Почему темнота стала у нас лучшим другом всех возрастов

В царской России адвокаты силой слова добивались даже оправданий за покушения на высших держиморд – как в случае Засулич, стрелявшей в градоначальника Петербурга Трепова. В советское время хорошая речь защитника могла существенно смягчить приговор. А еще на первых путинских порах я с помощью отменного юриста добился в Мосгорсуде отмены решения первой инстанции по политическому иску адвоката же Трунова на 2 млн долл. – а следом и полной над ним победы...

Ныне все это кануло глубоко в прошлое: никакие доводы разума в суде по сколько-то хоть важным, с политическим окрасом делам не значат ничего. Как сверху скажут, так и будет: сказали сначала отпустить Кагарлицкого – отпустили; потому передумали – и на 5 лет за пару каких-то слов закрыли. А троих адвокатов Навального вообще бросили за решетку как сопреступников – дабы в стране, легшей под бессменного вождя, все знали, что никто не должен сметь против его карателей переть. И все это предельно отразилось в последнем слове журналиста Романа Иванова, судимого за «военные фейки»:

«Как независимый журналист в городе Королев я старался отозваться на любую человеческую боль, помочь всем. Для меня одно из самых страшных последствий этого процесса – что на долгое время люди в Королеве останутся без моей помощи. Я не смогу рассказывать о том, что происходит, не сделаю прямую трансляцию из избиркома, чтобы люди знали, как формируются результаты выборов... Я с начала СВО говорил, что ничего она не принесет кроме несчастья и горя. Все мы читали «Синюю птицу» Метерлинка. Это поход за счастьем. И самый страшный момент там, когда Тильтиль открывает дверь в пещеру, за которой находилась война. Более ужасного он в своей жизни не видел, просто приоткрыв ее на секунду и захлопнув обратно. Вот эта дверь не то что приоткрылась сейчас, она распахнута полностью...

Я публиковал пост о ситуации с Бучей, чтобы россияне увидели, насколько ужасна война. Тысячи семей остались без своих родных уже, а в других семьях с ужасом ждут, когда придет похоронка... В этом есть и моя вина как гражданина России, который позволил власти принимать катастрофические решения. Как журналиста, который не смог достучаться до общества, объяснить, что «право сильного» – это средневековье... Я хочу стать на колени перед родными тех людей, которые были убиты в Буче. Хотя не знаю, кто их убил. Но это последствия того, к чему пришла наша страна...»

Судья сухо выслушала страстную речь судимого за ставшее сейчас преступным миролюбие и стандартно скостила срок с просимых прокурором 8 лет до 7-и. За несколько своевольных фраз – как за убийство, разбой или изнасилование. Таков сегодня наш стандарт.

И попробуйте вообразить себе: смог ли бы какой-нибудь легендарный адвокат Плевако или даже шире взять – Пушкин, Толстой, Шекспир, заставлявший рыдать залы Рахманинов, сам Христос, – тронуть хоть чуть эту судью? У меня был друг судья Хорошевского суда Москвы Владимир Кульков, уже покойный. Он ночей не спал, ломая голову над приговорами, попадал на ковер к председателю ВС Лебедеву за непреклонность в громких делах, спорил со мной до хрипоты – «чтобы все перетереть в песок, комка бы не осталось»... Вот это был судья – фигура, столп, которому, увы, пришла плохая смена. Как он снимал пиджак, чтобы надеть мантию, которую чтил свято, так эти сменщики сейчас снимают свою совесть вместе с человеческим обличьем перед входом в зал – за что ныне и платят всласть, как столь же механически покорным депутатам ГД.

В стихотворении Пастернака «На ранних поездах» есть чудные строки:

«В них не было следов холопства,

Которые кладет нужда,

И новости, и неудобства

Они несли как господа.

Рассевшись кучей, как в повозке,

Во всем разнообразье поз,

Читали дети и подростки,

Как заведенные, взасос...»

Читали, потому что в тяжелую эпоху Сталина, когда это писалось, вынесшую из Гражданской убийственную ненависть людей к себе подобным, надежда на избавление от этого проклятья жила в сердцах. И вера в слово, несущее весь свет народу, как и почтение к его мастерам Горькому, Маяковскому, Зощенко, Булгакову, Шолохову, Твардовскому, Пастернаку – были величайшими. Сегодня же это слово, названное Маяковским «полководцем человечьей силы», стало тьфу; вся сила – в звонке сверху или в швабре в зад. А говорить, писать – что хочешь можно, в смысле, что ноль будет толку, разве что за недозволенные «разговорчики в строю» впаяют эту же «семерочку», а то и куда больше.

Потому-то молодежь и не читает больше «как заведенная, взасос», а тиражи книг упали с сотен тысяч до тысяч и сотен. Ибо все, чему они могут научить, свелось к нулю и даже к отрицательной величине – как видно по ужасной участи тех, кто «нужные книги в детстве читал» и им поверил, как тот же королевский журналист. И эти книги не ушли нисколько в интернет, как видно по смартфонам с головой ушедших в них пассажиров метро и автобусов. Там на экранах – полный мрак: дурацкие картинки, товары по дешевке и отупляющие игры для детей и взрослых. Так как при накрывшем нас, с гибелью былых надежд, режиме темнота впрямь стала лучшим другом молодежи, да и старших тоже – хранящим от всех людских, ныне подсудных изъявлений, переживаний и расстройств.