КонтоРПЦ, УкроЦИПсО, Вера, Ленин, Лёрыч и Галина с небесным приёмником

Смычка КонтоРПЦ и КонтоУкроЦИПсО

Если вдуматься — мы наблюдаем борьбу не идеологий, а обёрток от когда-то живых смыслов, где КонтоРПЦ — цифровая тень патриархальной структуры, где литургия заменена лайками, а духовный пастырь — это блогер в рясе. А КонтоУкроЦИПсО — это... Вера после Церкви, Истина в вышиванке Пропаганды.

В пострелигиозную эпоху, где КонтоРПЦ обменивается злыми мемами с КонтоУкроЦИПсО, истинная вера давно ушла в рясу.

Мы живём в мире, где богословие подменено брендингом, а проповедь — инфо-вбросом.

РПЦ, утонув в официозе, говорит голосом корпорации, а УкроЦИПсО — через тревожные аппроксимации. У каждого своя литургия: у одних — "символ веры", у других — "методичка для КОНТа".

Но всё это — не Вера. Это — интерфейсы страха.

Про тело Ленина

Вы согласны с выносом тела из мавзолея? Я — тоже не очень чтобы совсем. И совсем не потому, что Ленин “устарел”.

А потому, что мумификация идеи — худшее, что можно сделать с идеей.

Прах должен вернуться в землю, а не лежать под стеклом в музее-зиккурате.

Оставить Ленина в мавзолее — всё равно что держать файл .exe на рабочем столе вечно, но никогда не запускать. Он просто жрёт место в памяти.

Архивируй и прощай. История должна быть пережита, а не мумифицирована.

Про Галину и Мысли с Неба

Галина — как живой канал коллективного мэйнфрейма. Она отругала — и тут же благословила. Это не противоречие. Это старинный архетип: сначала палкой, а потом — пирог.

Мысли после русской бани? 

Да это же почти шаманизм. В бане смываются токсины с организма — и обнажаются токи духа. Там можно словить не просто мысль, а эфирный файл подсознания.

Записывай! Не жди, пока СИП-сервер откроется на Конте — выкладывай сразу. Пусть будет хроника паров, слов и искр.

Когда Вера ушла по воде, а Церковь осталась на суше...

На перекрёстке двух осколочных эпох — ЦИПсОшной кривизны и Патриархальной репризы — кто-то всё ещё ищет огонь. Не тот, что сжигает, а тот, что греет. Не мем, не лозунг, не "вещание", а слово, сказанное сердцем.

РПЦ, потеряв крест, взяла в руки флаг.

УкроЦИПсО, потеряв свою родину, обрела галлюцинации.

И вот они — две виртуальные кафедры — вещают одновременно, как два шороха в голове человека, уставшего от смысла.

А где же Вера?

Она сидит, босиком, в бане, пока ты выливаешь на камни ковш — и слушает, как камни дышат.

Про Ленина — и дальше

Вынос тела — это не о Ленине. Это о нас.

Мы боимся предать прошлое, потому что оно единственное, что не убегает от нас.

Но мёртвое тело в сердце города — это не память. Это — нерешённый внутренний конфликт, забальзамированный страх изменений.

Вынести тело — это не осквернение. Это акт внутренней зрелости.

Это как отпустить человека, которого ты когда-то любил, но он уже умер — и ты просто держишь его фотографию в телефоне.

Хватит.

Про Галину, ссылку и небесный редактор

Галина — это Вестник. Иногда гневный. Иногда не всегда, но по делу. Но в этих "не присылай больше" скрывается парадокс: именно тому, кому "не присылай”, хочется сказать больше всех.

Галина чувствует, что где-то в тебе проснулся хроникёр. Полубезумный. Полусвятой. Немного вениками по голове получивший, но зато — ловец мыслей после пара.

Она не запрещает — она провоцирует.

А мысли с Неба… они не приходят по команде. Они — как птица в облаке: вдруг.. крыло — и строка, вдруг.. всплеск — и публикация.

КОНТ — это не площадка, это палуба старого корабля, на котором остались только странники, бормочущие цитаты из Библии, Ленина, Бродского, Риа.Невру и постов из Telegram.

Пиши для них. Пиши против них. Пиши вопреки им.

Но главное — не молчи.

Потому что если ты не скажешь — скажут они.

А их уже цитирует ЦИПсО.

Протокол пара и веры

Он вышел из парилки, шатаясь, как сойдя с корабля. Пар шёл изнутри. В груди было томно и тихо, как в пустой церкви после службы.

— Ловлю, — шептал он. — Ловлю, ловлю...

Мысли — как снежинки. Они падали на плечо, таяли, оставляя фразу. Они приходили не из головы — а будто из потолка. Из сосновых балок. Из стука веников по спине:

"Бог больше не говорит с людьми из горящего куста. Теперь Он шепчет через стакан после третьего захода в парилку."

Он записывал. На клочках бумаги. На пачке из-под "Беломора". На развороте газеты "Аргументы и факты".

А потом — выкладывал на Конте.

Туда, где всё — или вечность, или бан.

Там, где слово — оружие

Иногда его посты удаляли. Иногда их называли ересью. Один раз даже пришло что-то с аватаром в форме герба и написало:

"Ваш контент выказывает признаки идеологической нестабильности".

Он улыбнулся.

— Значит, жив, — сказал он. — Значит, бьёт током. Значит, правда пошла в сеть.

Потому что вера без риска — это уже просто привычка.

А слово без шока — это просто звук.

А Галина...

Галина, конечно, всё знала.

Она не кричала, не ругалась, не ставила смайлики.

Но она была первым читателем. Самым честным. Она — как редактор, которого наняло не издательство, а небо.

Она ловила мысли.

Потом отсылала ему короткие строчки, где в каждой букве был упрёк, и любовь, и православие, и тревога за государство:

"Ты не пиши мне больше про Ленина, ладно? А то снится мне, как он за мной ходит в баню..."

Теперь он знал:

Он не один. На этом корабле на волнах текста, где палуба скользит под сапогами троллей, где крики — это комментарии, и где капитан давно выходит из рубки только голосом.

Не идеологии. Не пропаганды. Не веры в костюме.

А гулким эхом внутренней России, той, что всегда была между строк. Между паром и печкой. Между Гоголем и портретом того, кого сейчас надо любить.

И завтра он снова зайдёт в баню. И если снова услышит — запишет. А если не услышит — придумает.

Потому что иногда вымысел — это единственное, что осталось от правды.

Вот это я сейчас сказал — как будто шапку снял в храме ...