Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин

Управленцем высочайшей категории был Иосиф Виссарионович Сталин. Современным управленцам есть чему у него поучиться. Добавим, что из всех маршалов, только двое остались верны И.В. Сталину до конца - маршал Победы К.К. Рокоссовский и А.Е. Голованов, воспоминания которого я и предлагаю вашему вниманию.

Мне хотелось бы сказать о некоторых личных впечатлениях, о Сталине и стиле его работы. От Сталина надо было ждать звонка в любое время суток. Звонил, как правило, он сам или его помощник А. Н. Поскребышев. Этот поистине удивительный человек был всецело предан Сталину и всегда находился с ним, ехал ли Сталин отдыхать или работал. Поскребышев был единственным, кто знал всю подноготную любого вопроса.

Сталин привык к нему и, не стесняясь, высказывал при нём свои мысли по любому вопросу и любому человеку, зная, что дальше Поскребышева ничего не пойдёт. И действительно, Александр Николаевич был очень простым и общительным человеком, но в то же время в делах был нем как рыба.

Спустя годы много положил Хрущев изворотливости и всяких приёмов, дабы выведать у Поскребышева всё о Сталине. Как говорят, и кнутом, и пряником… Но ответ всегда был один: «Вы были членом Политбюро, а я был лишь членом ЦК. Откуда мне знать больше вас? Я в заседаниях Политбюро участия не принимал, а, как вы знаете, все вопросы решались там».

Вот и всё. Так и умер Александр Николаевич, унеся с собой в могилу то, что знал об истинном лице Сталина, о котором он мог бы, конечно, рассказать очень много…

Если Сталин звонил сам, то обычно он здоровался, справлялся о делах и, если нужно было, чтобы вы лично к нему явились, никогда не говорил: «Вы мне нужны, приезжайте», - или что-нибудь в этом роде.

Он всегда спрашивал: «Можете вы ко мне приехать?» - и, получив утвердительный ответ, говорил: «Пожалуйста, приезжайте». Но я, например, никогда не знал, зачем и по какому вопросу еду. Если звонил Поскребышев и у него спрашивали, зачем вызывают, всегда был один и тот же ответ: «Не знаю». Единственно, что помогало ориентироваться, - это спросить у Александра Николаевича: «Кто ещё есть у Сталина?»

Тут вы всегда получали точный ответ, но это мало помогало. У Сталина можно было столкнуться с любым вопросом, конечно, входящим в крут ваших обязанностей и вашей компетенции, и вы обязаны были дать исчерпывающий ответ. Если вы оказались не готовы к ответу, вам давали время уточнить необходимые цифры, факты, даты, детали по телефону прямо из приёмной.

Если же оказывалось, что вы затрудняетесь ответить по основным вопросам вашей деятельности, касающимся боевой работы подчинённых вам частей и соединений, материальной части, командного состава и так далее, которые вы обязаны знать по занимаемой должности, вам прямо говорили, что вы не занимаетесь своим делом, не знаете его и, если так пойдёт дальше, делать вам на этом посту нечего.

Так, незнание обстановки, возможностей своих войск и противника показал Маршал Советского Союза Г. И. Кулик, разжалованный в 1942 году до звания генерал-майора.

Контроль за исполнением даваемых поручений был абсолютен. Каждый знал, что его обязательно спросят, и не раз, о том, как выполняется полученное задание. Выполнение различных постановлений и решений начинали немедленно, не ожидая их оформления. Дорожили каждым часом, зная, что никаких скидок на всякие там обстоятельства не будет. Все вопросы обсуждались предварительно, исполнитель, как правило, присутствовал здесь же.

На мой взгляд, характерной чертой Сталина была его поразительная требовательность к себе и к другим. Радуясь тому или иному успеху, назавтра он рассматривал этот успех уже как нечто само собой разумеющееся, а послезавтра «виновника» успеха спрашивал, что тот думает делать дальше.

Таким образом, почивать на лаврах любому, даже весьма авторитетному товарищу не удавалось. Сталин, воздав должное человеку, который совершил что-то важное, подталкивал его делать дальнейшие шаги.

Эта характерная черта не позволяла людям самоуспокаиваться и топтаться на месте. Каждый также знал, что ответит сполна, несмотря ни на какие заслуги, если он мог что-либо сделать, но не сделал. Всяческие отговорки, которые у нас, к сожалению, всегда находятся, для Сталина не имели никакого значения. Если же человек в чём-то ошибся, но пришёл и сам сказал прямо обо всём, как бы тяжелы ни были последствия ошибки, никогда за этим не следовало наказание. Но горе было тому, кто брался что-то сделать и не делал, а пускался во всякого рода объяснения.

Такой человек сразу лишался своего поста. Болтунов Сталин не терпел. Не раз слышал я от него, что человек, который не держит своего слова, не имеет лица. О таких людях он говорил с презрением. И наоборот, хозяева своего слова пользовались его уважением. Он заботился о них, заботился об их семьях, хотя никогда об этом не говорил и этого не подчеркивал. Он мог работать круглые сутки и требовал работы и от других. Кто выдерживал, тот работал. Кто не выдерживал, - уходил.

Работоспособность Сталина во время войны была феноменальная, а ведь он уже был не молодым человеком, ему было за шестьдесят. Память у него была редкостная, познания в любой области, с которой он соприкасался, удивительны. Я, лётчик, во время войны считал себя вполне грамотным человеком во всём, что касалось авиации, и должен сказать, что, разговаривая со Сталиным по специальным авиационным вопросам, каждый раз видел перед собой собеседника, который хорошо разбирался в них, не хуже меня. Такое же чувство испытывали и другие товарищи, с которыми приходилось беседовать на эту тему - артиллеристы, танкисты, работники промышленности, конструкторы.

Так, например, Н. Н. Воронов, впоследствии Главный маршал артиллерии, являлся к Сталину с записной книжкой, в которую были занесены все основные данные о количестве частей и соединений, типах артиллерийских систем, снарядов и т.д. Докладывая, он предварительно заглядывал в эту книжку, однако не раз бывали случаи, когда Верховный Главнокомандующий, зная все эти данные на память, поправлял его, и Николаю Николаевичу приходилось извиняться.

Однажды Г. К. Жуков, будучи командующим Западным фронтом, приехал с докладом в Ставку. Были разложены карты, начался доклад. Сталин, как правило, никогда не прерывал говорящего, давал ему возможность высказаться. Потом выслушивал мнения или замечания присутствующих.

Обычно в это время он всегда неторопливо ходил и курил трубку. Сталин внимательно рассматривал карты, а по окончании доклада Жукова указал пальцем место на карте и спросил:

- А это что такое ?!

Георгий Константинович нагнулся над картой и, слегка покраснев, ответил: :

- Офицер, наносивший обстановку, неточно нанёс здесь линию обороны. Она проходит тут. -

И показал точное расположение переднего края (на карте линия обороны, нанесённая, видимо, в спешке, частично проходила по болоту).

- Желательно, чтобы сюда приезжали с точными данными, - заметил Сталин.

Для каждого из нас это был предметный урок. Вот и повоюй тут «по глобусу»!

Я, честно говоря, не завидовал тому офицеру, который наносил обстановку на карту. За его невнимательную работу получил замечание командующий фронтом, который лучше любого знал дела и обстановку у себя на переднем крае и которому пришлось краснеть за работников своего штаба. У Сталина была какая-то удивительная способность находить слабые места в любом деле.

Я видел Сталина и общался с ним не один день и не один год и должен сказать, что всё в его поведении было естественно. Иной раз я спорил с ним, доказывая своё, а спустя некоторое время, пусть через год, через два, убеждался: да, он тогда был прав, а не я. Сталин давал мне возможность самому убедиться в ошибочности своих заключений, и я бы сказал, что такой метод педагогики был весьма эффективен.

Как-то сгоряча я сказал ему:

- Что вы от меня хотите? Я простой лётчик.

- А я простой бакинский пропагандист, - ответил он. И добавил: - Это вы только со мной можете так разговаривать. Больше вы ни с кем так не поговорите.

Тогда я не обратил внимание на это добавление к реплике и оценил её по достоинству гораздо позже.

Слово Верховного Главнокомандующего было нерушимо. Обсудив с ним тот или иной вопрос, вы смело выполняли порученное дело. Никому и в голову не могло прийти, что ему потом скажут: мол, ты не так понял. А решались, как известно, вопросы огромной важности. Словесно же, то есть в устной форме, отдавались распоряжения о боевых вылетах, объектах бомбометания, боевых порядках и так далее, которые потом оформлялись боевыми приказами. И я не помню случая, чтобы кто-то что-то перепутал или выполнил не так, как нужно. Ответственность за поручаемое дело была столь высока, что чёткость и точность исполнения были обеспечены.

Я видел точность Сталина даже в мелочах. Если вы поставили перед ним те или иные вопросы, и он сказал, что подумает и позвонит вам, можете не сомневаться: пройдёт час, день, неделя, но звонок последует, и вы получите ответ. Конечно, не обязательно положительный.

Как-то на первых порах, ещё не зная стиля работы Сталина, я напомнил ему о необходимости рассмотреть вопрос о целесообразности применения дизелей для дальних полетов. В то время с авиационным бензином было туго, а дизели, как известно, могут работать на керосине. Результаты же применения дизелей были самые противоречивые: одни самолеты летали отлично, другие возвращались, не выполнив боевого задания из-за отказа двигателей. А у нас кроме самолетов Пе-8 (ТБ-7) на дизелях работало и много бомбардировщиков ЕР-2 с хорошими тактическими данными. Бросаться ими было нельзя.

- Вы мне об этом уже говорили, - несколько удивленно ответил Сталин, - и я обещал вам этот вопрос рассмотреть. Имейте терпение. Есть более важные дела.

Прошло довольно много времени, и я собрался было ещё раз напомнить, но при очередном разговоре по телефону Сталин сказал:

- Приезжайте, дошла очередь и до ваших дизелей.

Так, решая с ним самые разные вопросы авиации дальнего действия, игравшей всё большую и большую роль в войне с германским фашизмом, и присутствуя при решении многих других вопросов, я всё лучше узнавал его. Например, я довольно скоро увидел, что Сталин не любит многословия, требует краткого изложения самой сути дела. Длинных речей он терпеть не мог и сам таких речей никогда не произносил. Его замечания или высказывания были предельно кратки, абсолютно ясны. Бумаги он читал с карандашом в руках, исправлял орфографические ошибки, ставил знаки препинания, а бумаги «особо выдающиеся» отправлял назад, автору. Мы каждый день представляли в Ставку боевые донесения о нашей деятельности и, прежде чем подписывать их, по нескольку раз читали, а словарь Ушакова был у нас настольной книгой.

В один из дней 1941 года, когда немцы рвались к Москве, в Ставке я стал свидетелем весьма знаменательного разговора, который ярко показывает роль Сталина в битве за Москву, в противовес злобным утверждениям Хрущева о малой значимости Верховного Главнокомандующего в годы войны.

Шло обсуждение дальнейшего боевого применения дивизии. Раздался телефонный звонок. Сталин, не торопясь, подошёл к аппарату и поднял трубку. При разговоре он никогда не держал трубку близко к уху, а держал её на расстоянии, так как громкость звука в аппарате была усиленная. Находящийся неподалеку человек свободно слышал разговор. Звонил корпусной комиссар Степанов - член Военного совета ВВС. Он доложил Сталину, что находится в Перхушково (здесь, немного западнее Москвы, находился штаб Западного фронта).

- Ну, как у вас там дела? - спросил Сталин.

- Командование ставит вопрос, что штаб фронта очень близок от переднего края обороны. Нужно штаб фронта вывести на восток за Москву, а КП организовать на восточной окраине Москвы!

Воцарилось довольно длительное молчание…

- Товарищ Степанов, спросите товарищей - лопаты у них есть? - спросил спокойно Сталин.

- Сейчас... - вновь последовала долгая пауза. - А какие лопаты, товарищ Сталин?

- Всё равно какие.

- Сейчас… - Довольно быстро Степанов доложил: - Лопаты, товарищ Сталин, есть!

- Передайте товарищам, пусть берут лопаты и копают себе могилы. Штаб фронта останется в Перхушково, а я останусь в Москве. До свидания.

Не торопясь, Сталин положил трубку. Он даже не спросил, какие товарищи, кто именно ставит эти вопросы. Сталин продолжил прерванный разговор.

Даже в самое тяжёлое время войны Сталин любил во всем порядок и требовал его от других.

Если вы обратите внимание на документы, которые подписывались в то время, увидите, что Сталин, хотя и являлся главой правительства и Генеральным секретарем нашей партии, в зависимости от содержания документа скромно довольствовался иногда и третьим местом, ставя свою подпись под ним.

Слово «я» в деловом лексиконе Сталина отсутствовало. Этим словом он пользовался, лишь рассказывая лично о себе. Таких выражений, как «я дал указание», «я решил» и тому подобное, вообще не существовало, хотя все мы знаем, какой вес имел Сталин и что именно он, а не кто другой, в те времена мог изъясняться от первого лица. Везде и всегда у него были «мы».

Мне запомнилась характерная особенность в обращениях к Верховному Главнокомандующему. Я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь обращался к нему, называя его воинское звание или должность. Обращаясь, все говорили: «Товарищ Сталин». Эти слова всегда произносились и в ответах на его вопросы. Отвечавшие говорили: «Да, товарищ Сталин», «Могу, товарищ Сталин» или «Нет, товарищ Сталин» и т. д. Думается, что такая форма обращения в то время была более приемлемой для самого Сталина. И лица, часто соприкасавшиеся с ним, не могли не учитывать этого. Мне пришлось слышать, как один из присутствующих называл Верховного Главнокомандующего по имени и отчеству, подчеркивая тем самым своё стремление быть более близким к нему, нежели другие. Сталин ничего, конечно, не сказал по этому поводу, но своё явное недовольство весьма убедительно выразил жестом и мимикой. Документы, письма и другие деловые бумаги, направлявшиеся ему, как правило, имели короткий адрес: «ЦК ВКП(б). Товарищу Сталину».

Верховный Главнокомандующий не любил, чтобы разговоры с ним выходили за пределы его дверей. Наполеон говорил, что секрет есть секрет, пока его знает один человек. У Сталина могли знать секрет и два, и три человека: он и те, с кем шла беседа. Но если он, поговорив с кем-нибудь из товарищей, предупреждал: «Об этом знаете вы и я», - то можете быть уверены: ни один человек не решался сказать кому-либо о состоявшемся разговоре, и секрет оставался секретом. По крайней мере, мне не известны такие люди, которые бы делали третье лицо обладателем этого секрета.

К людям, которые работали с ним, Сталин был очень внимателен, он считался с тем, что на войне может быть всякое.

Известно, что И. С. Конев вследствие неудач на фронте (речь идёт о сорок первом и сорок втором годах) дважды оказывался под угрозой суда и сурового приговора. И оба раза Сталин брал его под защиту, видя, что на войне иногда складывается такая обстановка, когда один человек, будь он даже семи пядей во лбу, лично сделать ничего не может. Надо сказать, что Иван Степанович Конев показал себя удивительно храбрым человеком. Так, командуя Калининским фронтом и получив донесение, что одна из рот оставила свои позиции и отошла, он поехал туда, лично руководил боем и восстановил прежнее положение. Правда, я был свидетелем, как Верховный ругал его за такие поступки, выговаривая ему, что не дело командующего фронтом лично заниматься вопросами, которые должны решать, в лучшем случае, командиры полков. Но храбрых людей Сталин очень уважал и ценил.

Надо сказать, в командовании прямо не везло (если это выражение достаточно для определения сути дела) генералу А. И. Еременко. Не раз его перебрасывали с места на место с одинаковым результатом, и лишь в 1944 году, когда изменилось положение на всех фронтах, дела у него более или менее пошли. К неудачникам следует отнести и Ф. И. Голикова, которому пришлось уйти с фронтового командования на кадры.

Не раз мне приходилось хлопотать за кого-нибудь перед Верховным Главнокомандующим или быть свидетелем того, как это делают другие. Так, однажды, неизвестно какими путями, появился у меня на столе замусоленный треугольник-письмо: «Гражданину командующему Голованову». Признаться, с такими адресами я ещё писем не получал. Быстро вскрыв его, сразу посмотрел на подпись: «Мансветов». Неужели это командир отряда из Восточно-Сибирского управления ГВФ?

Действительно, письмо было от него, а сидел он в лагерях где-то на Колыме, обвиненный в шпионаже в пользу Японии и арестованный в 1938 году.

Мансветов просил помочь ему. Сам он происходил из грузинских князей, но, как известно, князья эти подчас, кроме общипанного петуха, ничего не имели. Как летчик и командир отряда, Мансветов, оставаясь беспартийным, пользовался большим авторитетом среди товарищей, и уж что-что, а версия о его японском шпионаже никак не укладывалась в моей голове.

Вечером я пришёл домой к И. В. Сталину, рассказал ему о полученном письме, а заодно и о своей иркутской истории…

- Что-то о князьях Мансветовых ничего особенного не слышал, - сказал он. - Вы хорошо знаете этого Мансветова?

- Я не только хорошо его знаю, но ручаюсь за него и прошу разрешить забрать его к нам в АДД.

- Ну что же, если вы уверены в нём и ручаетесь за него, мы сейчас попросим направить его к вам.

Он подошел к телефону, набрал номер.

- У меня Голованов. Ходатайствует за бывшего своего командира отряда. Считаю, просьбу его следует рассмотреть: зря человек просить не будет.

- Приедете к себе, позвоните Берия, - сказал Сталин.

На этом мы и распростились.

Кстати говоря, Сталин, всегда, когда к нему приезжали домой, встречал и пытался помочь раздеться, а при уходе гостя, если вы были один, провожал и помогал одеться. Я всегда почему-то чувствовал себя при этом страшно неловко и всегда, входя в дом, на ходу снимал шинель или фуражку. Уходя, также старался быстрее выйти из комнаты и одеться до того, как подойдёт Сталин. Так было и на этот раз.

Приехал к себе в штаб, мне сказали, что дважды уже звонили от Берия и чтобы я сейчас же ему позвонил.

- Что это у тебя там за приятель сидит?! - грубо спросил меня Берия, как только я с ним соединился.

Я понял, что он был недоволен моим непосредственным обращением к Сталину.

Я рассказал о сути дела и сообщил, где находится Мансветов. Через некоторое время мне позвонил Берия и сказал, что Мансветов скоро прибудет ко мне и чтобы я написал документ с просьбой о его освобождении и направлении в моё распоряжение. Впредь, дал указание Берия, по этим вопросам беспокоить Сталина не нужно, а если что-либо возникнет, обращаться непосредственно к нему, чем я и не преминул в дальнейшем воспользоваться.

Чтобы показать лицо Сталина, хотел бы привести ещё один пример. Мне доложили, что приехал авиационный конструктор А. Н. Туполев и хочет со мной переговорить.

- Пусть сейчас же заходит. Зачем вы мне предварительно докладываете?!

- Дело в том, товарищ командующий, что Андрей Николаевич под охраной… Как его - одного к вам или с охраной?

- Конечно, одного!

Вошёл Андрей Николаевич Туполев. Этот великий оптимист, которому нелегко досталась жизнь, улыбаясь, поздоровался. Я предложил ему сесть, чувствуя какую-то неловкость, словно и я виноват в его теперешнем положении. Разговор зашёл о фронтовом бомбардировщике Ту-2 и о возможности его применения в Авиации дальнего действия.

Несмотря на свои хорошие, по тогдашним временам, качества, этот самолёт был рассчитан на одного летчика, что при длительных полетах нас не устраивало. Конструктор сказал, что есть возможность посадить в этот самолет второго летчика, и показал, как нужно усовершенствовать кабину. А я слушал его и думал: «Вот это человек! У него такие неприятности, а он не перестаёт заниматься любимым делом, продолжает заботиться об укреплении наших Военно-Воздушных Сил». Мне стало не по себе. Я чувствовал и понимал, что такое отношение к людям - это «отрыжки» печального прошлого, которое я и сам пережил. И я решил, что надо об этом поговорить со Сталиным.

Вскоре я был в Кремле. Доложил Верховному о своих делах, и на вопрос, что нового, передал о своей беседе с конструктором и его предложении использовать этот самолет в АДД .

Все вопросы были решены, но я не уходил.

- Вы что-то хотите у меня спросить?

- Товарищ Сталин, за что сидит Туполев?..

Вопрос был неожиданным.

Воцарилось довольно длительное молчание. Сталин, видимо, размышлял.

- Говорят, что он не то английский, не то американский шпион… - Тон ответа был необычен, не было в нем ни твёрдости, ни уверенности.

- Неужели вы этому верите, товарищ Сталин?! - вырвалось у меня.

- А ты веришь?! - переходя на «ты» и приблизившись ко мне вплотную, спросил он.

- Нет, не верю, - решительно ответил я.

- И я не верю! - вдруг ответил Сталин.

Такого ответа я не ожидал и стоял в глубочайшем изумлении.

- Всего хорошего, - подняв руку, сказал Сталин. Это значило, что на сегодня разговор со мной окончен.

Я вышел. Многое я передумал по дороге в свой штаб…

Через некоторое время я узнал об освобождении Андрея Николаевича, чему был несказанно рад. Разговоров на эту тему со Сталиным больше никогда не было.

Работая в Ставке, я не раз убеждался: сомневаясь в чём-то, Сталин искал ответ, и, если он находил этот ответ у людей, с мнением которых считался, вопрос решался мгновенно. Впоследствии я узнал, что добрую роль в жизни ряда руководящих работников сыграли маршалы С. К. Тимошенко и Г. К. Жуков. Но, к сожалению, в те времена мало находилось товарищей, бравших на себя ответственность за тех или иных людей, хотя такие возможности, конечно, были у каждого общавшегося со Сталиным.

Сталин нередко говорил, что готов мириться со многими недостатками в человеке, лишь бы голова у него была на плечах. Вспоминается такой случай: Верховный Главнокомандующий был недоволен работой Главного штаба ВМФ и считал, что для пользы дела нужно заменить его начальника. Рекомендовали на эту должность адмирала Исакова. Наркомом Военно-Морского Флота тогда был Н. Г. Кузнецов, который согласился с кандидатурой, но заметил, что Исакову трудно будет работать, так как ему ампутировали ногу.

- Я думаю, что лучше работать с человеком без ноги, чем с человеком без головы, - сказал Сталин.

На этом и порешили.

Даже в тяжкие годы войны Сталин с большим вниманием относился ко всему новому, прогрессивному, необходимому.

Всякое дело Сталин подчинял определённой, конкретной цели. Так, Б. М. Шапошников, назначенный начальником Академии Генерального штаба, представил план занятий со слушателями, где примерно треть времени сравнительно краткосрочного курса отводилась политическому образованию. Прочитав представленный план, Сталин весь этот раздел вычеркнул и дал указание расширить военные дисциплины, сказав при этом:

- Свою политическую образованность наши командные кадры очень хорошо показали и показывают на фронте, а вот военных познаний им ещё не хватает. Это - главное, на это и делайте упор.

Как я уже упоминал, Сталин часто звонил по телефону и справлялся о делах. Весьма нередко он спрашивал также и о здоровье, и о семье: «Есть ли у вас всё, не нуждаетесь ли в чём, не нужно ли чем-либо помочь семье?» Строгий спрос по работе и одновременно забота о человеке были у него неразрывны, они сочетались в нём так естественно, как две части одного целого, и очень ценились всеми близко соприкасавшимися с ним людьми. После таких разговоров как-то забывались тяготы и невзгоды. Вы чувствовали, что с вами говорит не только вершитель судеб, но и просто человек…

Но были по этой части, я бы сказал, и курьёзы. Отдельные товарищи воспринимали заботу о них по известной поговорке: раз дают - бери… Одного товарища назначили на весьма ответственный пост, и, естественно, общение со Сталиным стало для него частым. Как-то Сталин поинтересовался, как этот товарищ живёт, не нужно ли ему чего-нибудь, каковы его жилищные условия? Оказывается, ему нужна была квартира. Квартиру он, конечно, получил, а в скором времени Сталин опять его спросил, нет ли в чем-либо нужды. Оказалось, то ли его тёща, то ли какая-то родственница тоже хотела бы получить жилплощадь. Такая площадь была получена. В следующий раз товарищ, видя, что отказа ни в чём нет, уже сам поставил вопрос о предоставлении квартиры ещё кому-то из своих родственников. На этом, собственно, и закончилась его служебная карьера, хотя Сталин и поручил своему помощнику А. Н. Поскребышеву рассмотреть вопрос о возможности удовлетворения и этой просьбы. Не знаю, получил ли он ещё одну квартиру, но в Ставке я его больше не встречал, хотя знал, что службу свою в армии он продолжает.

Сталин очень не любил, чтобы товарищи, занимающие большие государственные посты, особенно политические, чем-то особенно выделялись среди окружающих. Так, например, узнав, что члены Военных советов фронтов Н. А. Булганин и Л. З. Мехлис завели себе обслуживающий персонал и личных поваров, снял их с занимаемых постов на этих фронтах.

Сталин не раз замечал, что решать дела душой и сердцем можно дома, со знакомыми, - так сказать, дела домашнего обихода, частные. При решении же государственных вопросов полагаться на свою душу и сердце нельзя, они могут подвести. Здесь должны действовать только здравый смысл, разум и строгий расчет.

Вся жизнь Сталина, которую мне довелось наблюдать в течение ряда лет, заключалась в работе. Где бы он ни был - дома, на работе или на отдыхе, - работа, работа и работа. Везде и всюду работа. Везде и всюду дела и люди, люди и люди. Рабочие и учёные, маршалы и солдаты… Огромное число людей побывало у Сталина! Видимо, поэтому он знал дела лучше других руководителей. Непосредственное общение с людьми, умение устанавливать с ними контакт, заставить их говорить свободно, своими словами и мыслями, а не по трафарету, давало ему возможность вникать во все детали.

Хотелось бы сказать и о быте Верховного, который мне довелось наблюдать. Этот быт был также весьма скромен. Сталин владел лишь тем, что было на нём. Никаких гардеробов у него не существовало. Вся его жизнь, которую мне довелось видеть, заключалась почти в постоянном общении с людьми. Его явной слабостью было кино. Не раз довелось мне присутствовать при просмотре фильмов. У Сталина была какая-то удивительная потребность по три-четыре раза кряду смотреть один и тот же фильм. Особенно с большим удовольствием смотрел он фильм «Если завтра война». Видимо, нравился он потому, что события там развивались совсем не так, как они развивались в Великой Отечественной войне, однако победа всё же состоялась. Смотрел он этот фильм и в последний год войны. С удовольствием он смотрел и созданный уже в ходе войны фильм «Полководец Кутузов». Видимо, в просмотре особо полюбившихся ему кинокартин Сталин находил свой отдых.

Сталин, общаясь с огромным количеством людей, по сути дела был одинок. Его личная жизнь была серой, бесцветной, и, видимо, это потому, что той личной жизни, которая существует в нашем понятии, у него не было. Всегда с людьми, всегда в работе.

Глубокой осенью 1943 года Сталин вызвал меня в Москву. При встрече с ним, я всё пытался предугадать, зачем всё-таки вызвал меня Сталин с фронта.

Наконец совершенно без всякого перехода неожиданно он сказал:

- Полетим в Тегеран, на встречу с Рузвельтом и Черчиллем.

Я не выдержал и улыбнулся. И улыбнулся не чему-нибудь, а той осторожности, которой придерживался Сталин, видимо, всю свою жизнь, даже с людьми, которых он знал и которым доверял. Нелегкая, по всей вероятности, была жизнь у этого человека, которому, наверное, приходилось разочаровываться в людях, которым он безусловно верил. Мне же казалось, что сейчас, когда имя этого человека известно всему миру, вряд ли ему нужно проявлять такую настороженность даже к людям, близко к нему стоящим.

- Чему вы улыбаетесь? - удивленно спросил Сталин.

Я промолчал. Сказать то, что думал тогда, я бы никогда не решился. Слишком велика была разница, если можно так выразиться, в удельном весе каждого из нас. Сказать неправду и что-либо придумать я также бы не смог. Своего вопроса Сталин больше не повторил, чему я был неслыханно рад. Даже сейчас я не могу дать себе ответа, что бы я ответил на повторный вопрос?.. В одном уверен - говорить неправду не стал бы.

Немного помолчав, Верховный сказал:

- Об этом никто не должен знать, даже самые близкие вам люди. Организуйте всё так, чтобы самолёты и люди были готовы к полету, но не знали, куда и зачем. Нужно организовать дело, чтобы под руками были самолёты как в Баку, так и в Тегеране, но никто не должен знать о нашем там присутствии. Продумайте всё как следует, время ещё есть. Завтра мы с вами ещё встретимся.

Разговор был окончен. Попрощавшись, я уехал.

На следующий день я опять был вызван и поехал на дачу к Верховному. Открыв дверь и войдя в прихожую, я услышал довольно громкий и возбуждённый голос Сталина: «Сволочь! Подлец!»

Я невольно остановился в нерешительности. «Кого он там так ругает? - подумал я. Пожалуй, лучше уйти, решил я и уже было собирался повернуться, как услышал голос Сталина:

- Входите, входите!

Он стоял рядом с большой прихожей в маленькой комнатке, может быть метров восьми-десяти и то вряд ли, где стоял стол, стул, налево книжный шкаф - вот и всё. Направо на подоконнике полусидел В. М. Молотов. Спиной ко мне стоял человек, которого я не сразу узнал.

В нерешительности я остановился в дверях.

- Посмотри на эту сволочь! - всё ещё возбуждённым голосом сказал Сталин. - Повернись! - скомандовал он.

В повернувшемся ко мне человеке я узнал Берия. Лицо у него было красное, растерянное. Однако я все еще не понимал, в чем дело.

- Смотри, - показывая пальцем на лицо Берия, сказал Сталин. - Видишь, видишь?!

Я пожал плечами, совсем уже ничего не понимая.

- Сними очки! - опять последовала команда. Берия снял пенсне.

- Смотри. Видишь - змея! - воскликнул Сталин.

Я посмотрел в глаза Берия и был поражён. Таких глаз мне действительно никогда не приходилось видеть. Определение Сталина было точно. На меня смотрели глаза змеи, вызвавшие весьма неприятное чувство.

- Видал? - уже более спокойным голосом спросил Сталин. - Вот почему он носит очки, хотя зрение у него полторы единицы. Вот Вячеслав, - указав на Молотова, продолжал Сталин, - носит очки по нужде - близорук, а этот - для маскировки.

Сказать, естественно, я ничего не мог и стоял молча. На какое-то время наступила тишина. Я посмотрел на Сталина. По выражению лица было видно, что идёт какая-то внутренняя борьба. Наконец он овладел собой и уже спокойным голосом, подняв руку, сказал:

- Всего хорошего. Встретимся позже.

Мы втроём вышли. Берия что-то возбуждённо, с площадной бранью стал объяснять Молотову. Вячеслав Михайлович, как сфинкс, шёл молча, никак не реагируя на поток слов Берия. Понял я лишь одно - шёл разговор об иранском шахе, и это было причиной вспыльчивости Верховного. Ни прежде, ни потом видеть его таким мне не доводилось.

Тегеранская конференция, где впервые собрались вместе главы основных государств, ведущих войну против гитлеровской Германии, и где наконец состоялось личное знакомство Сталина с президентом США Рузвельтом, является одним из важнейших событий Второй мировой войны. Встреча Рузвельта, Черчилля и Сталина в Тегеране имела огромное политическое значение.

По прибытии глав трёх держав в Тегеран шах Ирана попросил аудиенцию у Черчилля и Рузвельта для приветствия гостей. Прибыв в английское посольство, он довольно долго прождал, пока вышел к нему Черчилль. Ожидание Рузвельта было менее долгим и, наконец, раздался телефонный звонок в наше посольство с вопросом, когда его превосходительство Сталин может принять шаха Ирана. В посольстве попросили обождать, чтобы согласовать время визита. Довольно быстро был получен ответ, который гласил: «Глава советской делегации спрашивает, когда шах Ирана найдёт время и сможет его принять?»

Звонивший в посольство несколько растерянным голосом сказал, что его не так поняли, что шах Ирана спрашивает, когда он может приехать к Сталину. Однако последовал ответ, что его поняли правильно, и Сталин именно спрашивает о том, когда шах Ирана может его принять. Звонивший сказал, что должен об этом доложить шаху.

Через некоторое время последовал звонок и посольству сообщили, что если правильно поняли и И. В. Сталин действительно хочет навестить шаха Ирана, то шах будет его ждать в такое-то время.

В точно назначенный час товарищ Сталин был у шаха Ирана, приветствовал его и имел с ним продолжительную беседу, чем подчеркнул, что всякий гость должен отдать дань признания хозяину, посетить его и отблагодарить за оказанное гостеприимство.

Вопросы внимания вообще, а на Востоке в особенности, имеют определённый смысл и значение. Шах был тогда весьма молод, увлекался авиацией и получил в подарок от нас лёгкий самолет. Личное посещение его Сталиным ещё больше укрепило те дружеские отношения, которые впоследствии многие годы существовали между нашими государствами. Поистине, казалось бы, незначительный случай, а по сути дела - политика, и немалая…

Улетали мы из Тегерана 1 декабря 1943 года. В ночь перед вылетом из Тегерана я был вызван к Сталину. Здесь же был и Берия. Настроение у Верховного было хорошее. Высказав удовлетворение прошедшей конференцией, а точнее, результатами личных встреч и переговоров с Рузвельтом, он, смеясь, сказал:

- Как ни дрался, как ни старался Черчилль обвести нас вокруг пальца, а все-таки пришлось сдаться. Однако противник он достойный!

Президент Рузвельт, вернувшись из Тегерана и выступая в канун Рождества 1943 года в Гайд-Парке, сказал о Сталине в своей речи, которая транслировалась по радио по всему миру:

«Это человек, сочетающий в себе громадную, неукротимую волю и необычную широту натуры. Я считаю, что он является истинным представителем настоящей России, и я надеюсь, что мы безусловно будем очень хорошими друзьями с ним и русским народом».

Лишь 7 декабря было объявлено в газетах о состоявшейся Тегеранской конференции.

5 или 6 декабря мне позвонил Сталин и попросил приехать к нему на дачу. Явившись туда, я увидел, что ходит он в накинутой на плечи шинели. Был он один. Поздоровавшись, Верховный сказал, что, видимо, простудился и опасается, как бы не заболеть воспалением лёгких, ибо всегда тяжело переносит это заболевание. Походив немного, он неожиданно заговорил о себе.

- Я знаю, - начал он, - что, когда меня не будет, не один ушат грязи будет вылит на мою голову. - И, походив немного, продолжал: - Но я уверен, что ветер истории всё это развеет…

Нужно сказать прямо, я был удивлён. В то время мне, да, думаю, не только мне, не представлялось вероятным, что кто-либо может сказать о Сталине плохое. Во время войны всё связывалось с его именем, и это имело явно видимые основания. Первоначальные успехи немцев были локализованы. Гитлеровские армии были разбиты под Москвой, Сталинградом и на Курской дуге. Мы одерживали победы одну за другой, монолитность армии и народа была очевидна, и стремление стереть врага с лица земли было единодушно. Чётко и бесперебойно работала вся машина государства. При игре оркестра без дирижера, а в понятии управления государством - без твердого руководства, государственная машина так работать, естественно, не могла бы. Чёткая работа этой машины также всегда связывалась с его именем. Поэтому мне показалось, что Сталин действительно заболел…

Я хочу здесь засвидетельствовать и то, что ни одна операция, ни одно сколько-нибудь серьёзное мероприятие никогда и нигде не проводились без санкции, без доклада Верховному. Он твёрдой рукой руководил проводимыми операциями фронтов, руководил работой своих заместителей и своих представителей Ставки на тех или иных фронтах, на тех или иных направлениях. Спрос со всех был одинаков, невзирая ни на чины, ни на занимаемую должность. Он, не стесняясь, указывал каждому на сделанные просчёты или ошибки и давал рекомендации или прямые указания, как их исправить. Это касалось и командующих фронтами и армиями, это касалось и начальника Генерального штаба А. М. Василевского и заместителя Верховного Главнокомандующего Г. К. Жукова.

Все решения, принимаемые Верховным, предварительно, как правило, обсуждались или оговаривались с большой группой товарищей, имевших отношение к принимаемому решению или знавших обсуждаемый вопрос. Все более или менее важные вопросы обсуждались и решались в присутствии членов Политбюро и Государственного Комитета Обороны. Напомню, что в ГКО была объединена вся советская исполнительная и законодательная власть и партийное руководство всей страны. Государственный Комитет Обороны был высшим органом, которому подчинялись все без исключения партийные и советские организации. Последнее слово в обсуждаемых вопросах принадлежало Верховному, но мне ни разу не довелось быть свидетелем, чтобы он противопоставлял свои мнения большинству, хотя по ряду вопросов с некоторыми военными товарищами не бывал согласен и решал вопросы в пользу интересов дела, за которое высказывалось большинство.

Думаю, что здесь нет надобности убеждать кого-либо в том, что Сталин являлся истинным руководителем вооружённой борьбы советского народа против фашистских захватчиков. Его военный талант не сравним ни с чьим не только из наших военных деятелей, но и из военных или государственных деятелей капиталистических стран, в том числе и военных деятелей фашистской Германии. Некоторые товарищи говорят, что он был не силён в тактике. Я не знаю, о какой тактике ведётся речь. Если идёт речь о тактике мелких подразделений или о тактике ведения боя полком или дивизией, так такие знания, надо полагать, ему и не были нужны. Эту тактику должны знать командиры рот, батальонов, полков, дивизий, корпусов, наконец, командующие армиями. Если же идёт речь о тактике в стратегии, где таковая тоже, как известно, имеется, то равного ему в этой тактике не было.

Кажется мне, что нет совсем никакой необходимости в том, чтобы доказывать, что Верховный не воевал по глобусу, хотя, как известно, война имела глобальное значение. Однако очевидно, это вещи разные. Если вы ознакомитесь с директивами или указаниями Сталина, которые посылались командующим фронтами или представителям Ставки и которые сегодня уже не являются каким-либо секретом, то лично убедитесь, сколько военной мудрости, сколько предвидения вложено в них. Это доказывают результаты последующих действий, проведённых на основании таких указаний.

Как Верховный Главнокомандующий, он ввёл много новых теоретически и практически обоснованных положений в способы и методы ведения войны. Именно применяя их, эти способы, мы выиграли войну, одержали невиданную победу, разгромив фашизм и его полчища. Всё это было преподано им на основе опыта ведения войны, на основе его общения с огромным количеством различных людей, начиная с солдат-снайперов, танкистов, артиллеристов, летчиков, до командиров подразделений, частей и соединений, объединений.

Война была выиграна также и потому, что были созданы новые виды оружия. Это оружие создавалось опять-таки на основе общения Верховного с людьми, ведущими непосредственные боевые действия, на основе советов с ними, на основе их рекомендаций. Таким образом, мы прослеживаем и здесь действия и мероприятия руководителя, не отгороженного от массы людей, ведущих войну, руководителя, который на основе повседневного общения с этими людьми проводит в жизнь мероприятия, обеспечивающие успешное ведение войны.

Было бы наивным утверждать, что И. В. Сталин имел только положительные качества. Даже он сам, эти слова приведены мной в повествовании, говорил, что люди в Сталине видят только одно хорошее, но таких людей на свете нет.

Кроме случая с Берия, описанного мной, больше ни разу не довелось мне видеть Верховного в состоянии гнева или в таком состоянии, когда бы он не мог держать себя в руках. Вполне возможно, что другие товарищи с этим сталкивались, раз они об этом сами пишут. Лично со мной Сталин никогда не разговаривал в грубой форме, однако весьма неприятные разговоры имели место. Дважды за время войны подавал я ему записки с просьбой об освобождении от занимаемой должности. Причиной подачи таких записок были необъективные, неправильные суждения о результатах боевой деятельности АДД, полученные им от некоторых товарищей. Бывает и так, когда у самого дела не идут, нужно в оправдание на кого-то сослаться. Подача таких записок не вызвала какого-либо изменения в отношении ко мне Сталина, хотя тон этих записок был не лучшим. Этим я хочу подчеркнуть, что Сталин обращал внимание на существо и мало реагировал на форму изложения.

Не раз я задавал себе вопрос: всегда ли был Сталин таким, каким я его увидел, таким, каким он был во время войны? Ведь до 1941 года я его никогда не видел и представление моё о нём, как я уже упоминал вначале, не было, образно говоря, лучшим. Могу сказать одно - я не имею основания утверждать или с чьих-либо слов предполагать, что за всё время моего общения с И. В. Сталиным отношение его к другим военачальникам как-либо разнилось с отношением ко мне. Отношение его к людям соответствовало их труду, их отношению к порученному им делу.

Работать со Сталиным, прямо надо сказать, было и не просто, и не легко. Обладая сам широкими познаниями, он не терпел общих докладов, общих формулировок. Ответы на все поставленные вопросы должны были быть конкретны, предельно кратки и ясны. Туманных, неясных ответов он не признавал и, если такие ответы были, не стесняясь, указывал на незнание дела тем товарищем, который такие ответы давал. Мне ни разу не довелось наблюдать, чтобы для этого он подыскивал какие-либо формулировки, и в то же самое время мне ни разу не довелось быть свидетелем, чтобы он кого-либо унизил или оскорбил. Он мог прямо, без всякого стеснения заявить тому или иному товарищу о его неспособности, но никогда в таких высказываниях не было ничего унизительного или оскорбительного. Была констатация факта. Способность говорить с людьми безо всяких обиняков, говоря прямо в глаза то, что он хочет сказать, то, что он думает о человеке, не могло вызвать у последнего чувство обиды или унижения. Это было особой, отличительной чертой Сталина.

Длительное время работали с ним те, кто безупречно знал своё дело, умел его организовать и умел им руководить. Способных и умных людей он уважал, подчас не обращая внимания на серьёзные недостатки в их личных качествах, но, прямо скажу, бесцеремонно вмешивался в дело, если оно шло не так, как он считал нужным, уже не считаясь с тем, кто его проводит. Тогда он, не стесняясь, выражал со всей полнотой и ясностью своё мнение. Однако этим дело и кончалось, и работа шла своим чередом. Если же он убеждался в неспособности человека, время на разговоры с ним не тратил, а освобождал его от непосильной, с его точки зрения, должности.

Авторитет И. В. Сталина в ходе Великой Отечественной войны был абсолютно заслужен и предельно высок как среди руководящих лиц Красной Армии, так и среди всех солдат и офицеров. Это неоспоримый факт, противопоставить которому никто ничего не может. Описывая ход событий в Великой Отечественной войне, я старался освещать всё с позиций, существовавших в то время как в Красной Армии, в её руководстве, так и среди населения нашего государства.

Автор А.Е.Голованов, Главный маршал авиации СССР

Сталин. Посланник Бога. https://cont.ws/@anddan01/7137... https://cont.ws/@anddan01/7137... https://cont.ws/@anddan01/7139... https://cont.ws/@anddan01/7139... https://cont.ws/@anddan01/7143... https://cont.ws/@anddan01/7152... https://cont.ws/@anddan01/7153... https://cont.ws/@anddan01/7153... https://cont.ws/@anddan01/7152... https://cont.ws/@anddan01/7157... https://cont.ws/@anddan01/7158... https://cont.ws/@anddan01/7162... https://cont.ws/@anddan01/7162... https://cont.ws/@anddan01/7162... https://cont.ws/@anddan01/7163... https://cont.ws/@anddan01/7066... https://cont.ws/@anddan01/7163... https://cont.ws/@anddan01/7160... https://cont.ws/@anddan01/7167... https://cont.ws/@anddan01/7192... https://cont.ws/@anddan01/7192... https://cont.ws/@anddan01/7350...

Сталин и ветер истории. https://cont.ws/@anddan01/7370... https://cont.ws/@anddan01/7380... https://cont.ws/@anddan01/7380... https://cont.ws/@anddan01/7347... 

СТАЛИН . Безупречный Воин России. https://cont.ws/@anddan01/7183... https://cont.ws/@anddan01/7196... https://cont.ws/@anddan01/7196... https://cont.ws/@anddan01/7196... https://cont.ws/@anddan01/7206...

Я-СТАЛИНИСТ. https://cont.ws/@anddan01/7278... https://cont.ws/@anddan01/7278... https://cont.ws/@anddan01/7278... https://cont.ws/@anddan01/7278... https://cont.ws/@anddan01/7280... https://cont.ws/@anddan01/7282... https://cont.ws/@anddan01/7370... https://cont.ws/@anddan01/7402...

Имя Сталин -самый верный показатель человека. Тот репер когда всё становится ясно - кто он и с кем. Спроси у человека о его отношении к Сталину и как под микроскопом тут же видно становится кто он есть: всецело наш человек, заблуждающийся , а то откровенная мразь и враг.

Русские не просто помнят Сталина, они считают его одной из самых выдающихся личностей в истории России. Мало того – они желают его возвращения. Знаете почему?

Русские хотят Справедливости.