Александр Росляков. Материнская плата России: как моя мама опустила королевство Швецию

У моего бесконечно нежного ко мне папы было 3 боевых ордена и куча медалей. То есть он был лютым убийцей напавших на нас немцев. Представить его себе таким я никогда не мог. Но он таким был. И рассказывал мне про Западную Европу, куда ездил много позже после войны: «Там люди живут хорошо, но без перспективы, без своей победы. А мы живем – как победители, даже если каких-то шмоток не хватает». И еще втихаря, без мамы: «А бабы у них – так себе…»

Моя мама, безотцовщина из барака, окончившая на отлично биофак МГУ, была редкой красавицей, влюбленной по уши в моего отца-фронтовика, значительно старшего ее. Где-то в 16 лет, когда я стал что-то понимать про секс, я обзавидовался моим родителям в этом плане – воображая, как у них все бывает ночью, если днем они не сводят глаз друг с друга. В нашем доме царили любовь и гордость победителей, и слаще той манной каши с пятном расплывшегося сливочного масла, которой меня кормила в детстве мама, я ничего не едал… Папа еще слегка и на сторону ходил, но обожал лишь мою маму.

Вот как жили победители! А у нас, побежденных, и вся личная жизнь пошла на слом: разводов сегодня больше, чем женитьб.

И еще слегка про мою маму – и тот советский строй жизни, который мы сдуру угробили, польстясь на дутые пряники Чубайса.

В десятом классе я как-то шел под руку с мамой к метро, навстречу – дворовый дружок. Мы с ним вскользь поздоровались, потом он мне и говорит: «Ну ты и телку отхватил, класс!» Я ему: «Дурак, это моя мама!» То есть она свою красу хранила очень долго.

Папа умер в 1991 году, наши семейные доходы были тогда около нуля. Ну, а мама кроме всех ее прекрасных качеств имела одно ужасное: задавать безумные трепки папе, чаще всего безосновательные – в силу ее великой любви и ревности к нему. Это, я думаю, и подкосило в какой-то мере его здоровье.

И мама, ощутив, возможно, своей грех в его смерти, на последние наши гроши заказала памятник на его могиле. Но напоролась на безбожное кладбищенское жулье – оставшись и без денег, и без памятника. Это же бы 91-й год, добивший во многих наших людях последнее святое.

Тогда она, железная натура, что-то вроде Вассы Железновой, привыкшая во всем добиваться своего, каким-то чудом вписалась через ее связи в научном мире в космический бизнес. Стала координатором программы по испытаниям шведских лекарств в российском космосе. Заработала кучу денег – и, заплатив во второй раз за тот памятник, все же поставила его. А попутно здорово помогла мне и моему младшему брату, выбитым из колеи этим повальным крушением начала 90-х.

И таким неисповедимым образом мой отец-победитель даже своей смертью помог нашей семье одержать победу над напавшей на нас, подобно вражьим полчищам, разрухой.

А попутно у мамы возник друг-швед, ее бизнес-партнер, с которым и я встречался пару раз. Седовласый вальяжный миллионер, весьма приятный собеседник – после пары контрольных рюмок за столом.

И мама, чья природная краса все еще была при ней, говорит как-то мне: швед сделал ей предложение руки, сердца и его активов в процветающей Швеции. А у нас тогда был 1992 год, не менее страшный 91-го, когда тут все было крайне шатко, а там – все твердо.

Я ей: конечно, соглашайся! Хороший человек – а папа не обидится под твоим памятником, только рад будет, что ты нашла себе новую пару, да еще такую не худую!

Она же как зыркнет на меня ее матерыми очами:

– Ты с ума сошел! Чтобы я с кем-то после папы легла в кровать? Да я скорей умру!

И меня эта стоическая, языческая верность покойнику обожгла до глубины души. Моя, как сейчас скажут, совковая мама в ее последнем соку отказалась от ее женского счастья из сумасшедшей верности к покойному кумиру, которого дубасила при его жизни будь здоров! А попутно опустила и все шведское королевство в лице его передового жениха.

Ну, вот такие мы. С такими духовными насечками, изменяя которым сегодня направо и налево, идем ко дну. Потому что измена не может быть фундаментом никакого строительства. Смирение перед навязанными нам извне ценностями – не может стать нашей опорой.

Только возврат к самим себе, к тому духовному подъему, что мы испытали при скурвившемся позднее социализме, может привести нас к нашему новому космосу. А без того, без сохранения той материнской платы, которая сидит в нас глубоко – нам никакой удачи не видать.