Александр Росляков. О принуждении к добру в Серебряном Бору

Со свиноподобными согражданами, кидающими пустые бутылки, банки и прочий свой мусор мимо урн, я воюю, как могу. Когда ловлю – редко – на преступлении, побуждаю, насколько бог дал красноречия, к человеческой повадке: поднять брошенное и снести в урну. Но чаще, за невидимостью злодеев, сам это делаю на прилежащей к дому территории.

И вот иду с зарядки голый по пояс, неподалеку от своего подъезда подбираю с земли бутылку, пачку от сигарет – и несу, схватив через лопухи, к урне у двери. Тут стоит такси, русский водитель вылез из-за руля – и завидев меня, ржет:

– Бутылочку нашел? И покурить?

Я молча прохожу мимо, бросаю подобранное в урну – и слышу сзади изумленный голос:

– Так ты это убираешь? Ну ни фи-га-се! Еще люди нормальные остались! О-бал-деть!..

Бросив в силу причин курить, я потерял способность сидеть заполдень за рабочим столом. И вынужденно заменил это ходьбой с ручкой и записной книжкой по Серебряному Бору, до которого от меня рукой подать. И в этом дивном заповеднике, еще не целиком захваченном загребущими руками наших феодалов, повел эту попутную войну за чистоту – как какую-то игру, забаву, параллельную регулярным уборщикам-таджикам. То есть стал подбирать по своим прогулочным маршрутам всю ту человеческую пакость – от пустых бутылок до оберток от презервативов – и сносить до урн, слава богу, стоящих там довольно часто. Противно? А видеть изо дня в день, как это валяется среди прекрасного, особенно весной, озерно-лесного пейзажа – не противней? И на войне – чаще всего, повторяю, с невидимым противником – как на войне.

Примерно за год этой моей битвы живьем враги попались мне там лишь раз: два мужика, сидя на полянке, пили из банок пиво, а пустые банки швыряли в кусты. Я им сказал:

– Мужики! Будьте же украшением природы, а не ее блевотиной!

Они поняли меня с полуслова, подобрали все и извинились; я же на миг ощутил себя жуть каким победоносцем – и назавтра продолжил свою войну со свежим приливом энтузиазма.

Тайной моей надеждой стало преподать своим примером общественный урок и победить хотя бы в этом красивейшем заповеднике порок. Но побеждать общественные штампы, в том числе такие, что лишь быдло будет искать урну, а истинный орел пустую тару просто швырнет прочь – и уж ни в жисть не поклониться подобрать чужую, – тяжелей всего. И вот подбираю как-то остатки «завтрака на траве» – пластмассовые коробочки, стаканчики, а идущая мимо дама мне:

– Вон там еще обертку подбери!

– Возьми сама да побери!

– А я не нанималась!

– И я не нанимался!

По моему славянскому лицу и не гастарбайтерскому одеянию она живо допетрила, что я такой необычайный доброволец – не по раскидыванию, а по собиранию мусора. И лицо ее изобразило крайнее презрение: дескать за деньги заниматься черным трудом – еще куда ни шло, но за так – позор! Вот и попробуй навязать таким «братьям и систрам» положительный пример!

Но потом – опять нечаянная радость победы. Несколько ненастных и потому немноголюдных дней на моем пути не попадалось ни одной людской погадки: все старое я подобрал, а новое гуляки, словно впрямь зараженные моим благим примером, не швыряли. Ай да я!

Но тучки сплыли, вышло солнышко, и поваливший валом люд давай жестоко мстить мне за мою победоносную браваду. Швырять свои отбросы уже даже не под ноги, чтобы легко было поднять, а в боковые кусты и канавы за деревянной опояской троп заповедника, куда шиш долезешь. И доставая одну бутылку из-под обрывчика над озерком, я аж чуть не упал в воду. При этом мне так и слышался глас вопиющего из окружающего воздуха врага: «Ну что, гад, русофоб, либераст, помешанный на своей поганой чистоте – слопал?» Но у меня характер с детства из рук вон: делать все наперекор, и я лишь с еще большим остервенением продолжил подбирать тот сор, отбивая эту самую ярую атаку мусористов в середине лета...

В итоге сего годового поединка мне так и не удалось обзавестись деятельными соратниками – хотя порой я действовал нарочно напоказ. Но окружающие при этом только отводили, как по какому-то их сговору, глаза... И я пришел к такому философскому итогу, что эта моя потешная игра в войну за чистоту – сродни извечному на земле поединку добра и зла. Уж так сложилось, что в нем ни одному из этих двух начал не победить, но из-за того нам, добродеям ни в коем разе руки опускать нельзя, ни под какие трели дьявола, винящего нас за наше дело правое во всех левых грехах. Поскольку только лишь опустим руки с устатку или с обиды на неважный результат, враги живо превратят наш дом Землю в помойку, порождающую один духовный смрад. Тогда наши потомки вымрут, а оставшиеся дряни перегрызут друг дружку, как пауки в банке.

С промыслом Бога, вложившего зачем-то в человека это свойство сеять вокруг себя всякую грязь, я спорить не берусь. Но думаю, что склонность биться с этой грязью на всех доступных мне фронтах он вложил в меня тоже неспроста. И действую согласно этому вложению, насколько хватает разума и рук.