! Это ж только до зимы. А потом нас станут возить в школу и обратно на автобусе или на крытой машине...
А чтобы Ваня и дальше не терзал ему сердце своей заботой, Петя и вовсе перестал с ним видеться. Но, конечно, не только поэтому. В пятом классе уже куда больше стали задавать на дом, да и от забот по хозяйству Петю никто не собирался освобождать. Так что времени свободного у него почти и не оставалось.
Однако сегодня не вытерпел и решил заглянуть к Ване. Завтра воскресенье и об уроках можно не думать...
Может, заодно договоримся, как проведем время завтра, размышлял Петя, а то скоро они покинут озеро...
И только подумал об этом, как рядом затормозил велосипед.
- Зазнался? – Ваня лихо спрыгнул с седушки. – Не заходишь... Я уж подумал, не случилось ли чего...
От быстрой езды он сильно запыхался и теперь едва переводил дух.
- Некогда...
- Деловой! - хмыкнул Ваня. – Неужто и дружба врозь? Даже и не попрощаемся, как люди...
- Ты чего, Вань? – упавшим голосом спросил Петя. – Вы ж еще месяц собирались пожить тут...
- Планы поменялись, - вздохнул Ваня. – Я, конечно, не против и зазимовать тут, да мамка торопит. Говорит, что и так больше недели занятия в школе идут, не пропускать же, мол, теперь, когда я умею читать и писать... зачем терять еще год.
- Вообще-то она права, - согласился Петя. – Тебе надо учиться.
- Ну вот, - продолжал Ваня, ведя аккуратно свой велосипед – А вчера пришло письмо от дядьки из одного городка. Это в центре России. Он пригласил нас к себе. Довольно, пишет, нам скитаться. Дом у него большой – места всем хватит. А мне, мол, давно пора взяться за ум и ходить в школу. Он тоже прав...
- Прав, - опять согласился Петя.
- Ну еще в письме расписал, что в ихнем городке есть собственная музыкальная школа - детская, и что меня могут туда взять... Представляешь7 Буду учиться играть на скрипке. Это же здорово! А?
- Еще бы...
- Ты, что ли, не доволен? – насупился вдруг Ваня.
- Я рад... за тебя, Ванюшка, - с трудом выдавил из себя Петя. – Только вот расставаться не хочется...
- Мне тоже, - вздохнул Ваня. – Но зато моя мечта сбудется. Представляешь?
- Угу...
Петя не мог говорить, потому что боялся расплакаться. Разумеется, он был рад за своего друга, да только вдруг пронзительно ощутил, как ему одиноко без него будет.
Он было попробовал улыбнуться, но улыбка получилась какой-то кривой и некрасивой, ка будто внезапно разболелся зуб.
- Ладно, не расстраивайся, - успокоил его Ваня. – Не навсегда же, - не очень уверенно сказал он. – Мамка моя, ты знаешь, больно любит вольную жизнь, на месте долго не усидит, да и я вряд ли долго выдержу. Не успеешь глазом моргнуть, а мы опять – сюда, на озеро. Очень уж мамке глянулись эти места... А теперь давай-ка зайдем к нам.
- Помочь вещи собрать? – сглотнул горький комок Петя. – Айда. А что, я помогу..
- Какие там вещи! Пара узлов... Ой, Петушок, уже и грузовик подъехал. Гляди! – кивнул он в сторону места, где еще вчера стояла палатка. – Давай скорее! – поторопил он Петю. – Мамка просила, чтоб я тебя привез.
- Зачем?
- Ну... попрощаться и вообще... – как показалось Пете хитровато усмехнулся Ваня.
- Ребятки, пошибчее! – завидев их еще издали, крикнул тетка Магдалина.
Когда они подошли, запыхавшиеся, она объяснила, что шофер куда-то торопится, и она насилу уговорила его, чтоб подбросил до полустанка. Скоро пригородный поезд – не опоздать бы...
- Хорошо, что пришел, Петенька. А как же! Жили дружно, по-людски и попрощаемся, - сказала она. – Что закручинился-пригорюнился, добрый молодец?
- Да ему неохота расставаться, - принялся было объяснять Ваня.
- А кому охота? – вздохнула она. – Мамке своей привет передавай, кланяйся. Авось, еще когда пути-дорожки сойдутся. Добрая она у тебя, а счастья у нее нет. Готова людям последнее отдать, а у самой жизнь-кручинушка всё не ладится. Но за все ее муки тяжкие,за всю горечь грькую счастье привалит ей невиданное. Она уж и надеяться перестала, а того не ведает, что счастье рядом ходит...
- Мам, ты чего? – насупился Ваня. – Ты зачем ему гадаешь?
- Не сбивай с мысли! – цикнула она. – А счастье ее в тебе, Петя-Петушок, золотой гребешок... Да, - повторила она твердо, - как мое счастье в Ванечке моем сладком, так и Варваре – матери твоей – тобою отплатится за ее великие и несправедливые муки. И счастливее вас на свете не будет никого.
Очень уж добрые слова говорила тетка Магдалина! Больно ласково глядели ее глаза. Радоваться бы Пете, да только ком в горле мешал ему улыбнуться тете Магдалине в знак признательности. Хотелось Пете поблагодарить ее за всё, да не мог – рот словно судорогой свело.
И тогда кинулся он к ней, как кидался в объятия своей матери в самые горькие минуты жизни, и забился в плаче.
- Ну-ну, поплачь чуток, добрый молодец, вся горечь и выйдет со слезами. Незачем держать ее в себе. И дай Бог встречать тебе на пути лишь добрых людей. А теперь нам пора. Ну, Ваня, прощайся с дружком своим да одари его на память...
Цыганенок неуклюже обнял Петю, чмокнул его в щеку. Потом нагнулся, поднял с земли велосипед , лихо подкатил его, держа за седушку, и крикнул:
- Держи, браток! От нас с мамкой. Езди на здоровье!
- Ты что, Ванюшка? – не понял Петя. – Вы ж уезжаете. А как я потом верну его? – кивнул он на велосипед.
- Зачем возвращать? Теперь он твой. Ты же мечтал. Вот твоя мечта и сбылась...
* * *
По правде сказать, до Пети всё еще не дошло, что его мечта и в самом деле сбылась. А грузовик уже отъезжал, просигналив на прощание.
Тетка Магдалина утирала краешком белого платочка глаза и что-то говорила шоферу. Ваня махал рукой из кузова и улыбался одним лишь ртом – глаза его оставались печальными и задумчивыми.
«И все-таки у него классные зубы. Ровные-ровные, - подумал Петя. – Таких мне не приходилось еще видеть. Может, поэтому и улыбка у него такая добрая и очень красивая. Как у артиста...»
А грузовик уже выруливал на дорогу, оставляя позади себя клубы пыли и гари.
«Вот и всё, - вздохнул Петя, - вот и сбылась моя мечта. Но тогда почему я не радуюсь? Почему мне хочется плакать? А они, - подумал он о Ване и тете Магдалине, - как вольные птицы: надумали и снялись с озера. И полетели в другие края... А я? Мне, видать, придется еще долго жить в этой Степи. Ну и пускай. Ведь тут моя родина...»
Он втянул в грудь побольше воздуха, настоенного на терпкой полыне, и ком в горле стал потихоньку таять.
________________________________
Оценили 12 человек
32 кармы