Истина и справедливость

Истина и справедливость

Путь к истине тернист, но логичен. Познать логику пути означает получить ключ к истине. Высшая справедливость в том, чтобы даже простую истину познал только ищущий.

Кто был первым философом не столь уж важно, гораздо важнее сам поиск «истины» - процесс, его побудительные мотивы - мотивация и те результаты, к которым этот поиск в итоге привёл. Отмечу, что поиск «истины» в философском смысле, которым занимались философы по призванию, шёл параллельно с таким же поиском «правды» в бытовом смысле, которым в повседневной жизни занимались «обычные» люди (или, скажем просто – «не философы» по роду деятельности). Таким образом, можно уверенно констатировать: каждый человек хотя бы изредка занимается философией, а, следовательно, и поиском «истины» (или, как я уже отметил, «правды»). Зафиксируем выявленное родство понятий «истины» - «правды» и примем это как аксиому с поправкой на уровень исследования: высший философский или бытовой, не отказывая последнему в способности постижения высшей мудрости. Тем более, что для меня очевидно: поиск «истины» и поиск «правды» имеют неизбежное продолжение в виде исследования такого, не менее важного понятия, как «справедливость».

1. ФИЛОСОФИЯ РУССКОГО ЯЗЫКА, КАК ИСТОЧНИК ИСТИННОГО ЗНАНИЯ.

Цепочка моих рассуждений очень проста: поиск «истины, «правды» и «справедливости» есть неразрывные процессы, так как последние два понятия объединены общим корнем «прав», а очевидную связь между первыми двумя я уже обозначил выше. Однако, здесь есть очень существенный нюанс, так как вышеозначенная неразрывность имеет место быть: в узком смысле – для русскоязычных народов, в широком смысле – практически для всех славянских этносов. В некоторых славянских языках, например, в сербском и болгарском между «истиной» и «правдой» вообще стоит знак равенства, так как есть только одно слово – «истина». В других, напротив, есть только слово «правда». Но практически во всех славянских языках есть слово «справедливость» с корнем «прав». Полагаю, что некоторые слова и связи между словами были просто утеряны в процессе ответвления и эволюционного развития языков, зато остались его производные с корнем «прав», в том числе и слово «справедливость». В данной статье я, по сути, предлагаю объяснение такого явления, как «русская философия», имеющая своё уникальное отношение к истине и справедливости, на основе языковых особенностей, не углубляясь в лингвистические нюансы, так как это никоим образом не является предметом моих интересов и предметом исследования данной статьи.

Причём, изначального происхождения слова, представляющего интерес для языковедов, я вообще не касаюсь, так как любой современный язык наполнен неологизмами, что, однако, в большинстве случаев заканчивается встраиванием этого слова в язык и по законам каждого конкретного языка. То есть, например, я досконально не знаю, в какой степени слово «правда» заимствовано славянскими языками, но я знаю, что основой слова «справедливость» стала именно «правда» и никак иначе. Таким образом, базой и инструментом для исследования философских категорий должна быть, прежде всего, «философия языка» - философское направление, рождённое давно, но во многом не очень признанное. Более того, рождение этого направления связывают ещё со времён таких философов, как Платон и Аристотель, и до сих пор самыми известными «философами языка» были и почему то остаются западные мыслители, как ранние, так и более поздние. Русская же «философия языка», окрещённая славянофильством, так и осталась на уровне этого уничижительного стремления всё время «доказывать недоказуемое». Между тем, причина заключается в том, что эти два направления «философии языка» (западное и русское) есть практически не пересекающиеся области исследований, потому что у них разная мотивация, причинно-следственная связь и точка опоры. Для немецкого философа Гегеля язык есть порождение рассудка, продукт логического развития абсолютной идеи, то есть по преимуществу набор рождённых разумом человека рациональных символов, которые используются самим же человеком в качестве инструмента познания мира. Из сказанного следует, что даже если философ исследует иррациональное явление, то использует для этого рациональную логику. Мне кажется, что подобный способ познания иррациональных категорий неприемлем. Возможно потому, что я изначально являюсь носителем русского языка, который позволяет усомниться в своём рациональном происхождении. Те же славянофилы (назовём их по привычке так) напротив, считали язык порождением не рассудка, а духа, что изначально ставит язык на неизмеримо более важное место в формировании человека и народа – носителя языка, в противовес западным философам, считающим язык – продуктом разума. Налицо до сих пор неразрешимое противоречие двух направлений, зафиксировавших разные причинно-следственные связи. Западное: человек – язык – западная философия, русское: русский язык – человек – русская философия. При этом характерно, что спор двух философских концепций «философии языка» наиболее ожесточённо проходил в 19 веке на водоразделе между западниками и славянофилами именно внутри самой России. К сожалению, и те и другие до сих пор ожесточённо спорят, только вот к «философии языка» этот спор не имеет уже никакого отношения. И если любой образованный российский обыватель, независимо от своих предпочтений, скорее всего и безошибочно назовёт Аристотеля греческим, а Гегеля немецким философом, то кто такой Фортунатов или Шахматов вряд ли вспомнит. Зато западников Чаадаева, Герцена, Белинского – это пожалуйста. Ф.Фортунатов, размышляя о языке, как первопричине, отмечал: «Тот, кто не привык думать об отношении языка к мысли, замечает главным образом лишь внешнее проявление, обнаружение связи, существующей между мышлением и языком: язык представляется средством для выражения наших мыслей» (Фортунатов Ф. Ф. Сравнительное языковедение. Лекции, читаемые в 1897-1898 гг. М., 1899. с. 167.).

Возвращаясь к предмету статьи, зафиксирую свой главный вывод: в неславянских языках народов мира «правда» и «справедливость» не имеют общего корня, а следовательно, и между «истиной» и «справедливостью» нет ни видимой, ни невидимой связей. Подобный анализ может привести к интересным результатам, так как показывает не поверхностные, а глубинные языковые различия, на основе осознания которых можно сделать далеко идущие выводы во многих гуманитарных областях, в том числе и прежде всего в философии.

Итак, следует констатировать, что все мои размышления на заявленную тему с привлечением лингвистического анализа, скорее всего, даже если они верны, вряд ли можно будет считать «универсальными», так как при переводе на какой-либо другой (не славянский) язык между понятиями «истина» и «справедливость» будет утеряна существенная связующая нить. Однако, абсолютизация выявленных особенностей русского языка также недопустима, потому что, например, носитель осетинского (аланского) языка, легко может опровергнуть мою цепочку размышлений и показать, что в его языке и «правда» и «справедливость» имеют, как и в русском, одинаковый общий корень. Во всяком случае, так мне сказал и старательно произнёс оба слова мой друг Казбек из г. Владикавказ. Это не должно смущать и более того, может натолкнуть на интересные мысли о причинах наибольшей ментальной близости русского и осетинского народов (из всех народов Кавказа).

2. МЕНТАЛЬНОСТЬ НАРОДА – ГЛАВНЫЙ ИСТОЧНИК УНИКАЛЬНОГО ПОНИМАНИЯ ИСТИНЫ И СПРАВЕДЛИВОСТИ. ВЛИЯНИЕ ЯЗЫКА НА ФОРМИРОВАНИЕ РУССКОЙ МЕНТАЛЬНОСТИ.

Здесь я сделаю небольшое отступление, поясняющее на другом конкретном примере выявленную разницу, и выдвину гипотезу о том, что ментальность русского народа, отличающаяся общепризнанной беззаветной любовью к Родине, базируется, прежде всего, на русском языке, в котором изначально заложены коды и образы, «всасываемые с молоком матери» и, тем самым, незаметно закрепляемые на бессознательном уровне. Возьмём для примера корень «род» и рассмотрим слова, образуемые этим корнем: род, родители, родственники, родные, родить, народ, природа, родник, родина (малая) и Родина (большая) и т.д. Таким образом, мы без труда увидим, что русский язык одним корнем объединяет сразу несколько основополагающих понятий:

- семью, включая самых дальних родственников и весь народ, а также всех «себе подобных» (род, родные, народ);

- окружающие с детства пейзажи, включая главный символ русскую берёзку,всю Землю в целом(природа, родник)

- страну, в которой родился и вырос, и любую территорию Земли (родина, Родина).

Подобной взаимосвязи также нет в остальных известных и малоизвестных языках, за исключением славянских языков - родственных русскому, что является фундаментальной основой формирования ментальных свойств русского человека, готового, в случае необходимости, без колебаний пожертвовать самым ценным - своей жизнью. Есть бесчисленное количество свидетельств, говорящих об удивлении стойкостью русского солдата и непониманию причин этой стойкости: «Поведение русских войск даже в первых боях находилось в поразительном контрасте с поведением поляков и западных союзников при поражении. Даже в окружении русские продолжали упорные бои. Там, где дорог не было, русские в большинстве случаев оставались недосягаемыми. Они всегда пытались прорваться на восток... Наше окружение русских редко бывало успешным» (Начальник штаба 4-ой армии вермахта генерал Гюнтер Блюментрит). «Своеобразие страны и своеобразие характера русских придает кампании особую специфику. Первый серьезный противник» (фельдмаршал Браухич (июль 1941 года). Однако, у этой «медали» есть и оборотная сторона – невысокая «цена» жизни, что пронизывает все переломные эпохи России.

Русский язык – это язык образов, западные же языки – языки символов.

Это утверждение на совести представителей таких гуманитарных дисциплин, как лингвистика, филология, а также психология, однако это очень похоже на правду. Эта грань между языками не всегда существенна, но в моих рассуждениях имеет большое значение, так как с философской точки зрения объясняет многие современные аспекты международной жизни. Дело в том, что, так или иначе, но философы должны исследовать, прежде всего, иррациональные процессы и явления, оказывающие влияние как на отдельного человека и его поступки, так и на человечество в целом. Влияние это глубинное, идущее в обход рационального восприятия мира и воспринять его рациональными инструментами чрезвычайно сложно. Одновременно, можно утверждать, что символ – сугубо рациональное понятие, а образ – иррациональное. Следовательно, исследование и описание любого явления будет изначально иметь специфику в зависимости от того, на каком языке оно делается. И уж тем более, когда вводится в обиход новая социально-общественная категория, со временем неизбежно претендующая на некий императив, устанавливающий принципы коллективных социально-общественных отношений. В этой связи важно понимать, что подобные процессы зачастую осуществляют насилие над языком народа, имеющего свой индивидуальный взгляд на мир. Именно поэтому в России так и не могут прижиться такие сугубо западные императивы, как толерантность, гуманизм, либерализм и другие. Русскому человеку не на что опереться, когда он слышит эти слова, возводимые в высшие нормы, так как его ментальность предполагает использование своих императивов, имеющих строго определённую опору в виде корневого слова: терпение – терпимость, человек – человечность, а либерализм даже не имеет строгого синонима, искусственно заменяя древне-русское свободолюбие. В европейских языках эти взаимосвязи отсутствуют и слова, оставаясь безликими символами, не входят в противоречие с языком. Русский же язык никак не отзывается на введение новых терминов и они не находят отклика в душе народа. Настойчивые попытки придать этим словам высший смысл и являются тем самым насилием над русским языком, которые, будь они более успешными, ничего, кроме вреда принести не могут. В данном случае я говорю не вообще о неологизмах, которые зачастую обогащают язык новыми словами и словосочетаниями, я обращаю внимание на попытки подмены уже существующих в русском языке императивов на пришедшие извне. Кроме того, я прекрасно понимаю, насколько современный русский язык (даже без неологизмов) отличается от своего предшественника – древнерусского языка, особенно со времён экспериментов над Азбукой, закончившихся реформой русской орфографии 1918 года. «Прекрасный наш язык, под пером писателей неучёных и неискусных, быстро клонится к падению. Слова искажаются. Грамматика колеблется. Орфография, сия геральдика языка, изменяется по произволу всех и каждого», писал А.С.Пушкин. Тем не менее, подчеркну главное: не смотря на нещадные реформы, о чём с болью и очень современно сказал Великий Поэт, строение языка, его корневая структура, отражающая взаимосвязь слов, понятий и образов, остались неизменными. Никакие реформы языка не смогли исказить главное – его сакральную силу образов. Русское «спасибо» - это не просто форма вежливости близкому или даже случайному человеку, это пожелание божьего спасения от староверческой формы «спаси Христос». Точно так же и «благодарю» есть пожелание другому человеку благодати. И подобного наполнения смыслами нет в других языках планеты. Поэтому, при внимательном взгляде на труды различных философских школ, нужно всегда иметь ввиду языковую специфику, часто накладывающую неизгладимый отпечаток на рассуждения автора, а также корректность перевода на родной язык, часто искажающего изначальный посыл автора. Однако вопрос заключается не только в чистой науке, выявляющей базовые различия, а в том, что логические рассуждения, порождённые различными философскими школами, так или иначе, оказывают влияние на базовые цивилизационные основы при формировании конкретного общественно-политического устройства, неизбежно формирующего новые общественные императивы, либо приближающие общество к идеям справедливости, либо, соответственно, отдаляя.

Подчеркну: западная цивилизация во многом базируется на рациональных понятиях, из чего следует, что и философия запада преимущественно рациональная. Стремление описать и нормировать все области человеческих взаимоотношений, породившее, в частности, прецедентное право, имеет свои рациональные истоки. За этим последовал постулат о равенстве всех перед законом, о равных правах, о равных возможностях и прочих уравнительных упражнениях в общественной жизни. Это не значит, что в западном обществе не существует понятия справедливости, это значит только одно: западная цивилизация выбрала рациональное устройство жизни и сделала рациональность основой своего устройства, попытавшись нормами и правилами замаскировать изначальную иррациональную сущность самого человека, как явление. На мой взгляд, попытка объяснить всё рациональным языком (а другого языка западные философы просто не имели) привела к чудовищному искажению общественной жизни, так как никоим образом не смогла изменить природу человека.

Попытка эта изначально была обречена на провал и закономерно привела к системному кризису всех сторон жизни, от бытовой до высших политических процессов, так как опора на символы – это опора на виртуальные ценности, не имеющие никаких оснований претендовать на императивы общества. Понять разницу между равенством и справедливостью, между рациональным и иррациональным и просто, и сложно одновременно. Во многом «вину» за современный кризис несёт и тот же Гегель, попытавшийся совместить несовместимое, рациональное и иррациональное, собственность и справедливость: «…утверждение, будто справедливость требует, чтобы собственность каждого была равна собственности другого, ложно, ибо справедливость требует лишь того, чтобы каждый человек имел собственность.» (Гегель, «Философия права», изд. Мысль, 1990 г., стр. 526) Если всю жизнь жить рациональными ценностями собственности и индивидуального потребления, то очень сложно в какой-то момент догадаться, что есть ценности более высшего порядка, позволяющие заглянуть за горизонт и увидеть совершенно другую перспективу, причём не индивидуально, а коллективно.

Однако, можно ли, рассуждая в обратном порядке, утвердительно сделать вывод о том, что «справедливость» - это «истина» (связующее слово «правда» я уже сознательно опускаю)? Мой ответ – не только можно, но это действительно так. Во всяком случае, для носителя русского языка – это действительно «истина», даже если этот носитель об этом не думает. Непредвзятый взгляд на тысячелетнюю историю России является самым веским тому доказательством.

Один из крупнейших историков XX века англичанин Арнольд Тойнби писал: «Русскому человеку XX века, отцом которого был славянофил XIX в., а дедом - истый православный, легко было стать убежденным марксистом. При этом не возникало необходимости изменять унаследованное им отношение к Западу. Для русского марксиста, как и для славянофила, и православного Россия всегда святая Русь, а Запад навсегда погряз в ереси, коррупции и разложении. Марксизм - мировоззрение, позволяющее русскому народу сохранять неизменным свое негативное отношение к Западу и в то же время развивать Россию, чтобы уберечь ее от завоевания уже развитым Западом - это ниспосланный свыше дар богов, упавший в руки русского народа - избранника. Советский Союз, как и великое Княжество Московское в XIV в. воспроизводят характерные черты Византийской империи, а в ней церковь может быть хоть христианской, хоть марксистской, лишь бы она служила интересам государственного управления. Под распятием и под серпом и молотом Россия - та же святая Русь, а Москва - Третий Рим.» (А.Тойнби, «Цивилизация перед судом истории»). «…ниспосланный свыше дар богов,..» - что же имел ввиду англичанин А.Тойнби, может быть именно русский язык?

Немецкий философ и историк Вальтер Шубарт идёт несколько дальше, приоткрывая тайну русской души. Вот выдержки из его книги «Европа и душа Востока», написанной в 1938 году: «Русское чувство братства не следует путать с понятием стадности. Русский — это не человек толпы, он высоко ценит свободу человеческой личности. Но его понятие о личности не совпадает с европейским, скроенным по образцам Рима и Ренессанса.

Идеалом личности на Западе является сверхчеловек, на Востоке — всечеловек…

Русской национальной идеей является спасение человечества русскими.