С чего плевок в былой «совок»?

Совок, совок... В совке меня на 5-м курсе филфака МГУ пырнули ножом в живот по пьяной драке, и я попал в больницу. Резал молодой хирург – посмотреть, не задето ли что важное, под местным наркозом, я же, до конца еще не протрезвев, давай над ним издеваться. Говорю, а ты точно лекцию по этом органу, куда сейчас полез, не прогулял? А у тебя зачет или экзамен был по этой теме? Не по шпаргалке отвечал? Он говорит: «Заткните ему рот, я со смеха что-нибудь не так порежу...»

Ну а потом, когда меня уже зашили, подняли в отделение и положили там на какое-то откидное койко-место в коридоре, так как другого среди ночи не нашлось, и наркоз с алкоголем стали уходить – сделалось дико больно. И страшно обидно: мои друзья где-то догуливают без меня, поскольку мой обидчик с перепугу за пролитую им кровь дал всем на портвейн, чтобы его не заложили – а я тут страдаю. На откидном месте в пустом коридоре, с дикой болью в брюхе и в душе, в ужасном одиночестве, ну хоть из последних сил доползти до ближайшего окна – и вниз башкой... И вдруг вижу: по коридору идет медсестричка в белом халате – и севшим голосом еле хриплю ей:

– Поди сюда.

Она подходит:

– Что вам надо?

– Мне так плохо, посиди со мной.

– Да вы что, у меня смена кончилась, я на метро спешу, а то не успею до закрытия.

Но я так, видно, жалобно выдавил из себя:

– Ну пожалуйста! – что она взяла стул и присела рядом:

– Только на одну минуту.

Я схватил ее за руку – и стал что-то сбивчиво говорить; суть была не в моей речи, а в участии ее руки, непостижимым образом гасившем до терпимости мою адскую боль. Скоро она сказала:

– Ну все, я до метро уже не добегу!

Но я с таким отчаяньем вновь стиснул ее руку в предчувствии казавшегося мне смертельным одиночества, что сердобольная сестричка так и осталась на всю ночь со мной. Я что-то бормотал, смолкал, потом начинал вновь бормотать, не в состоянии заснуть от боли – и только на исходе ночи кое-как заснул... Проснулся в одиночестве, но уже в куда лучшем духе, меня перенесли в палату, там чем-то еще попользовали, и я быстро пошел на поправку, через неделю уже выписался...

Понятно, я хотел увидеть еще раз эту сестру, подарившую мне ночь самого, может, великого в жизни милосердия, но оказалось, что накануне она работала последний перед увольнением день, к которому я добавил еще и эту ночь. То есть это было уже даже не ее служебным долгом, не каким-то, может, тайным умыслом схватить в итоге благодарность от начальства – а чистой добротой души. А вы говорите «совок»! Сегодня может кто-то что-то подобное вообразить? А если нет – тогда на кой вообще черт жить?

Сегодня у нас в ходу прямо обратное, вот типичный пример:

«В подмосковном Одинцове четвероклассник обмочился прямо в классе, на глазах у всех – потому что учительница не отпускала его в туалет. Как рассказали родители учеников, из-за отсутствия в школе уборщиц она принуждает к уборкам детей-аллергиков, сортирует по своему усмотрению, кому идти на госэкскурсии, а кому нет, постоянно враждует с родителями... У мальчика от стресса подскочила температура, врачи освободили его от школы, а мама написала заявление в прокуратуру...»

Я воевал с учителями постоянно, родителей вызывали в школу то и дело, но так как совковые педагоги были все-таки людьми – в них не было и тени умысла причинить мне какое-нибудь зло. Да, не все были совершенны, поэтому нет-нет срывались и на ругань, а я бы за мои проделки вроде закладки пистона под учительский стул и уши оборвал – но были и такие, перед кем я благоговел. Например учительница музыки в 10 классе, показавшая мне в нотах Бетховена такое, что без нее я не узрел бы никогда... В школе у меня уже была тогда любовь, о которой знали все и директор даже говорила тайком с моим папой, волнуясь за меня... А я с другой девчонкой-замухрышкой играл в четыре руки увертюру Бетховена к «Эгмонту»; однажды урок музыки закончился поздно вечером, я вскочил и хотел мчать к своей любви, но учительница строго сказала:

– Маэстро! А даму проводить? Чтобы до самого метро!

Как только мы вышли из школы, девочка сказал мне:

– Ну ты беги, я знаю, тебе надо!

На что я отвечал:

– Ну уж нет, до самого до турникета! – поскольку слово учительницы музыки, великой женщины с великой душой, было для меня законом.

Сегодня есть такое в школах? Очень сомневаюсь – так как школа слепок с жизни, а в жизни с ее презрительным «совком» в адрес того, от чего ушли не верх, а вниз, это сквозящее в словце презрение чудовищно накрыло и людские отношения. Опять-таки – немыслимый в совке пример:

«Тело строителя из КНДР нашли под мостом в подмосковных Химках. Он упал с третьего этажа, после чего начальник смены вместе с другими рабочими вывезли еще живого человека с объекта и оставили умирать подальше от людских глаз. Вернулись и легли спать в вагончике... Правоохранители проводят проверку по статье «Нарушение правил безопасности при ведении строительных работ»...»

Если наше накрывшееся то ли заслуженно, то ли нет вчерашнее, где было и все, о чем я рассказал – совок, то как назвать пришедшее взамен, где ничего подобного той советской человечности уже не стало? Мусором с того совка, страшно возгордившимся освобождением от своей вчерашней колыбели? Огрызком, возомнившим себя совершенней яблока, поскольку то было с бочком, а этот уже без всяких бочков, в полном счастье со своим мусорным бачком? Ну или как еще наречь этот новострой, где училка заставляет мальца ссаться в классе, а работяги швыряют своего классово близкого, но кассово чуждого собрата подыхать в канаве под мостом?