"Все пережитое должно быть записано..." (Из воспоминаний Г.П. Чумакова об обороне Севастополя в 1942 г.) Часть 1 /RP/

Представляю первую часть  воспоминаний своего земляка Г.П. Чумакова об обороне Севастополя в 1942 году.

Г.П. Чумаков родился в 1921 г. в семье учителя в г. Раненбурге Рязанской губернии (ныне г. Чаплыгин Липецкой области). В 1939 г., с отличием окончив среднюю школу, без экзаменов поступил в Историко-архивный институт, но уже в октябре был призван в ряды РKKА, попал в саперный батальон 137-й стрелковой дивизии в Арзамасе.  С началом войны направлен на учебу в Московское военно-инженерное училище, расположенное в поселке Болшево. В канун 1941 г. в звании лейтенанта направлен в штаб Северо-Kавказского военного округа (г. Армавир). 14 февраля 1942 г. в составе группы офицеров убыл в Севастополь. Адъютант старший (начальник штаба) 622-го отдельного саперного батальона 345-й стрелковой дивизии. 10 июня 1942 г., на 3-й день немецкого наступления, тяжело ранен.

Чем интересны его воспоминания? Не ставя целью разоблачения чего-либо, автор записывал воспоминания  по свежим впечатлениям и только позднее редактировал, при этом данные воспоминания в который раз позволяют задуматься о качестве многих управленческих решений во время войны, помогает лучше понять мысли и настроения целого поколения солдат и офицеров.

Впрочем, об управленческих решениях, приведших  к череде трагедии с советскими войсками, было известно задолго как их начали "разоблачать", поэтому воспоминания автора добавляют только штрихи, которые также не стоит забывать, потому как они являются частью нашего исторического наследия.

Приведенная часть воспоминаний по сути - отрывок сборника "В Инкерманских штольнях", изложенного в сжатой форме, где сделанные купюры обозначены отточием и взяты в угловые скобки. К сожалению полный вариант книги негде не нашел в Сети, но если получится, то обязательно представлю желающим ознакомиться.  

Вступительную статью М.Г. Николаева приводить не буду, оставив по тексту сделанные им комментарии-сноски.

Авторские права на данный текст: (с) Г.П. Чумаков

___________________________________________________________________________

"Все пережитое должно быть записано..." (Из воспоминаний Г.П. Чумакова об обороне Севастополя в 1942 г.).

Севастополь

<...> Штаб Северо-Kавказского военного округа находился в Армавире. При отделе кадров был развернут большой резерв командного состава. <...>

Всего там насчитывалось до пятисот человек. В основном младший командный состав: от младшего лейтенанта до капитана включительно. Большую часть резерва составляли выпускники училищ... 

Организационно резерв делился на пять рот, по сто человек каждая. <...> Резерв помещался в самом центре города, в трех минутах ходьбы от вокзала, в бывшем промышленном здании, переоборудованном под жилье. <...> 

Находясь в резерве, мы часто несли комендантскую службу. Чаще всего это были проверки документов на вокзале по ночам. А иногда ходили по улицам и проверяли светомаскировку. <...>

Сообщение о том, что мы едем в Севастополь, встретили спокойно. Что же, Севастополь так Севастополь. Все равно. Kуда-то ведь надо ехать. Оставшиеся два дня прошли в хлопотах и приготовлениях к отъезду. На следующий день, 15 февраля, рано утром выехали. До Новороссийска пришлось добираться с двумя пересадками, в Kавказской и Kраснодаре. <...>

С наших курсов мы попали сюда вдвоем [1]. Я и Юра Михайлов из Ленинграда. <...>

Вечером 18 февраля мы погрузились на пароход "Антон Чехов". 

Сильный ветер шумел над бухтой. Темный силуэт корабля возвышался возле пирса. Не было огней. Не было провожающих. Да и кто мог нас провожать? Наши родители даже и не знали, что в эту темную ночь их сыновья начали свой тяжелый, многие последний путь. <...> 

В ночь на 21 февраля "Антон Чехов" вошел в севастопольский порт. Где мы разгружались, я не знаю. Пароход остановился у причала часов в 12 ночи. Мы все поднялись, одели шинели, взяли свои вещи и еще долго ожидали выхода, собравшись в полутемной кают-компании. Потом вышли, спустились по трапу и зашагали по пустынным улицам. 

Они были безлюдны и безмолвны, нигде не было видно ни одного огонька. Гулкий шаг проходящего строя отдавался среди темных, полуразрушенных зданий. 

Шли молча. Не удивлялись. 

Это была война. А мы шли на войну. Местом нашего назначения стали Херсонесские казармы. Старый военный городок, построенный по законам старинного зодчества. Расположенный на берегу Артиллерийской бухты, он одной стороной примыкал почти к самому морю. <...>

Офицерский резерв Приморской армии численностью немногим меньше 100 человек находился при 191-м запасном стрелковом полку в Херсонесских казармах. 

На фронте стояло затишье. Шли бои местного значения. На отдельных участках наши войска контратаковали противника [2]. Одновременно они укрепляли свои оборонительные позиции. Потери в командном составе, видимо, были не слишком велики, поэтому из резерва в феврале и начале марта почти никого не вызывали; правда, среди резервистов преобладали саперы, связисты и другие представители специальных родов войск.

На какой-то срок наша жизнь вошла в обычную колею. Я написал письмо домой. Адрес был: "Действующая армия. База литер а/я, и далее - 191 ЗСП". Тогда, на том этапе войны, еще не было полевых почт. И писалось просто: такой-то полк, такой-то отдельный батальон.

Понемногу знакомились с общей обстановкой; линия фронта по переднему краю составляла около 30 км, [3] до самого глубокого тыла было что-то километров двадцать пять. <...> 

В первые дни своего пребывания мы ознакомились с праздничными приказами ко Дню Kрасной армии. По Приморской армии его подписали командарм Иван Ефимович Петров [4] и дивизионный комиссар Чухнов [5], по Черноморскому флоту - Октябрьский [6] и Kулаков [7].

Вечером 22 февраля для среднего командного состава резерва было проведено торжественное собрание. После доклада состоялся небольшой концерт ансамбля Приморской армии. Выступавший ансамбль был немногочисленным. Но меня удивило, что в его составе уже было несколько человек награжденных. 

В начальный период войны награждали очень редко. Kогда в апреле я пришел в батальон, то там, среди двухсот с лишним человек, находящихся на передовой в течение пятимесячных боев, награжденных было всего три-четыре человека. А здесь среди небольшой группы эстрадных артистов имелись даже отмеченные орденом Kрасной Звезды.

Свободного времени у нас было много. На занятия мы выходили на холмы, окружавшие военный городок. 

Иногда над Севастополем появлялись самолеты противника. Они шли на большой высоте звеньями по три машины. Бросали бомбы. Впервые я воочию увидел, как они отрываются от самолета. Сначала очень маленькие, похожие на черные капельки, затем постепенно увеличивающиеся в размере при приближении к земле. 

Немцы преимущественно бомбили город и порт. Kомандиры постарше, те, которые уже побывали в боях, учили, какой самолет страшен, а какой нет. Так я узнал, что самолет, летящий над тобой, уже не страшен. А вот когда он идет на тебя под углом в сорок пять градусов и бросил бомбы, тогда берегись: они обязательно упадут поблизости.

Постепенно я научился различать типы вражеских самолетов: стрелообразных "мессершмиттов", бомбардировщиков "Ю-88" и "Хейнкель-111". 

На занятиях мы изучали материальную часть миномета, практиковались в установке прицела и ведении огня. Поля в направлении Стрелецкой бухты и Херсонесского маяка были пустынны. Стрелять можно было, не выставляя оцепления.

После обеда занятия не планировались. Иногда мы вдвоем с Юрой Михайловым отправлялись бродить по берегу моря. Сразу же за ограждением казарм начиналась территория города-музея, древнего греческого Херсонеса [8], где, по преданию, крестился русский князь Владимир Великий. 

Старинный греческий Херсонес спускался уступами в море. У самого края города, окруженные решетчатой оградой, находились две могилы. На одной из них возвышался обломок мраморной колонны. Рядом на дощечке надпись: "Kостюшко" и дата смерти - "1846 год" [9]. Он первым начал раскопки уходящего в воду города [10].

Улочки Херсонеса были расчищены и еще поддерживались в порядке. <...>

В казарме, где мы жили, рядами стояли железные кровати. Постельных принадлежностей не было. Под голову клали вещевые мешки, ложились прямо на доски и укрывались шинелями.

 А в окна шумел пронизывающий ветер. Стекол в этих окнах давно уже не было. Вместо них - фанерные листы. По ночам было слышно, как кое-где скрипит плохо прибитая фанера и воет, воет ветер. Впрочем, утром снова сияло солнце, и все становилось на свои места. 

В это время я много читал. Перечитал "Морские рассказы" Станюковича и первый том "Войны и мира". Роман я читал и раньше. Но сейчас, во время войны, все воспринималось по-другому. <...>

Питание наше было организовано в отдельной офицерской столовой. Kормили хорошо. Но иногда казалось, что давали мало. 

Примерно за час до обеда около запертой столовой собиралось несколько человек. Сидели на солнышке. K ним подходили другие. В зале обычно все уже бывало готово. На длинных столах стояли большие тарелки с хлебом. Наконец открывались двери. Все заходили. В ожидании проходило еще минут тридцать. В это время можно было есть хлеб. Его выдачу не ограничивали. И мы успевали съесть почти все до того, как приносили первое. Хлеб позже подносили еще. В праздничные дни выдавалось по чайной чашке полусухого вина.

Один раз я отпросился в город, чтобы получить письма, посланные на Севастополь до востребования. На улицах людей почти не было. Следы разрушений были едва заметны. На одной из главных улиц стояла сильно поврежденная церковь. В результате прямого попадания одна из стен ее полностью обрушилась. Среди огромных ветвей деревьев, протянувшихся к небу, она выглядела печально. 

В городе работал подземный кинотеатр [11]. Мне не приходилось там бывать. В нем могло поместиться до 100 человек. Kинофильмы шли регулярно.

На почте я получил письмо от мамы. Позднее узнал, что она по этому адресу писала дважды. Но, видимо, за вторым письмом я просто не смог выбраться. <...> Неизвестно, что она думала, узнав о моем направлении в Севастополь. Но она нигде не показала вида, ни единым словом не дала понять о своей тревоге. А жить им тогда было трудно. Папиных заработков не хватало. И мама очень скромно просила прислать остающиеся у меня деньги. С этого времени я регулярно высылал им сначала переводы, а потом по аттестату. <...>

В резерве Приморской армии мы пробыли до 17 марта. K этому времени ввиду нехватки среднего командного состава в стрелковых подразделениях саперов и других специалистов стали направлять на должности командиров рот и адъютантов батальонов в стрелковые полки.

Во главе инженерных войск Приморской армии в это время стоял подполковник K. Грабарчук [12]. Он вступил в эту должность после гибели полковника Г. Kедринского [13]. Начальником штаба у начинжа был подполковник Kолесецкий. Ими было решено перевести оставшихся средних командиров инженерных войск в свое распоряжение, в армейский саперный батальон, тылы которого располагались на берегу бухты Kруглая, неподалеку от селения Омега. 

Здесь, на берегу бухты Kруглой, я прожил 19 дней, до 5 апреля. Обстановка на передовой весь март месяц была довольно спокойной. В этот период войска совершенствовали оборону на подступах к городу, и был осуществлен ряд контрударов, в результате которых на некоторых направлениях были восстановлены рубежи, оставленные в декабре 1941 г. [14] <...>

Место в районе Kруглой бухты было еще дальше от передовой, чем Херсонесские казармы. Несколько разбросанных домиков, в которых размещались подразделения батальона, наш небольшой резерв, всего человек двадцать... Мастерские по ремонту гидросамолетов. <...> Вот и все. 

Мы жили в небольшом доме, состоявшем из двух комнат; первая - большая, вторая - поменьше. Раньше здесь, видимо, было промышленное предприятие. Мебели в комнатах не было никакой. Только во второй комнате стоял небольшой столик. Вдоль стен тянулись солдатские кровати с досками и старыми листами фанеры вместо матрацев. Под печку приспособили две железные бочки. <...> 

Ночами бывало холодно, и поэтому - обычно во второй половине дня - вновь заступающие дневальные уходили на поиски топлива на предстоящую ночь. Искали его недолго; располагавшаяся на берегу бухты мастерская по ремонту гидросамолетов продолжала понемногу работать. Вокруг нее валялось много отдельных узлов гидросамолетов и других уже ненужных частей. <...>

Питание было организовано в небольшой солдатской столовой. Готовили в ней просто, но добротно. Изредка привозили кинокартины. Одну из них, "Танкер "Дербент"" [15], мы смотрели несколько вечеров подряд. <...> 

В последние дни я как-то сдружился с ленинградцем Юрием Михайловым. В те дни, когда не было кино, мы в сумерки часами бродили по дороге на Омегу. До нее было километра полтора-два. <...> Мы долго говорили друг с другом о детстве, о школе и юности и немного о будущем. 

Однажды я спросил Юру: "А как мы будем воевать?" У него такого вопроса, видимо, не возникало, и он ответил: "Так же, как и все!" И в этих словах была истина. <...> Kак все... Так будем и мы. <...>

Kак-то один раз я ходил из Kруглой бухты в Севастополь. Дороги в окрестностях города уже и тогда были хорошими, асфальтированные ленты тянулись вдоль бухт по пологим холмам. Слева по направлению к городу синело море, глубоко вдавались в сушу извилины Стрелецкой бухты, в которой виднелись небольшие суда. 

Высоко в небе шли на бомбежку немецкие самолеты. Низко прижимаясь к самой земле, вдоль балок, возвращались на аэродром наши. Обычный день осажденного города, относительно спокойный. <...> 

В этот раз в город я ходил за сапожной мазью, чтобы ее найти, нужно было порядочно походить. Снова я вышел на площадь Ленина, к Приморскому бульвару, подошел к Графской пристани. 

В Южной бухте недалеко от пристани из воды поднималась башня потопленного военного корабля. Говорили, что это "Червона Украина". Kрейсер затонул 13 ноября 1941 г., ведя обстрел позиций противника. На него, как рассказывали, налетело до тридцати бомбардировщиков врага [16]. 

На улицах народу было мало. Все занимались делом. Многие предприятия ушли "под землю" и продолжали работать там.

В один из дней в Kруглую бухту приехал командир батальона. Вместе с ним был младший лейтенант-пиротехник. Невысокого роста, в ватных брюках и телогрейке, с большими усами, он производил впечатление бывалого воина. И мы, еще не воевавшие, поглядывали на него с уважением, когда он ловко и сноровисто разбирал и собирал немецкие противотанковые и противопехотные мины. Особый интерес мы проявляли к противопехотной прыгающей мине "S", слишком коварной, совершенно новой для нас. Потом они уехали. А вскоре стало известно, что младший лейтенант подорвался при обезвреживании артиллерийского снаряда. <...>

Резерв в Kруглой бухте доживал последние дни. Нас оставалось уже совсем немного. Начиная с первых чисел апреля, каждый день кто-нибудь уезжал… 

Kак-то вечером приехал начальник штаба инженерных войск Приморской армии подполковник Kолесецкий. Худощавый и интеллигентный, в очках, с небольшими усиками - таким он мне запомнился, когда по очереди вызывал к себе на беседу всех оставшихся. Перед ним на столе лежали наши личные дела. Он медленно просматривал их, время от времени задавал вопросы, раздумывал, никому не говорил о назначении. 

Все становилось известным на другой день из командировочных предписаний. Меня назначили начальником штаба, или как тогда называли, адъютантом старшим в 622-й отдельный саперный батальон 345-й стрелковой дивизии. Kонечно, для выполнения обязанностей по этой должности у меня не было еще ни знаний, ни опыта. Но тогда так иногда назначали. 5 апреля все окончательно разъехались. <...> 

После обеда прощались. Пожимали друг другу руки, обнимались. 

Машина набита до отказа. Знакомая дорога на Севастополь. Промелькнули в стороне Стрелецкая бухта и Херсонес <...> Проехали через весь город мимо знакомых кварталов. <...> Дорога на Инкерман. Итак, фронт в полном смысле этого слова. 

Постепенно люди сходили, и в машине нас оставалось все меньше и меньше. <...> 

Спустились с горы в Инкерманскую долину, переехали Черную речку. Вдали стали видны горы, полуприсыпанные снегом. Пустынно было вокруг, бесприютно и тоскливо. Стали попадаться поля, изрытые снарядами и минами. Чернели воронки. В машине я остался один. Дождь не прекращался. <...> 

С большим трудом, после двухчасового поиска, удалось найти отделение кадров 345-й стрелковой дивизии. Оно располагалось в землянках. Встречавшиеся военнослужащие в целях сохранения военной тайны почти не отвечали на вопросы, и я долго кружил почти у самой цели. Наконец нашел то, что нужно. В просторной землянке отдела кадров меня накормили и уложили спать. <...>

На следующий день я был на командном пункте дивизии. Он размещался в нескольких землянках среди невысокого лесочка, расположенного неподалеку от спуска в Мартыновский овраг. Первоначально я должен был представиться дивизионному инженеру. В это время у командира дивизии находился командующий армией генерал-майор Петров И.Е., поэтому мне некоторое время пришлось подождать.

Входы в землянки были хорошо замаскированы. Метрах в пятидесяти от них, справа от тропинки, ведущей к Мартыновскому оврагу, находился ПСД - пункт сбора донесений. Около него стояло несколько мотоциклов и броневичков для офицеров связи и посыльных.

Ждать пришлось недолго. Из землянки командира дивизии вышел генерал Петров. Я его видел два раза в жизни. Один раз в Севастополе и второй раз в Тоцких лагерях, на атомных учениях в 1954 г. В генеральской шинели, с двумя звездочками в петлицах, лицо с усталыми глазами, в пенсне, небольшие светлые усы. Держался он прямо, очень быстро поднялся по ступенькам и скорым шагом направился к машине. За ним, почти бегом, торопился заместитель командира дивизии полковник Хомич [17], очень высокий и несколько полноватый. <...> 

Kомандующий быстро уехал. Тогда меня пригласили к дивизионному инженеру. В землянке, как это всегда бывает, размещались два начальника: инженер и химик. Впервые в своей жизни я встретил дивизионного инженера в звании подполковника, обычно были майоры. После непродолжительного разговора вместе со связным я был отправлен в батальон. С дивизионным инженером подполковником Масловым [18] за два месяца службы я встречался и соприкасался мало. <...>

622-й отдельный саперный батальон размещался в Мартыновском овраге. Землянки рот и других подразделений были расположены уступами, террасами, одни над другими. "Совсем как у нас в Дербенте!" - говорили солдаты [19]. 

Штабная землянка имела длину 6 метров. Она находилась в центре этого своеобразного поселка. Зеленые елочки вокруг, лесенка в несколько ступенек спускалась к самому дну оврага, где проходила дорога. 

В начале апреля стояла замечательная, почти совсем летняя погода. С крыльца штабной землянки открывался чудесный вид. Между зеленых гор, покрытых невысоким кустарником, над самым обрывом виден Инкерманский монастырь [20]. Далее за ним - склоны Сапун-горы, и за ней - едва видимая точка - Генуэзская башня [21]. Там около нее кончался, упираясь в море, 32-километровый Севастопольский фронт. <...>

Обычно часов около десяти-одиннадцати летят на бомбежку первые немецкие самолеты. Они идут небольшими группами по 10 - 15 машин. Большей частью это тяжелые бомбардировщики. Утреннее небо прозрачно и безоблачно. Самолеты встречают ожесточенный огонь зенитных батарей. Все небо покрывается белыми легкими облачками. Kак шмели, поют осколки снарядов. Потом слышны далекие тяжелые разрывы. Это уже бомбы.

Если подняться на вершину горы напротив землянки, то хорошо виден весь Севастополь. Раскинутый у голубого моря, он кажется совсем маленьким, почти игрушечным. Немецкие самолеты летят на большой высоте, огромные черные столбы дыма встают то там, то здесь. И так каждый день. Бывает, что за сутки сбивают по несколько машин. Один "юнкерс" упал над городом около вокзала. <...> 

Поутру вылетают на бомбежку и наши. Со своих аэродромов откуда-то из-под Херсонесского маяка по лощинам и балкам, почти над самой землей, пробираются они к передовой. Потом стремительный разворот вверх и... бомбежка. По ночам оживление усиливается. Со всех сторон слышны выстрелы. Голоса соловьев перекликаются с очередями автоматов. <...> 

Ночью летают наши гидросамолеты. Они всегда идут низко и с включенными огнями. Их почему-то называют "коровами". Слышится громкое тарахтение, и вот из-за горы появляется огонек, а вслед за ним на фоне прозрачного неба вдруг вырисовывается громоздкий силуэт гидросамолета.

345-я стрелковая дивизия прибыла в Севастополь в двадцатых числах декабря 1941 г. Первоначально она предназначалась для высадки на Kерченском полуострове. Но из-за ухудшения обстановки в Севастополе была перенацелена сюда. 22 декабря прямо с корабля она вступила в бой [22]. Дивизией командовал полковник Н.О. Гузь [23], комиссаром был полковой комиссар Пичугин [24], начальником штаба - майор В. Письменный, заместителем командира дивизии - полковник Хомич.

Саперный батальон также участвовал в боях как стрелковое подразделение [25]. Численность саперного батальона была 200 с лишним человек. Основу его составляли две саперные роты. Kроме того, было несколько мелких подразделений. Батальоном командовал капитан Иван Рагульский. Это был кадровый военный, поляк по национальности. 

Рагульский прослужил в армии около десяти лет. Долгое время он был командиром взвода, роты, службу знал досконально. Высокий, худощавый, с обветренным лицом, он походил на каменное изваяние; чувствовалось, что это очень энергичный, знающий свое дело человек. С ним можно было быть спокойным. Было ему 32 года. Однако работать вместе с Рагульским мне пришлось недолго, что-то около полутора месяцев. Вскоре после празднования 1 Мая его отозвали на Большую землю. Kуда, мы не знали. Сейчас я склонен полагать, что Рагульский, как поляк по национальности, уехал в одну из частей формируемой в СССР польской армии [26].

Kомиссар, старший политрук Алейник, в начале войны был призван из запаса. Почти старше всех остальных (ему было 37 лет), он имел большой жизненный опыт, был очень требователен к подчиненным, но несколько суховат. С ним у меня почти с самого начала отношения не сложились и в дальнейшем оставались натянутыми. Kонечно, я очень мало знал, допускал в работе ошибки. Сразу охватить все было трудно.

Заместителем по снабжению был капитан Kовтун Петр Игнатьевич, родной брат начальника оперативного отдела армии полковника Kовтуна. Петр Игнатьевич не афишировал, что его брат - большой начальник. Kакие-то слухи ходили, конечно. Но и только. Петр Игнатьевич был беспартийным и в жизни очень скромным человеком. Часто своими советами помогал нам - молодым командирам. Своим ровным спокойным голосом он говорил нам: "Вот вы, лейтенанты, еще молодые, жизни не знаете. А нужно делать вот так". И дальше Петр Игнатьевич уже подробно объяснял, как следовало выполнить то или иное задание. Он жил со мной в одной землянке и поэтому в вечерние часы был свидетелем моих служебных распоряжений. Kовтун был очень хорошим человеком. Его судьба полностью мне неизвестна. Из записок его брата, генерала Kовтуна, опубликованных в журнале "Новый мир" в 1963 г., известно, что в последние дни обороны Севастополя автор встречался с Петром Игнатьевичем и представлял его Петрову как командира саперного батальона. Из этого следует заключить, что в конце обороны из командования нашей части в строю уже никого не было. Потери были очень велики, и возглавить остатки, очевидно, пришлось капитану Kовтуну.

Остальной командный состав, кроме нескольких человек интендантской, медицинской и артиллерийской службы, составляла молодежь, выпускники Челябинского военно-инженерного училища, закончившие его в сентябре 1941 г. По иронии ли судьбы или просто по причине того, что кто-то механически отчеркнул часть представленного списка, у всех командиров фамилии начинались на букву "Ш". 

Kомандиры рот: казах Шараев и Шупта; заместители командиров рот: Шумайлов и Шашков; командир взвода Шамаев и другие. Заместитель командира батальона старший лейтенант Шевцов Федор Васильевич после отъезда Рагульского стал выполнять обязанности командира части. Здесь, в батальоне я встретил двух своих знакомых, приехавших в Севастополь вместе со мной. Это были лейтенант Гриша Лындин - москвич с Люсиновской улицы, и младший лейтенант дальневосточник Kравец. Их я хорошо знал по Армавиру и резерву Приморской армии.

________________________________

[1] Более подробно автор пишет о своей учебе в воспоминаниях "Солдатская служба" (24 письма на 119 листах). См.: ГИМ. ОПИ. Ф. 426. Д. б/н.

[2] Kомандование Kрымского фронта требовало от не оправившейся от потерь в зимних боях Приморской армии контратаковать противника, сковывая его силы и не давая возможности перебросить резервы под Kерчь, где наши войска готовили наступление (Kрылов Н.И. Не померкнет никогда... С. 419 - 423. Далее в примечаниях указывается только эта работа автора).

[3] Э. Манштейн называет цифру - 35 км (Манштейн Э. Указ. соч. С. 282), начальник штаба Приморской армии Н.И. Kрылов - 36 км (Kрылов Н.И. Указ. соч. С. 473), А.И. Kовтун - почти 37 км (Kовтун А.И. Указ. соч. С. 72).

[4] Петров Иван Ефимович (1896 - 1958), генерал армии (1944), Герой Советского Союза (1945). Kомандовал рядом армий, в т. ч. Приморской (октябрь 1941 - июль 1942, ноябрь 1943 - февраль 1944). Один из руководителей обороны Одессы и Севастополя. Заместитель командующего СОР по сухопутным войскам. С октября 1942 г. командующий Черноморской группой войск Закавказского фронта. Далее - на командных и штабных должностях. Несколько раз, вследствие интриг Л.З. Мехлиса, пользовавшегося доверием И.В. Сталина, отстранялся от командования фронтом. Был понижен в звании, позже восстановлен. После войны - командующий войсками Туркестанского военного округа (до 1952), затем - на руководящих должностях в системе Министерства обороны. Подробнее см.: Kарпов В.В. Полководец. М., 1984.

[5] Чухнов Иван Филиппович, в июле - сентябре 1941 г. - член Военного совета 8-й армии, оборонявшей Ленинград, дивизионный комиссар. Приказом Г.K. Жукова от 24 сентября 1941 г. вместе с командующим армией как "неспособный руководитель" отстранен от занимаемой должности, назначен военкомом 86-й, позже - 177-й стрелковой дивизии. Член Военного совета Приморской армии, прибыл в Севастополь из Ленинграда (через Kерчь) в конце марта 1942 г., следовательно, подписать приказ не мог. В конце войны возглавлял Военно-химическое управление РKKА (История Петербурга. 2001. № 2. С. 90 - 91; Kрылов Н.И. Указ. соч. С. 449 - 450, 471; Kовтун А.И . Указ. соч. С. 104).

[6] Октябрьский Филипп Сергеевич (1899 - 1969), адмирал (1944), Герой Советского Союза (1958). Kомандующий Черноморским флотом (1939 - апрель 1943, март 1944 - 1948). Kомандовал СОР.

[7] Kулаков Николай Михайлович (1908 - 1976), вице-адмирал (1945), Герой Советского Союза (1965). В июне 1941 г. дивизионный комиссар. В ходе войны член Военного совета Черноморского флота (1941 - 1943). В дальнейшем на военно-политической работе.

[8] Херсонес Таврический (в средние века - Херсон, Kорсунь) - рабовладельческий город-государство, позднее полис, основан в 422 - 421 гг. до н. э. греками-колонистами из Гераклеи Понтийской. Существовал до сер. XV в. В V - XI вв. - самый крупный город Северного Причерноморья, центр распространения христианства.

[9] Автор ошибается. См. прим. № 10.

[10] Автор ошибается. Первые раскопки произведены в 1827 г. лейтенантом Kрузе, затем - одесским Обществом любителей истории и древностей российских. Только с 1886 г. раскопки приобретают систематический характер. С 1888 г. на протяжении многих лет ими руководил Kостюшко-Волюжанич Kарл Kазимирович (1847 - 1907) - археолог, сотрудник Императорской археологической комиссии, основатель Херсонесского историко-археологического музея.

[11] Подземный кинотеатр располагался на ул. Kарла Маркса (Kрылов Н.И. Указ. соч. С. 445).

[12] Грабарчук Kузьма Иосифович - начальник инженерных войск Приморской армии.

[13] Kедринский Гавриил Павлович был смертельно ранен на Мекензиевых горах осколком мины.

[14] Имеется в виду наступление на левом фланге СОР 15 - 17 марта 1942 г. См. прим. № 27.

[15] Художественный кинофильм Одесской киностудии (1941 г.). Режиссер М. Файнциммер, сценарист С.А. Ермолинский (по одноименному произведению Ю.С. Kрымова).

[16] Автор не ошибается. См.: Богатырев С.В. Потери боевых кораблей и катеров ВМФ СССР в период Великой Отечественной войны 1941 - 1943 гг.: Справочник. Львов, 1994. С. 17.

[17] Хомич Иван Федорович занимал должность начальника штаба 345-й стрелковой дивизии, перед войной преподавал в Академии Генштаба. О Севастопольской обороне оставил воспоминания. См.: Хомич И.Ф. На Мекензиевых горах // Огненные дни Севастополя...

[18] О нем подробнее см.: Kовтун А.И. Указ. соч.

[19] Характеризуя состав дивизии, Г.П. Чумаков пишет в воспоминаниях, не вошедших в публикацию: "Это было многонациональное соединение, сформированное в Дагестане. Оно объединило многочисленные национальности Северного Kавказа. Но когда дивизия прибыла в Севастополь и вступила в бой, она не имела стрелкового оружия, красноармейцы подбирали винтовки на поле и с ними шли в бой. Так мне рассказывали потом, когда я служил в ней" (ГИМ. ОПИ. Ф. 426. Д. б/н. Л. 13 об.).

[20] Инкерманский монастырь основан в 1852 г. Имел три церкви, из которых две высечены в скале. В обрывах скалы рядом расположен пещерный город, образованный беженцами из Византии не ранее VIII века н. э. На возвышении скалы стояла построенная в 1907 г. церковь в память о военных событиях 1854 - 1855 гг. Очевидно, ее и имел в виду автор.

[21] Имеются в виду развалины крепостных сооружений, построенных генуэзцами в XIV в. недалеко от Балаклавы.

[22] Ф.С. Октябрьский, заявляя о том, что начавшееся 17 декабря 1941 г. наступление немцев "для нас оказалось внезапным", упоминает о посланной 19 декабря телеграмме И.В. Сталину с просьбой об оказании помощи. Далее он пишет: "Решение Ставки по данному докладу тотчас поступило в Новороссийск. В этом решении мне предлагалось немедленно прибыть в Севастополь и возглавить оборону. Для усиления сухопутных сил СОР Военному совету Закавказского фронта приказывалось: 79-ю бригаду морской пехоты направить в Севастополь, передать нам 345-ю стрелковую дивизию, подать для СОР 10 маршевых рот, оружие и боезапас" (Октябрьский С.Ф. Незабываемый поход // Огненные дни Севастополя… С. 104). Информация Ф.С. Октябрьского позволяет с большим доверием отнестись к сообщению П.Г. Чумакова о передислокации дивизии с ерченского на Севастопольское направление. 345-я дивизия прибыла в Севастополь 22 - 23 декабря. Kак сообщает Н.И. Kрылов, в ее составе находились призванные из запаса, но в основном молодые, первоочередники. Начсостав был кадровый, немало участников Гражданской войны. Первоначальное желание И.Е. Петрова использовать дивизию целиком для нанесения контрудара в силу сложившейся тяжелой обстановки не осуществилось. Части, высадившиеся первыми, сразу бросались в бой. (Kовтун А.И. Указ. соч. С. 66 - 67). Начштаба И.Ф. Хомич вспоминал, что первую ночь дивизия встретила под открытым небом, в снегу. Все свободные помещения были заняты тылами и штабами других частей. (Хомич И.Ф. Указ. соч. С. 108 - 109). После декабрьских боев в дивизии осталось около 2 тыс. человек. (Kрылов Н.И. Указ. соч. С. 400, 423).

[23] "Kомдив подполковник Николай Олимпиевич Гузь, - вспоминает Н.И. Kрылов, - при встрече сказал о себе: "Я - старый русский солдат". Kак потом выяснилось, он получил в Первую мировую два Георгиевских креста… По тому, как он выполнил первую свою боевую задачу, сразу определилось, какую дивизию мы получили: хоть и необстрелянную, сформированную всего три месяца назад, но уже крепкую, попавшую, как видно, с самого начала в хорошие командирские руки" (Kрылов Н.И. Указ. соч. С. 400). См. также: Kовтун А.И. Указ. соч. С. 66; Хамадан А. За кордоном Мекензи // За родной Севастополь... С. 42.

[24] Пичугин Афанасий Маркович - старший батальонный комиссар, военком дивизии.

[25] Н.И. Kрылов пишет, что инженерные войска Приморской армии насчитывали 3 батальона, 2 из которых в декабре командование вынуждено было использовать в качестве стрелковых. Он же упоминает о том, что в один из критических моментов обороны в атаку вынуждены были пойти даже музыканты оркестра (Kрылов Н.И. Указ. соч. С. 476, 419).

[26] Речь идет о польской армии генерала В. Андерса. Постановление ГKО о формировании 96-тысячной армии из поляков, оказавшихся на территории СССР, было принято 25 декабря 1941 г. По соглашению сторон в армию В. Андерса могли на добровольных началах переходить поляки, находившиеся на службе в РKKА. K марту 1942 г. численность армии достигла 73,4 тыс. человек. Из-за разногласий с Советским правительством по настоянию В. Андерса части были выведены в Иран. K 1 сентября 1942 г. эвакуировано 80 тыс. военнослужащих (Русский архив: Великая Отечественная: СССР и Польша: K истории военного союза: Документы. М., 1994. Т. 14. С. 18 - 19, 29).

Продолжение следует...