Вы замечали, как интересна и многогранна жизнь, во всех своих проявлениях? Как много ритуалов создаёт человек и не то, чтобы он не думал о смысле, просто не знает некоторых нюансов. Вот возьмём, к примеру, извечный вопрос в лесной чаще, когда кто-либо слышит кукушку. Помните, да?
Кукушка, кукушка! Сколько мне жить осталось?!
Всё вроде бы логично. Человек задал вопрос - кукушка дала внятный ответ. Но есть нюанс. Давайте попробуем посмотреть на это действо с другой стороны. Со стороны самого, так сказать, предсказателя.
Давайте представим. Лето, июньская жара, лес. На опушку приходит условный Иван Петрович, со своей жаждой познания. Расправляет плечи и, что есть мочи, вопрошает:
Кукушка-а-а! Сколько мне жить осталось?!
В ответ тишина, хотя совсем рядышком, на ближайшей ели, сидит кукух - самец кукушки. Давайте и ему дадим условное имя, пусть будет Георгий, да - пусть его будут звать Гоша.
Условный Иван Петрович настаивает:
— Ну ку-ку же! — и машет бутербродом с салом, будто пытаясь установить связь с невидимым миром.
А у Гоши, в это время, трясутся лапки, хвост подрагивает, как у студента перед экзаменом, он весь в нетерпении начинает куковать. Прислушаемся к нему и переведём его повествование на русский:
— Люда-а-а! — его голос для людей почти ничего не значит, но для кукушек - это бархатный баритон. — Ну где же ты, любовь моя?! Я тут третий час кукую, как сумасшедший! Этот человек про срок жизни спрашивает — а я и сам не знаю, доживу ли до заката!
Тишина. Лишь ветер стряхивает иголки с ели, а Иван Петрович бормочет:
— Может, двадцать раз кукукнет? Или тридцать?..
Гоша вздыхает так, что с ветки падает шишка:
— Люд, ты слышишь? Он думает, я гадалка! Вчера на слизняка наступил — два часа оттирался! Давай уже, выходи! Мы же у муравейника в полдень договорились!
Шорох. Из-за дуба, медленно, как королева после бала, появляется Людмила. Перья взъерошены, взгляд усталый, как у матери троих детей в час пик.
— Гош, — цедит она, — ты мог бы хоть рифму изменить? «Ку-ку, кекса хочу» — этого даже воробьи стыдятся.
Гоша подпрыгивает на месте:
— Рифму?! Я тебе, как соловей, петь что ли? У меня голос на три ноты — ку, ку и ку!
Иван Петрович, тем временем, достаёт блокнот. Считает, теребит бородку:
— Пятнадцать раз... Значит, жить мне...
— Шестнадцать! — вдруг кричит он, когда Люда, пролетая над ним, сбивает шапку.
Гоша давится от хохота:
— Видала, Люд?! Он сам себе срок жизни приписал! Гений!
Люда закатывает глаза:
— Гош, ну откуда ему знать, что мы не оракулы и что у нас только Дон Жуаны поют! Что так ты меня на супружеское ложе зовёшь? Пусть считает сколько хочет! Госпидя-я-я!
Иван Петрович тем временем уходит, шапка набекрень, бормоча: «Шестнадцать лет — это ж четыре Олимпиады!».
Гоша с Людой, конечно, полюбятся — под аккомпанемент леса, а завтра Георгий снова станет зазывать: «Люда-а-а, вернись, я гусеницу припас!». И опять, какой-нибудь условный Иван Петрович, не понимая, что насчитывает себе годы под "я вас хочу!", спросит:
Кукушка, кукушка! Сколько мне жить осталось?
Оценили 0 человек
0 кармы