У меня есть свойство, из-за которого я никогда не стану топовым блогером — и слава Богу, кстати. Оно состоит в патологической нелюбви вприпрыжку бежать высказываться по горячим темам, которые здесь и сейчас находятся в самом топе повестки, собирая лайки и репосты. Это потому, что механика когнитивной войны устроена так, что даже если ты сам удержишься от эмоций в своей «первой реакции» — от них всё равно не удержится аудитория, а понимание возникает не у автора, а именно в пространстве «между» автором и читателем. И правильное, точное понимание всегда требует относительно холодной головы У ОБОИХ.
Поэтому я не комментировал «по горячим» ни подрыв поезда, ни атаку на аэродромы, ни очередную попытку взорвать мост, ни второй раунд переговоров, ни ссору Трампа с Маском. Ни даже назначение и «программу» Мадяра, которые у нас тут обсуждались едва ли не объёмнее, чем у них. Хотя посланий и звонков с просьбами высказаться по всему этому списку получил полный ящик.
Сейчас всё это чуть улеглось, уехало по линейке времени влево. И можно потихоньку осмыслять. Но прежде надо зафиксировать некоторые большие вещи, которые не видно за всей этой текучкой.
1. Обозначились две ключевые ставки противника на ближайшую перспективу — беспилотники и диверсионная война. Заметьте, ни то ни то не является наступательным решением. Скорее, комбинация того и другого решает задачу «не проиграть», или, по крайней мере, убедить партнёров по коалиции, что «мы не проигрываем» — это целеполагание говорится прямым текстом. Но если это так, значит у нас две задачи: это прорыв «линии дронов» и контрдиверсионная война. Одна задача чисто наступательная, другая оборонительно-наступательная, потому что под контрдиверсионной войной надо понимать не только борьбу с диверсиями у нас, но и встречную организацию диверсий у них.
2. Чтобы ставить задачу на прорыв «линии дронов», нужно ясно себе представлять, что это такое и как оно работает. Этой информации сейчас есть, но недостаточно, потому что «линия» это комбинация из ряда типовых технических и технико-организационных решений, причём — важное ограничение — пригодных для масштабирования на все ВСУ с учётом их нынешнего состояния.
3. У дрона есть свойство, тоже являющееся в некотором роде ограничением — он есть оружие направленного действия. Ну то есть ему нужна цель, и всегда один дрон — одна цель. Для борьбы с такой армией, как ВС РФ, это идеально — целей относительно немного, но каждая из них крупная и заметная, включая отдельного бойца. Нам надо перевернуть доску — сделать так, чтобы целей было много, и каждая была маленькой и малозаметной, но при этом пропустил её — пропустил удар. Именно в эту сторону и надо думать инженерам и производителям решений.
4. В контрдиверсионной истории логика строго противоположная. Диверсионная война это много укусов — мелких, средних, крупных; противник ведёт её именно в логике «перегрузки системы» — если бить повсюду много и часто, что-то где-то она да пропустит. Соответственно, против такой войны, наоборот, оружие должно быть ненаправленного действия, на уровне работы с условиями среды (как РЭБ). Более детально раскрывать не буду, но в принципе понятно, что это в данном случае на практике.
5. Противник сейчас предельно опасен — ему, да, хреново и плохеет, но ещё нет безнадёги, ситуация его глазами выглядит как shitty but playable. А они и так-то были весьма азартные парамошки. Но в этом есть и плюс — когда противник сфокусирован на поиске «волшебных таблеток», game-changer’ов, он всегда упускает системные факторы, и вот там-то, как правило, и лежит кощеева игла.
И ещё одно, из большого.
В корейском фильме про их национального героя адмирала Ли Сунсина (практически в одиночку остановившего японское вторжение в Имдинской войне) есть примечательная сцена его разговора с японским пленным, который потом в итоге перешёл на сторону корейцев. Тот спросил адмирала: почему мы с вами воюем? А адмирал ответил: это война не между японцами и корейцами, а между праведностью и нечестием (정당성 및 부정).
Я много думаю про эту фразу. Сказанное нельзя понимать так, что корейская сторона это «праведность», а японская «нечестие». Эта линия всегда присутствует в войне, но она всегда как бы в другой плоскости, и всё же связана с выбором стороны. Всё это верно применительно и к нашей войне — в том числе и в том смысле, что в рядах ВСУ, безусловно, есть «праведники», а в рядах ВС РФ, конечно, в количестве присутствуют «нечестивцы», и всё же тут дело не только в личных моральных качествах участников боевых действий, а в том, как устроен по смыслу рисунок конфликта, «борьба двух правд». Про что одна и про что другая.
Иероглиф «Запад» тут, как ни странно, лишний, он только мешает пониманию. Как по мне, мы в отложенной разборке по поводу смысла и значения нашей катастрофы 1991 года, и выбор стороны обусловлен в первую очередь позиционированием относительно неё. Если исходить из того, что случившийся тогда коллапс есть в конечном счёте благо, счастье и выражение высшей справедливости, «акт торжества мирового духа» — в таком случае, конечно, права Украина, а Россия «агрессор». Если же считать, что это был акт насилия, позора и унижения — тогда права Россия, а Украина это «нацисты и наркоманы».
Зеленский — это ведь, среди прочего, ещё и любимый сын-наследник Иштар Борисовны, предельный выразитель этоса всего советско-антисоветского бомонда, в широчайшем диапазоне от условного Гребенщикова (потому он тоже там) до «комсомольцев» типа Ходорковского и нацмен-мажоров типа Каспарова. При всём невероятном разнообразии типажей у них была общая 정당 (в корейском, кстати, это слово означает ещё и «партия», но в первую очередь «фундамент», «основание»): это неприятие «совка» — даром что они все были в той или иной степени его «элитой».
Причём очень понятно, что именно для них было главным злом в «совке» — это набор ограничений, мешающих самореализации свободной личности. Набор навязчивых требований, рамок, надзора и контроля. То, что у Сорокина максимально точно выражено в его метафоре «нормы». «Запад» был просто одним из синонимов «свободы», пусть и ставшим в какой-то момент основным. Для чего свобода — уже варианты: от «стать миллиардером» до «достичь нирваны» («говорить/петь что хочу», «изучать/читать то, что интересно», «строить своё национальное государство», «употреблять любые вещества», «трахаться с кем и как угодно» и т.д.), тут на вкус и цвет; главное — чтобы ты сам это выбирал и решал, а не товарищ парторг. Также ясно, что этот вопрос всегда менее остро стоит для низов, занятых выживанием, и максимально чувствителен именно для элиты/богемы, выросшей в режиме «еда есть всегда».
И точнее всего главный нерв этой войны определил, как ни странно, старик Байден ещё до её начала в январе 2022 года — «Путин хочет восстановить Soviet Union». Причём это тоже неправильно понимать буквально, как воссоздание СССР в его старых границах; скорее речь о морально-исторической реабилитации СССР «как идеи», и тоже опять-таки не «коммунистической», а скорее именно что «советской», хотя и это тоже не вполне точное слово. В Победе 1945-го была (пусть на уровне эмбриона) другая, недовысказанная и недоосмысленная идея, сильно отличающаяся от большевизма и ленинского коммунизма, и нам как тогда, так и сейчас не хватает слов прочертить эти линии. После неё победителям было отпущено целых 40 лет на то, чтобы её доформулировать, но не смогли — и закономерно навернулись, запутавшись и в идеалах, и в соблазнах.
И теме не менее даже в таком виде — ростка, зародыша, дремлющего семени — она гораздо симпатичнее, чем дряблая силиконовая задница коллективной Иштар, висящая на знамени у наших врагов.
Из вышесказанного следует одна очень жёсткая вещь. Мы не можем проиграть, потому что хорошо понимаем, против чего мы воюем. Мы не сможем победить до тех пор, пока не поймём, за что мы воюем. В этом, если угодно, и состоит формула позиционного тупика на метафизическом фронте.
Оценили 12 человек
20 кармы