«Это невозможно»: кто захватил власть под боком у России

После того, как пресс-секретарь президента России Д. Песков вновь упомянул в качестве недопустимого сценария развития обострения на Украине Сребреницу (первым это сделал сам В. В. Путин) — украинский вице-премьер А. Резников заявил, что «Сребреница невозможна», так как «насильно освобождать свои территории Украина не будет».

Это противоречит боевым заявлениям официального Киева же двухнедельной давности, но к этому все привыкли. Если бы Украина существовала как субъект, способный к какой-то последовательности, не было бы «трехсторонних переговоров по Украине без Украины».

Однако проблема в том, что отсутствие Украины как дееспособного субъекта не отменяет Украины как проблемы.

И поэтому важно понимать, чем она, в сущности, сейчас является на самом деле.

На днях в международном мультимедийном пресс-центре «Россия сегодня» была представлена своеобразная антология — книга М. Григорьева и Д. Саблина «Обыкновенный фашизм: украинские военные преступления и нарушения прав человека (2017-2020)».

Авторы книги не только перечисляют жуткие факты. Они также попробовали найти исторический аналог той формации, которая сложилась на Украине после госпереворота 2014-го.

Ближайшая аналогия, найденная ими, — это Латинская Америка второй половины XX века и ее квазифашистские режимы: банановые хунты, эскадроны смерти, тотальная цензура медийного пространства и охота на инакомыслящих.

Впрочем, конечно, есть и отличия.

Типичная латиноамериканская страна 1960-х — это страна, только что вывалившаяся из колониальной эпохи, страна с четким, как торт «Три шоколада», расслоением населения: внизу бесправные индейцы, над ними местные латифундисты, потомки испанских колонизаторов, и обслуга различных «юнайтед фрутс», над ними — собственно американские хозяева местных монополий по добыче ископаемых или закупке кофе. Среди бесправных индейцев начинают распространяться социалистические идеи, белые господа начинают нервничать, латифундисты организуют эскадроны смерти и начинают убивать партизан, родственников партизан, сочувствующих, диссидентов, священников и далее по списку. Все это маркируется как «священная борьба с коммунизмом», и хотя священные борцы откровенно зигуют и именуют себя какими-нибудь Белыми Воинами — американцы прощают им этот маленький недостаток.

Украина же — это сценарий во многом обратный, похожий на реверсированное время из х/ф «Довод»: эта республика с населением почти как у Франции вывалилась не из колониальной, а индустриальной эпохи. И вывалилась с таким количеством промышленного, научно-производственного, сельскохозяйственного и цивилизационного ресурса, что деградация государственности там поначалу шла относительно плавно и безболезненно. Ибо даже в деградирующем государстве, если ресурс велик, цивилизация еще долго не сдает своих позиций: где-то, конечно, идут бандитские войны за предприятия, угодья и даже болота (в них ценный янтарь), где-то исчезают НПО и лаборатории, но люди остаются — и люди продолжают действовать по инерции так, как привыкли. То есть транспорт ходит, обучаются врачи и физики, какие-то бюрократы выделяют по привычке деньги на культуру, Новый год и День Победы, ведется судопроизводство и даже ловят часть бандитов.

Однако у цивилизации — вернее, у людей, являющихся ее носителями, — есть свой временной ресурс. И он неизбежно вырабатывается, если его не восполнять.

В случае Украины это восполнение цивилизационного ресурса было убито идеологической дерусификацией, которая поначалу казалась самим украинцам вполне скромной платой за внутреннюю стабильность и национальный мир.

Подобно тому, как банановые республики в плачевное состояние погрузил страх начальства перед мировым коммунизмом — на Украине «цивилизационная дерусификация» проводилась по общей для Восточной Европы кальке максимальной дезинтеграции с Россией.

Об этом написано много: пиар Веков Колониального Гнета, раскрутка Национальной Пострадатости, создание специальных близнецов-институтов национальной памяти (империй дурных воспоминаний, пиарящих века русского гнета) и бешеное строительство национальной идентичности из местного сельского фолка — повторялось всюду, от Прибалтики до Закавказья.

Цель ставилась простая: сделать политическое пространство постсоветских республик немыслимым для того, чтобы в нем вновь возродились интеграционные процессы. Поэтому постсоветские республики обязаны были самоотпиливаться от России по всем фронтам — культурно, языково, исторически.

Естественно, такая дерусификация могла быть только борьбой с цивилизацией (борьбой «исконной деревни» с «советским городом» в широком смысле слова). Но мало где это привело к столь печальным последствиям, как на Украине, поскольку ей в ходе отказа от всего общего с Россией пришлось самоотпиливаться от себя самой.

Дело не только в русском языке, на котором говорили (и во многом продолжают говорить, хотя зачастую уже куда безграмотнее) украинские города, — удалять пришлось еще и его понятийную нагрузку, его смысловое содержание. Республику начали постепенно выгонять из ее собственной русской истории, отделять от ее деятелей, гениев, подвигов и базовых понятий. От Гоголя, от Паскевича, от Королева, от Булгакова, а на последних этапах уже и от Великой Отечественной и Победы в ней.

От цивилизации, закрепленной в понятийном языке и повседневной системной практике, — в пользу сверхактивного, чуждого большинству даже по языку и вере «западенского» боевого меньшинства, приватизировавшего на себя национальную идентичность «украинец».

Фактически между чиновно-бизнесовыми кланами и нациками был заключен договор о разделе Украины: кланам досталась экономика, а западенцам гуманитарка (культура, идеология, история, языковая политика). Схема оказалась вполне продуктивной: «бандеровцы» успешно работали на запугивание электората (что западного, что восточного), продавливая свои тезисы в качестве «новой нормы», а кланы пилили огромный ресурс.

Процесс этот, кстати, начался еще в 90-х, продолжился в нулевые — но до поры до времени продвижение и раскрутка этого боевого меньшинства компенсировались огромным запасом стабильности. Из-за этого вопросы, на самом деле бывшие сверхважными, самим украинцам, лишаемым цивилизации понемногу, казались глубоко третьестепенными.

«Ой, да господи, — отмахивались крутые украинские эксперты еще в 2013-м, — ну какая разница, что политик Икс там несет про защиту мовы, крещеную мокшу на востоке и Голодомор. Это ж все риторика, у него самого фабрика в Липецке и куча друзей в Москве, все всё порешают. Важно другое! Важно, что сейчас олигарх Полторашко продвигает через свою карманную прокуратуру дело против олигарха Вайнберга, а тот асимметрично ему отвечает, напустив на него нациков».

Но вот пришел 2014-й — и обветшавший каркас цивилизации вдруг перестал все это сдерживать, и взорвался переворотом и кровавой бойней.

Его обрушило даже не варварство в его классическом смысле — и не нацизм в его классическом виде: его обрушили банальные приватизаторы и банды гопников со знойным этнографическим колоритом.

Внезапно единственная органическая цивилизация Украины («русская», «советская», «имперская») оказалась в положении, так сказать, белых гетеросексуальных мужчин-христиан в Америке: она стала токсичной, то есть заранее во всем виноватой. И уж конечно, достойной попрания во всех формах.

Практически это попрание выразилось в том, что Украина резко вышла из повиновения собственным скучным формальностям — вроде законов, государственного планирования и любых казенных нормативов, вырабатываемых «для пользы страны», а не только для чьего-то лоббирования. То, что придавало государству форму, за годы истончилось до необязательной обертки — и обертка порвалась.

В итоге почти весь украинский «официоз» сегодня — демонстрационный. Великие планы государства обычно исчерпываются их анонсами. За любыми пафосными ультиматумами и идейными баталиями прячется борьба хозяйствующих субъектов, причем борьба вечная и непрерывная, требующая непрерывного же скандала. Все очень азартно и зачастую очень доходно, но совершенно бессмысленно с точки зрения интересов системы.

Сегодня, в 2021 году, на Украине по-настоящему реальны только эти самые споры хозяйствующих субъектов, а также боевые бригады, аффилированные с их хозяевами, и человеческие жизни, приносимые в жертву их разборкам. Все остальное — понарошку, необязательно и легко отменяется задним числом.

Скажем, президент и министр здравоохранения в октябре 2020-го заявляют об уже-почти-готовой разработке крутой собственной вакцины от коронавируса — и они же в марте 2021 года сообщают, что вакцины никакой нет и не было (речь идет о десятках и сотнях тысяч жизней, подумаешь).

Глава Вооруженных сил 30 марта заявляет, что наступление на Донбасс готово — и он же 9 апреля заявляет, что оно «приведет к гибели большого числа людей и неприемлемо» (мир с легким ужасом смотрит на Донбасс, там уже гибнут люди, ну и что, такая мелочь).

Поэтому если мы узнаем из какого-нибудь очередного инсайда, что вся кровавая история с нынешним обострением вокруг Донбасса во внутренней «политической» реальности самой Украины была просто очередным диким шоу для прикрытия какой-то очередной войны баронских кланов — у нас не будет причин удивляться.

То, что бурлит на Украине, неслучайно производит невыносимо много гвалта и пафоса по поводу и без.

Это не малоросская эмоциональная избыточность — это тупо гопнический надрыв. У этого надрыва теперь есть флаг, герб, посольства в столицах настоящих государств, территория и крыша, но на его территории остается чем дальше, тем меньше того цивилизационного начала, которое делает государство дееспособным, — что во внешнем мире, что внутри себя.

…Отменяет ли эта поп-гоп-шоу-природа нынешнего украинского строя наличие явно нацистских элементов публичной идеологии и нацистских настроений?

Нет, ничуть.

Просто нацистские элементы там — не системообразующие, а служебные. Наци на Украине непрерывно прессуют врагов «национальной идеи» не потому, что в самом деле строят какой-то этнорейх (об этом в стране с катастрофической, но продолжающей падать рождаемостью и зашкаливающей эмиграцией говорить просто неуместно), а потому, что национал-истерика — это главный инструмент политической борьбы, оставшийся после отказа от цивилизации. Национал-истерику можно врубать, когда нужно заткнуть два-три телеканала, или запретить партию, или отжать у кого-нибудь предприятие — а кто будет возмущаться, за тем придут активисты.

Украина, которую мы видим и слышим сегодня со стороны, — есть, конечно, просто имитация политического субъекта. Азартная, местами даже фанатичная и порой очень кровавая — но имитация. Что-то вроде коллектива жуликов, изображающих для внешних и внутренних зрителей государство, идеологию, даже войну — и для убедительности периодически убивающего.

Очень хочется надеяться, что у этого коллектива хватит если не ума, то инстинкта самосохранения, чтобы не переходить красные линии — и не вынуждать настоящую цивилизацию решать его как проблему.

Источник