Растление.

ОДНИМ ИЗ ВАЖНЕЙШИХ АТРИБУТОВ ПСИХИЧЕСКОГО ЗДОРОВЬЯ ЧЕЛОВЕКА ЯВЛЯЕТСЯ ГОТОВНОСТЬ УМИРАТЬ И УБИВАТЬ ЗА СВОИ СВЯТЫНИ.

Растление.

В мире всегда велась и всегда будет вестись очень суровая битва за существование, за место народов под Солнцем. В этой борьбе кто не воюет – то не живет. Каждый день жизни выкупается упорной борьбой. Хочешь жить – сражайся. Не хочешь сражаться – тогда уж и не живи…

ОДНИМ ИЗ ВАЖНЕЙШИХ АТРИБУТОВ ПСИХИЧЕСКОГО ЗДОРОВЬЯ ЧЕЛОВЕКА ЯВЛЯЕТСЯ ГОТОВНОСТЬ УМИРАТЬ И УБИВАТЬ ЗА СВОИ СВЯТЫНИ.

У нормального человека всегда есть святыни, оскорбления которых он не прощает, причем безусловно: нормальный человек убивает осквернителя, и не боится (в состоянии священной ярости) что осквернитель, защищаясь, сам убьёт мстителя. Я не говорю, хорошо это или плохо – это просто сама жизнь, закон на уровне биологии. Если считать народ организмом, то святыни народа – это его инстинкт самосохранения. Если инстинкт самосохранения отказал – живое существо погибнет, и скорее рано, чем поздно.

Готовность фанатика (в хорошем смысле слова «фанатик») умирать и убивать за попрание святынь – СТАБИЛИЗАТОР ВНУТРИНАЦИОНАЛЬНЫХ И МЕЖНАЦИОНАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ.

Отправляясь к фанатикам, готовым бесстрашно убивать, не высчитывая наперед, что им за это потом будет – вы тысячу раз продумаете свое поведение и об очень многих вещах скажете – «да ну их, жизнь дороже!». Правитель в таком обществе, прежде чем начать самодурство и беспредел – тоже сто раз подумает – «а нужно ли это мне?» Иначе говоря, и турист, и мигрант, и правительство спросят самих себя – «готов ли я умереть за нечто, что неприятно этому народу?». И большая часть пакостей автоматически отпадет, потому что в 99% случаев безобразий человек не готов умирать за них, рисковать за свое безобразничание жизнью.

Священный гнев за попрание святынь был у русских остро развитым инстинктом – что и позволило русским занять более 1/6 части суши в лучшие для них времена.   Если сейчас мы пугаем детей абреками северного Кавказа, то в 18-м, 19-м веках и ранее все было наоборот. Не горский аул был страшен казачьей станице, а казачья станица – аулу.

Русские демонстрировали примеры массового героизма в 40-х, даже 50-х годах ХХ века. Что случилось с ними потом? Почему истории об изнасиловании казака дагестанцем стали у нас обыденностью? Почему таким мертвым и гнилым стало русское поле?

Все это – последствия применения в «холодной войне» особого вида оружия против русских. Имя этому оружию – РАСТЛЕНИЕ. Оно призвано было убить только русских, но вышло из-под контроля и в итоге поразило всю белую расу.

Никогда не задумывались – почему это половым шалостям, таким приятным и забавным, таким с виду безобидным, наши пращуры придумали такое странное и страшное определение: «рас-тление», т.е. разложение трупа, гниение и распад плоти? Таким страшным словом русский язык не величает ни войну, ни мор, ни глад, ни преступление – только половые шалости. Что за дикость? Что за ханжеский ригоризм у людей, живших на лоне природы и потому все остальное воспринимавших очень добродушно, естественно?

Совершенно очевидно – хотя и невероятно – что народы мира веками не видели ничего, страшнее полового распутства. Что же им там такого поблажилось, если они такой высокой стеной обнесли самые заурядные, простые, естественные, как аппетит за едой, удовольствия жизни?

Казни народов для блудников, а уж тем более содомитов – затмевают воображение своей жестокостью. Блуд выжигали каленым железом, торопливо, брезгливо – словно бы это смертоносная язва, бубонная чума…

Казалось бы – ну что за бред? Других дел у людей, что ли, не нашлось? Извращение какое-то – так реагировать на бесхитростную забаву молодежи!

Конечно, чисто физический блуд не мог вызвать такой бешеной реакции: ведь он не больше, чем массаж, а с массажем особенно никогда и нигде не боролись.

На блуд ополчились наши пращуры за его психические и генетические последствия. Загадка генетики – ныне совершенно уже доказанная ТЕЛЕГОНИЯ – согласно которой (вкратце) ребенок у женщины рождается не только от последнего мужчины, но и от всех предыдущих (если они были, неважно как давно). При этом первый мужчина передает плоду наибольшее количество своих черт, тогда как остальные – в меру очереди по убывающей.

Отсюда трепетное отношение народов к девственности невесты и, казалось бы, противоречащее ему «право первой ночи» у феодалов. Источник обоих явлений один: телегония, т.е. стремление передать детям свои, а не чьи-то другие наследуемые особенности. Рыцарь, как лучший, наиболее боеспособный мужчина данной деревни, хотел, чтобы все дети уродились боевитыми, ему под стать, пусть биологически и от других отцов. А мужья и их родня хотели, чтобы жена рожала детей «в отца, а не в проезжего молодца» - ибо если у женщины до тебя кто-то был, то неизвестно кто он, соответственно, и дети неизвестно в кого уродятся…

Подробнее о телегонии, издревле подмеченной нашими предками, и даже собаководами (любой «собачник» подтвердит, что единственный половой контакт породистой псины с дворнягой напрочь портит у породистой все последующие выводки щенков) – читайте у генетиков. Нам же интересно другое – психические последствия разврата, те его отголоски в мышлении, которые сделали разврат нетерпимым для народов и государств.

Растление страшно тем, что не отличаясь физиологически от банального массажа, воздействует на психику, словно шашка динамита, заложенная в центр чувственных удовольствий мозга. Абсолютно одни и те же действия могут никак не влиять на будущее (если они без сексуального контекста) и влиять на будущее катастрофически (если в них вкладывается сексуальное содержание).

Расторможенное половое влечение радиоактивно воздействует на психический центр чувственных удовольствий: центр начинает расширятся, как раковая опухоль, давать метастазы в другие сектора мышления, выдавливать собой все другие чувства, мотивации и мысли человека.

Чем глубже шагнуло растление – тем активнее расширяется раковая опухоль психики, и наоборот. Личность становится подорванной, неадекватной, тусклой, примитивной, исчезающей. Через какое-то время личность гедониста просто нивелируется, исчезает, перед нами предстает животное. Если утверждение о том, что человек произошел от обезьяны неверно, то утверждение обратного – того, что обезьяна произошла от человека – нуждается в дальнейшей проверке. Никому и никогда не удавалось зафиксировать переход от животного к человеку. Но вот переход от человека к животному был опытным путем доказан миллионы раз, и отнюдь не требует «миллионов лет эволюции».

Растление делает психику мужчины женственной, что в наиболее запущенных случаях и приводит к психическому расстройству гомосексуализма. Напротив – мужественность возрастает при минимизации половой темы и половой повестки дня. Нация героев не может быть растленной, нация растленных не может быть нацией героев. В народе процесс феминизации распутника называется «обабливанием». Мне кажется, ласковое величание денег «баблом», «бабульками» неслучайно созвучно с этим этнографическим термином. Денег все больше, а желания умирать и убивать за святыни все меньше. Зато все больше желание «договорится» с покушающимися – сделать так, чтобы и им хорошо стало, и нам…

В суровом мире героев настоящий мужчина отбивает свою единственную женщину в тяжелой, порой даже кровавой, драматичной, и минимально-сексуальной борьбе с соперниками. В растленном мире – зачем отбивать женщину, если «мы можем и вдвоем ею попользоваться»? Ну, в самом деле, ни с неё, ни с нас не убудет!

Растленные недочеловеки сами не замечают, когда так же – «обоим хватит» - они начинают рассуждать вообще обо всем. Заняли нашу кирху под мечеть – да и хрен с ним! И нам хватит кирх, и мусульманам мечетей… Оторвали от страны кусок территории по самый Харьков – ну и хрен с ним: я попользовался, пусть другие попользуются…

Растление приносит за собой в качестве хвоста чуждую настоящим мужчинам тягу к роскоши, к чисто бабьим бирюлькам, женскую страсть к украшениям, декору, всякого рода побрякушкам, которые в итоге становятся для такого женомужчины дороже самой жизни, не говоря уже о попранных святынях.

Два главных психических плода растления – продажность и трусость. Человек теряет необходимую для психонормы способность убивать и умирать даже в самых крайних, самых критических случаях. Это превращает растленного женомужа в геополитического и исторического мазохиста: он не только просирает вековые святыни своего народа, но к тому же ещё и удовольствие от этого получает. Является в итоге и массовка киевского евромайдана – кнехтофрены, слабоумные наемники, которым все равно, кому служить, главное – «за сколько». Кнехтофрен не понимает, за что он воюет, он даже не понимает, что он вообще воюет. Сам про себя он думает, что он не на войне, а на работе, и очень обижается, когда власти не гарантируют революционерам безопасности.

Кнехтофрен – пародия на мужчину, потому что он бросает вызов властям, не будучи готовым по мужски ответить за брошенный вызов. Он не готов умирать – а растленные власти не готовы убивать. Оттого псевдореволюционные майданы могут гнить годами на площадях. В стране, где живут настоящие мужчины такого быть не может. В такой стране люди победят или погибнут, кстати, десять раз подумав – а настолько ли назрел протест, чтобы ради него рисковать жизнью?

Растление делает народ толерантным, а толерантность делает народ мертвым. Возникает среда всеядного пацифизма, торгашества по любому вопросу, поиски компромиссов…

А каким может быть компромисс с напирающей, энергичной ордой? Только такой, что убьют тебя в числе последних, не более того. Отступая шаг за шагом, искатель компромиссов загоняет самого себя в безвыходный тупик.

Причину мы указали: он не способен больше умирать в бою и убивать в бою.

Таков конечный эффект от процесса растления, в котором целостный, стройный, иерархичный мозг нормального человека превращается в жидкий аморфный кисель тотального гедонизма.

Наши предки, видимо, сталкивались с таким на практике, и потому назвали растление растлением, наделили слово отчетливым запахом мертвечины. Пацифизм в мире, где идет борьба за существование народов – невыразимо жесток к своим носителям, он делает их обреченными на заклание. Европейцы выпускают голубей мира, а для азиата выражение «пустить голубя» означает «пёрнуть»(именно так оно употребляется в памятниках народного творчества Азии со времен анедотов о Ходже Насреддине) . Вообразите, как смеются азиаты над выражением «Европа пустила голубей мира»!

Но пацифизм не является в психику сам по себе. Он – продукт по итогам половой растленности народа. Расползание в мозге метастаз гедонизма вызывает реакции продажности, трусости, и, кстати, трусливой бабьей инфантильной жестокости. Человек отрывается от святынь своего народа. Он становится неспособен убивать опасных противников (отыгрывается на беззащитных). Он любой ценой откупается от собственной смерти, обретает единственную святыню – собственное удовольствие.

Таким образом растленный содомит превращается в тень, в тающий призрак.

Он ещё здесь, но его как бы уже и нет.

Он не более, чем удобрение для более жизнеспособных народов.

Они (более жизнеспособные) – придут, не боясь смерти, и убьют гедониста. А он не сможет им тем же ответить. Он беззащитен перед полными жизни и нормальности народами, готовыми и к борьбе, и к жертвам в своих рядах, без которых не бывает настоящей борьбы.

Когда-то русские это хорошо понимали.

Жаль, что те времена прошли…

Автор: Сергей ВЯЗОВ http://economicsandwe.com/doc/...